Сторож брату моему

Было бы гораздо легче, если бы мой брат просто был полным идиотом… Ему четырнадцать лет… Он сидит на стуле, опустив голову. Но я-то знаю – это выражение покорности насквозь фальшиво. О нет, этот маленький негодяй торжествует! - И это уже третий случай за последний месяц! – возмущается директриса, сидящая передо мной. – Ладно, разрисовать школьный туалет героями мультфильмов, это я еще могу понять. Следы на ступенях лестницы было трудно отмыть, но так и быть, мы закрыли на это глаза. Но нарисовать на входной двери школы голых людей, запечатленных в непристойном акте – это уже абсолютно неприемлемо! - Это не просто голые люди! – Делсин наконец-то вскидывает голову. Его черные глаза блестят, - Это копия известной работы Обри Бёрдслея, лучшего английского художника из-когда либо существовавших! И если бы вы смотрели внимательнее, вы бы увидели, что я добавил изображение наручников и автомат М16, символизирующие... - Делсин, заткнись! – кричу я. Брат снова покорно опускает голову. Я же обращаюсь к директрисе, - Пожалуйста, простите его! Вы же помните, мы недавно потеряли обоих родителей, и это его способ справляться с… - Я знаю, мистер Роу, и именно поэтому мы столько раз прощали его! – прерывает меня женщина. – Но это невозможно больше терпеть. Вы должны признать, мистер Роу – ваш младший брат неконтролируем. Она вздыхает, и я вижу – она чувствует себя виноватой. Нет, только не это… - Я ведь всё понимаю… - продолжает она, - Вам нет и двадцати, мистер Роу. Вы слишком молоды, чтобы заботиться о подростке. Никто не будет винить вас… Нет! Пожалуйста, нет… - Так будет лучше для всех. Мы обратимся в службу опеки, и для Делсина найдут хорошую приемную семью, где ему смогут дать должный уход и воспитание. Моё сердце словно падает в пропасть. Я должен был заботиться о своем младшем братике, оберегать его… Но и года не прошло, а я уже теряю его! Мама, папа, простите меня, я не справился… Делсин резко встает. Его волосы сильно отрасли за последние месяцы, и в голове мелькает мысль, что надо бы его постричь. О чем я думаю, в такой момент? - Мадам, знаете ли вы, о том, что с 70-х по 90-е годы в Канаде и США более ста тысяч детей коренных американцев были отняты у их родителей и отданы под опеку в белые семьи? Детей отнимали массово, порой под надуманными причинами, вроде недостаточно хороших условий проживания. Это называли программой ассимиляции, хотя на самом деле это было продолжением геноцида, начатого 200 лет назад… - Делсин… - начинаю я, но брат жестом останавливает меня. - И если вы разлучите меня и Реджи, - продолжает он, - Я гарантирую вам, что вся страна… нет, весь мир узнает о том, как даже на пороге нового тысячелетия империалистически настроенные белые американцы разлучают членов небогатых индейских семей, чтобы дать возможность обеспеченным представителям среднего класса получить такую экзотическую игрушку, как живой ребенок! О да, милый маленький индеец, которому они смогут навязать свой культ потребления, поклонение фаст-фуду, кредитам и всему тому, что они называют цивилизацией! А потом, когда мои новые «родители» полностью заставят меня забыть мои корни, мою культуру, они избавятся от меня с чувством выполненного долга – ведь они подарили обществу нового полноценного дрона… Было бы проще, будь мой брат полным идиотом. Но он очень сообразительный. И при этом – идиот. - Ты настоящий манипулятор, - ворчу я, когда мы выходим из кабинета директрисы. Мальчишка усмехается. - Ты не понимаешь законов этого мира, Реджи. Чтобы выжить, нужно играть не по правилам. *** Весь мир изменился. После того, что произошло в Эмпайр-сити, люди уже не будут прежними… Но пока всё человечество, затаив дыхание следит за тем, как разворачиваются события, казавшиеся раньше абсолютно фантастическими, я слишком занят тем, что отчитываю своего семнадцатилетнего брата. - Ты даже недели там не пробыл! - кричу я. – Боже, Делсин… Я был так рад, что ты учишься в университете. Что произошло? Ты же любишь рисовать. Делсин, объясни мне!.. Он валяется на диване, даже не удосужившись снять кроссовки. Что за засранец! - Ты не слышал, что они там говорили мне, Редж… - сквозь зубы шипит он, - Все они… и студенты, и преподаватели. Что я попал в университет только благодаря льготам, что такие как я просто пиявки, зря тратящие бюджет. Что деньги, потраченные на меня, было бы лучше просто сжечь – всё равно я буду жить на пособие и сопьюсь к тридцати годам. - Дел…. - Черт подери, брат! Я сдал бы все экзамены, я бы платил за учёбу!.. Но они просто… кинули мне кость. Словно я паршивый пёс! Эта дурацкая квота на места для индейцев… уж лучше бы они просто ненавидели нас, чем давали эти подачки. Ненависть – хорошее чувство, чистое, честное. А жалость унижает. Я ловлю его взгляд и вижу – он всё же чувствует себя виноватым. Это радует меня, всё же у тебя еще осталась совесть, братец! Не могу я долго злиться на этого идиота, особенно когда он смотрит на меня такими щенячьими глазами… - Делсин, ты же талантлив… - говорю я уже мягче. – Твои рисунки очень хороши, я сам видел. Ну почему ты не мог просто пропускать их слова мимо ушей? Ты бы доучился, стал бы известным художником! Это бы им показало, что ты заслужил свое место... - Нет, братишка, не надо этой хрени! - его глаза темнеют от гнева. - Даже если бы я и добился чего-нибудь, они восхищались бы не мной – они бы гордились собой. Смотрите, какие мы молодцы! Смогли обучить эту обезьянку, вывели его в люди! Нет, Реджи, я не буду прогибаться под систему, мне не надо одобрения этих разжиревших фарисеев. И твоего одобрения мне тоже не надо!!! Мелкий, самонадеянный идиот… *** - А вы знали, что стрит-арт родился во время Второй мировой войны? Один рабочий из Детройта писал «Килрой был здесь» на ящиках с бомбами. А после бомбардировок солдаты писали эту фразу на уцелевших стенах. Городское искусство и борьба против зла всегда шли рука об руку! Мои коллеги покатываются со смеху, слушая Делсина, я а сгораю со стыда. Мало того, что мне приходится вести родного брата через весь участок, так он еще и не затыкается ни на секунду. Это уже третий привод за вандализм. Первый раз обошлись штрафом. Там был рисунок силуэта человека на стене – ночью, когда на эту стену падала тень от фонаря, казалось, что силуэт превращается в висельника. Второй раз я полчаса умолял начальника полиции, и тот наконец-то сделал мне одолжение, лишь из уважения к моей отличной службе. В тот раз Делсин нарисовал лезущие по стене силуэты детей, которые словно хватались за карнизы окон. В последний раз он разрисовал поезд, и на такое уже нельзя было закрывать глаза. - Уличное искусство всегда было выражением свободы и протеста для незащищённых классов, -продолжает мой брат-идиот, - Даже простейшие виды стрит-арта, вроде теггинга – это борьба против уравниловки, попытка выразить свою индивидуальность… - Делсин, то, что ты делаешь, это не искусство, а вандализм! – кричу я. – Господи, тебе почти 20 лет, а ведешь себя как ребенок… Неужели ты не можешь выражать себя, не нарушая закона?! - Закона? – он щурится. - Закона, которому ты служишь, братец? Закона, который всегда на стороне сильных и богатых? Хватит, Редж, веди уже меня в камеру… Я жутко зол на него и всё же… Это же мой братишка, которого я еще несколько лет назад таскал на спине и защищал от хулиганов. Неужели я сейчас своими руками запру его в камере, вместе с пьяницами, дебоширами и извращенцами? Его, такого слабого, тощего как тростинка? - Слушай, Дел… - начинаю я, - Я могу пойти к начальнику и попросить за тебя. Только ты обещай больше не марать стены. Обещай, что… - Я не твоя ответственность, Реджи, - говорит он внезапно, глядя мне в глаза. - Думаешь, я не понимаю? Ты винишь себя за то, что у меня проблемы. Ты думаешь, что должен был воспитать меня как приличного человека, что подвел их, маму и папу. Прекрати. Пожалуйста… Я уже взрослый, и я сам отвечаю за то, что делаю. Я уже говорил вам, что мой брат весьма сообразительный? Хоть и полный идиот, при этом. - Идем, - я отвожу взгляд. – Посидишь в камере недельку. Может хоть это тебя чему-нибудь научит… *** - А ты знаешь, что песня Heart-Shaped Box посвящена вагине Кортни Лав? - Ох, Дел, прекрати! - Нет, серьезно! Это же абсолютно ясно из текста. Что это еще может быть за коробочка, в форме сердца, из которой тянется нить пуповины? А орхидеи, которые едят мясо?! Ты вообще видел эти цветы – это же пилотки мира растений! Ну и сразу понятно, о каком мясе идет речь… Мы оба смеемся. Вдали переливается ночными огнями Сиэтл. Я и Делсин сидим на капоте машины и пьем пиво. - А давай поедем в Сиэтл!? – внезапно говорит он. - Зачем? Хочешь и там все стены изрисовать? – усмехаюсь я. - Зато сколько у тебя будет новых поводов арестовать меня, мистер плохой коп! Мы снова смеемся. Ему уже 22 года, а он никак не исправляется. Это уже стало для нас рутиной. - Сегодня я хочу побыть хорошим полицейским, Делсин. Просто хочу посидеть с тобой, поговорить, как брат… Мое пиво заканчивается, и брат протягивает мне свою, еще наполовину полную, бутылку. Я вижу, как его слюна блестит на горлышке… Черт. - Нет, спасибо, - я отдергиваюсь, возможно, немного резко. - Да ладно, пей! - Нет, правда, я больше не хочу… - Ты что, брезгуешь? Или… – Делсин внимательно смотрит на меня. – Реджи, черт тебя подери. Ах ты… Сукин сын! Да как ты мог подумать!?.. Он вскакивает, откидывая бутылку, смотрит на меня свирепо. - А я уж подумал – чего это мой брат такой добрый, пригласил меня пивка попить… Надо было догадаться!.. Неужели ты настолько мне не доверяешь?! Как же не вовремя проявляется его сообразительность. - Дел, послушай… ты не видел того, что я видел… Им всем было почти столько же лет, как и тебе… - Ты этого хочешь?! – Делсин уже почти кричит. Он внезапно снимает свой джинсовый жилет. - Боже, Дел, прекрати!!! – но его уже не остановить. - Ты это хочешь увидеть?! – через голову он стаскивает толстовку, кидает на траву. – Так смотри! Он в одной футболке, вытягивает свои руки. Какие же тощие, думаю я, его руки совсем худые. Дурацкая татуировка на запястье. В свете фар видны голубоватые вены на локтевых изгибах. - Чистые, - выдыхает он. – Я чист, Реджи. Я в жизни этой дряни не пробовал. Я подбираю с земли толстовку, накидываю ему на плечи. - Тут холодно ночью, - шепчу я, - Не дури. Простудишься. - Ты что, в самом деле думал?.. – не унимается он. - Тот притон, что мы накрыли пару дней назад… у половины тех парней был СПИД. Я верю, что ты не такой, Делсин, но… я волновался. Я же не знаю, что ты делаешь, когда ночами слоняешься по городу. Он дрожит от ночного холода, сам того не замечая. - Сколько же мне повторять, Реджи? Чёрт!... Я не твоя ответственность. Не твоя. Гребанная. Ответственность. Я поднимаю его бутылку с травы и допиваю пиво. - Ответственность… Ох Делсин, ты ведь даже приблизительно не знаешь значения этого слова. Повзрослей наконец! - Когда-нибудь ты станешь отличным отцом, Редж, - усмехается он. – Лучшим папой на свете! Но пока что – завязывай играть в моего отца. Глупый брат. *** - Знаешь, это всё чушь, про то, что с большой силой приходит большая ответственность! Это выдумали нытики, которым хочется, чтобы все вокруг их жалели. Мы едем на машине в Сиэтл. Мой брат… мой маленький братишка теперь возможно самый сильный человек на Земле. А еще он – предполагаемый биотеррорист, разыскиваемый могучей организацией. Вот так забавно всё складывается… - Так что теперь ты можешь не волноваться за меня! – смеется он. – Это я буду тебя защищать! Я лишь вздыхаю. Ему 24 года, а он ведет себя как двенадцатилетний. - Ты что, думаешь, что Департамент Единой Защиты оставит тебя в покое? Не будь наивен. Они бросят все силы, чтобы поймать тебя. Ты сейчас самый разыскиваемый человек в Америке, Делсин. Делсин?.. Ты меня слышишь? Кажется, он заснул. Да, сегодня пришлось много побегать. Я не могу сдержать улыбки глядя, как он заваливается на мое плечо. Ты не понимаешь, брат, а я не смогу объяснить тебе… Да, ты так силен теперь, но именно эта сила делает тебя как никогда беззащитным! Ослепленный своим могуществом, ты будешь идти напролом, не видя окружающих тебя опасностей. И я буду рядом. Постараюсь оберегать тебя от необдуманных поступков, указывать верную дорогу, не дам тебе сбиться с пути. Ты - моя ответственность, Делсин.