Покой нам только снится

Подготовка к Играм шла полным ходом. Новых трибутов познакомили с их менторами уже на следующий день после приезда победителей в столицу. Так как Койн, после долгих уговоров Плутарха, который пытался убедить президента в том, что Энни Одейр не может быть ментором в связи с неустойчивостью ее психики, разрешила молодой матери остаться в родном дистрикте с ребенком и не участвовать в Играх, на оставшихся шестерых победителей пришлось ровно по четыре трибута: два парня и две девушки. Подопечных менторам распределили путем жеребьевки, которая состоялась на главной площади Капитолия. Китнисс достались пятнадцатилетняя племянница министра обороны - Эйра и его четырнадцатилетний сын – Тай, дочь министра юстиции – Ариадна, которой едва исполнилось тринадцать и пятнадцатилетний внук начальника центральной тюрьмы – Киран. Питу предстояло стать наставником дочери уполномоченного по работе с дистриктами – семнадцатилетней Эвиан, племянника главного военачальника Панема – Амаду, которому в день начала Игр исполнится шестнадцать, внучки генерала, начальника военно-воздушных сил страны – четырнадцатилетней Лили-Рэй и сына главного прокурора – Целиния, который стал самым старшим участником Игр, ведь ему на момент Жатвы было полных восемнадцать лет. Хеймитчу же «повезло» больше остальных, ведь в числе его подопечных, кроме пятнадцатилетнего сына верховного судьи – Джериана, сына и дочери главы кабинета министров – четырнадцатилетних Мираса и Мирианы, оказалась шестнадцатилетняя внучка президента Сноу – Кэролайн. Джоанне, Бити и Энорабии также достались в основном четырнадцати - пятнадцатилетние подростки, сыновья, дочери, племянники и внуки чиновников, начальников, министров, которым предстояло выживать на арене, как когда-то те, кого капитолийцы ни в грош не ставили. Первым делом трибуты были представлены широкой публике. На состоявшемся Параде трибутов подростки были в нарядах от модных капитолийских дизайнеров. В этих, по большей части клоунских, костюмах они выглядели как обычные столичные жители, за тем лишь исключением, что двадцати трем из них не суждено было уже вернуться в Капитолий живыми. На следующий день после Парада, на котором кроме самих трибутов присутствовали их менторы, а также несколько капитолийцев, играющих роль сопровождающих, всех, кто имел отношение к проведению Игр, перевезли в новый тренировочный центр, который разместили в выстроенном за год здании на окраине города, и расселили в шести отсеках, каждый из которых занимал ментор со своими подопечным и сопровождающий из числа капитолийцев, закрепленных за каждой командой. На должности сопровождающих были приняты столичные жители из числа тех, кто имел хоть какое-то представление об организаторской работе, но Эффи оказалась единственной, кто прежде имел дело с трибутами. И как на зло, мисс Тринкет достался в напарники Хеймитч. Ни Эффи, ни сам ментор не горели желанием работать в тандеме, но выбора ни у кого из них не было. Оставалось только вспомнить то время, когда они так же, как сейчас должны были работать вместе, чтобы хотя бы попытаться помочь своим подопечным. Разница была лишь в том, что Хеймитчу сейчас меньше чем когда-либо хотелось помогать своим трибутам, хотя он и понимал, что это не правильно. К тому же, менторам недвусмысленно намекнули на то, что за качеством их работы будут очень пристально наблюдать и хорошо бы, чтобы трибуты получали полноценную поддержку, невзирая на их столичное происхождение. Работа в новом тренировочном центре кипела с первого дня подготовки, ведь всего за две недели трибутам предстояло обучиться хоть чему-то, что помогло бы им повысить свои шансы на выживание. Хеймитча, да и остальных победителей интересовало, для чего нужно было выстраивать новый тренировочный центр всего для одних игр, когда можно было вполне обойтись старым зданием? Однако никто из победителей не стал выяснять причин столь странного поступка властей, в самом деле, кто бы дал им ответ? Задача победителей состояла в том, чтобы хоть как-то подготовить капитолийских неженок к суровым условиям арены, предупредить об опасностях, подстерегающих трибутов на каждом шагу, постараться дать как можно больше ценных советов, поддержать подопечных морально. Все остальное было работой инструкторов тренировочного центра, которые брали на себя задачу меньше чем за полмесяца обучить этих детей правилам выживания на Играх, научить их хотя бы азам обращения с оружием и привить элементарные навыки выживания в диких джунглях, жаркой пустыне, в непроходимых топях и прочих суровых условиях. Тренировки шли очень активно, трибуты целые дни проводи в различных секциях, обучаясь всевозможным навыкам, начиная от способности отличать съедобные растения от ядовитых, и заканчивая стрельбой из лука, в которой, впрочем, несмотря на большое количество желающих, не было ни одного, кто мог бы научиться сносно стрелять. Менторы же, наблюдая за подготовкой подопечных, осознавали, что все это уже было… и в прошлом году и в позапрошлом и десять лет назад. Все эти приготовления напоминали о прошлом, о том прошлом, которое каждый из победителей мечтал забыть, как только начнется новая жизнь после революции. Вот только или новая жизнь еще не наступила или и в этом новом мире абсолютно ничего не поменялось. Две недели пролетели как два дня. За это время менторы поближе познакомились с теми, чья жизнь теперь в некотором роде могла зависеть и от них. Победители с удивлением обнаружили, что и среди капитолийских детей есть те, кто самоуверенно идет вперед, сметая все на своем пути, как те самые профи из Первого или Второго дистрикта, и, есть те, кто боится всего, что будет на арене, те, кто абсолютно не уверен в своих силах, не знает, как вести себя в новой ситуации и до жути боится предстоящего. Среди всей этой разномастной толпы подростков, которых можно было без особого труда «раскусить» и понять все их намерения и страхи, была одна, чьи помыслы были будто покрыты тонкой вуалью тайны. Нет, она не скрывалась ни от кого и если не охотно, то вполне спокойно шла на контакт с инструкторами и со своим ментором, она пыталась научиться всему, что только может пригодиться ей для выживания, вот только она никак не показывала своих истинных чувств. Хеймитч, как ни старался, не мог понять, что же она из себя представляет? Кто она, безжалостный убийца, который при первой же возможности всадит нож в спину такому же подростку, как она сама или слабая, неуверенная и потому активно ищущая поддержки взрослых девчонка, которая хорошо, если первый день на арене продержится? Так кто же она, Кэролайн Сноу? Ментора, вопреки его собственным ожиданиям, мучал этот вопрос. Мужчина никак не мог понять, с кем он имеет дело, и это не давало ему покоя. В день индивидуальных показов никто особенно не отличился, разве что подопечный Бити, младший брат министра по развитию промышленности, шестнадцатилетний Браян, который, поразил судей своим умением управляться с мечом и заработал за это девять баллов, и внучка президента Сноу, получившая восемь баллов за то, что научилась строить хитроумные ловушки на диких зверьков. За показами следовало последнее интервью, после которого трибуты отправятся на арену, бороться за свои жизни. Подготовкой трибутов к выступлению на публике занялись стилисты самого известного модного дома Капитолия и менторы. И, если стилисты приводили в порядок внешний вид подростков, то менторам досталась куда более сложная работа, им предстояло понять, как же преподнести каждого своего подопечного широкому кругу зрителей. Хеймитч полдня ломал голову над тем, как подать народу каждого своего трибута, ведь, как бы капитолийцы ни кичились, как ни пытались казаться оригинальными и выставлять себя индивидуальностями, со своими неповторимыми особенностями, за костюмами, сшитыми в единственном экземпляре на заказ, и под толстым слоем грима, нанесенного единственный раз по неповторимому эскизу, скрывались до неприличия одинаковые бездушные, бессердечные, глупые пустышки. Дети их тоже не были исключением, и хотя большинство из них еще не приобщилось к высокой Капитолийской моде, в душах и головах их было так же пусто, как и у всех столичных жителей. Идею совершенно неожиданно подала Эффи. - О чем это ты тут задумался? – спросила она, входя в большую гостиную, когда там как раз заседал Эбернети. - О трибутах, - неожиданно спокойно, без доли издевки или сарказма ответил ментор. - Что именно тебя так заботит? – со свойственной ей беспечностью уточнила Тринкет, попутно ища что-то среди вороха бумаг на журнальном столике. - Как их представить на интервью? Вы же…, - начал было Хеймитч, но тут же поспешил исправить свою ошибку, не желая вступать в спор с куратором, - они же все одинаковые. В них нет никакой индивидуальности, несмотря на всю эту разноцветную мишуру снаружи. - Зато все мы хорошо умеем играть перед камерами, - беззаботно бросила Эффи и, выудив из кучи макулатуры какую-то таблицу, вышла с бумагой из комнаты. Вот уж от кого Эбернети не ожидал чего-то подобного. Дельный совет, да еще так вовремя. Настораживал только тон, с которым сопровождающая разговаривала с Хеймитчем. За все годы работы с ней ментору не доводилось слышать в голосе вечно тараторящей капитолийки такого безразличия к происходящему, как сейчас. Хотя, может ему это только кажется и, как только начнутся Игры, мисс Тринкет будет снова, как угорелая носиться по тренировочному центру, таскать Хеймитча на светские приемы и беседы со спонсорами, поминутно сверять расписание, чтобы не пропустить ненароком встречу с каким-нибудь очередным столичным снобом? Последовав совету Эффи, Хеймитч поговорил с трибутами и, посоветовав им вести себя определенным образом, отправил их на интервью. Во время интервью, на котором в качестве зрителей присутствовало несколько тысяч капитолийцев, трибуты вели себя словно кинозвезды. Они будто и не думали о том, что уже завтра отправятся на арену, где им предстоит побороться за свою жизнь с другими такими же детьми. Эффи была права, уж чего-чего, а умения кривляться на камеру у них не отнять. Взять хотя бы внучку Сноу, которая, несмотря на всю свою неразговорчивость во время тренировок, как только оказалась на сцене, будто ожила: она махала зрителям рукой, посылала воздушные поцелуи, кокетничала с Цезарем и напропалую строила глазки, щебеча при этом что-то о том, что несмотря на свою миловидную внешность, достаточно подготовлена чтобы вернуться с арены живой. Что уж тут греха таить, внешностью ее действительно природа не обделила, хотя и ничего особенно в ней не было. Обычная симпатичная девушка. Средний для ее возраста рост, стройная фигурка, каштановые волосы длиной до плеч, собранные специально для интервью в какую-то замысловатую прическу, карие глаза, во взгляде которых читалась решимость и упрямство, не полные, но и не совсем тонкие губы, которые сейчас были растянуты в широкой, но довольно милой улыбке. Но несмотря на всю эту привычную обычность, было в ней что-то, что заставляло глаз остановиться на трибутке. Она умела привлекать внимание, умела завоевывать расположение окружающих людей, что было немаловажным фактором для спонсоров. А вот что касается подготовки... Тут никто не мог сказать точно. Кэролайн усердно обучалась во всех секциях, представленных в Тренировочном Центре, но никто из инструкторов не мог определить, насколько хорошо она усваивает навыки. Казалось, что она ухватывает всего по чуть-чуть, но это только казалось, а как было на самом деле? Хеймитча не покидало ощущение, что трибутка водит всех за нос, заставляя поверить в то, что ничему особенно не успела обучиться, хотя на деле знания и навыки ее более глубоки, чем она демонстрирует окружающим. После интервью трибуты разошлись по своим комнатам, чтобы как следует отдохнуть перед началом игр. Большинство менторов же не могли спокойно заснуть, размышляя о том, что уже завтра им предстоит собственными глазами увидеть новые детские смерти, быть свидетелями свершения так называемой «справедливости». Китнисс, как она это делала последние две недели, после того, как ее трибуты и сопровождающая ее отсека уснули, ушла к Питу, который уже ждал девушку в гостиной. - Привет, - тихо проговорила Китнисс, входя в просторную, светлую комнату, где сидел Пит. - Привет, - отозвался парень, взглянув на Китнисс. - У меня все уснули, - не зная с чего начать, сообщила девушка. - У меня тоже, - ответил он, откинувшись на спинку дивана. Китнисс подошла и, присев на диван, положила голову на плечо парня. - Пит, это все… как-то это неправильно, - тихо проговорила она, ощущая осторожное прикосновение сильных рук к своему плечу. - Я знаю, - отозвался Пит, обнимая Китнисс. - Чем мы лучше Сноу, если заставляем детей убивать друг друга? Ведь это тоже самое… разница лишь в том, что теперь это дети чиновников. Но суть осталась та же - дети убивают детей на потеху раскрашенным капитолийским куклам, - с разочарованием в голосе проговорила девушка, - Пит, ты видел, как зал аплодировал во время интервью? – спросила она, отстранившись от парня, чтобы заглянуть в его глаза. Пит почувствовал, что Китнисс злится. И не только на капитолийцев, но и в какой-то мере на себя. - Видел, - пробормотал он, пропустив первую часть вопроса, решив, что он был риторическим. - Им все равно, что теперь на арене будут столичные дети. Им главное, что не они сами идут на смерть. Готова поспорить, что они так же, как и раньше будут с воодушевлением смотреть Игры и радоваться удачам любимчика, даже если его успехом будет убийство другого ребенка. Они будут обсуждать за обедом последние новости с арены, и делиться впечатлениями об очередной кровавой расправе, - продолжала Китнисс, все больше распаляясь. - Тут и спорить не приходится, - мрачно пробурчал Пит, понимая, что все те мысли, что озвучивала сейчас Китнисс, крутились и в его голове. - Все это так мерзко и противно. Игры с участием капитолийцев должны были показать этим расфуфыренным пижонам, что такое терять ни в чем не повинных детей, а не стать очередным зрелищем. Не таким был изначальный смысл последних Голодных Игр Панема, - печально проговорила Китнисс, - все это впустую. Пит, я сожалею, что проголосовала за проведение последних Игр. Мне очень жаль, что я поддалась эмоциям. Почему я не послушала тебя? Ты ведь с самого начала говорил, что это не правильно, - закончила она и, словно вмиг обессилев, снова подсела ближе и опустила голову на плечо парня. - Никто заранее не знает, что правильно, а что нет. Кто мог знать наверняка, что капитолицы практически никак не отреагируют на участие в Играх своих же земляков? Я просто говорил то, что чувствовал. На тот момент мне казалось, чтобы хотя бы попытаться забыть пережитое, нужно порвать все ниточки, связывающие нас с прошлым, и самым огромным канатом, который не дает нам идти вперед, для меня всегда представлялись Игры. Мне казалось, что нужно было оставить Игры в прошлом. Да и сейчас я думаю так же. Начиная с чистого листа, нужно было вычеркнуть все, что было так или иначе связано с прошлой жизнью. Но теперь уже поздно что-то менять. В новом мире, который я, по своей наивности, представлял свободным от жестокости и насилия, оказалось, есть место для кровавых Игр. Быть может, те, кто решил начать новую историю Панема с последних Голодных Игр, был по-своему прав? Может, ошибки действительно искупают кровью? Но в таком случае, в мире никогда не будет спокойствия. Всегда дети должны будут платить собственной кровью за грехи отцов. И этот порочный круг никогда не прервется. Китнисс слушала Пита и понимала, насколько чиста его душа, что даже пытки Сноу не смогли уничтожить в нем веру в светлое будущее. Да, его вера поколебалась, да, парень ходил по тонкой грани, отделяющей его от падения в пропасть, в которой была лишь чернота, но он выстоял. Он остался таким же чистым и справедливым, каким был раньше. - Ты знал. И все те, кто голосовал «против» тоже знали, - ответила Китнисс, - а я… - Не вини себя ни в чем. Ты поступила так, как считала нужным. Это все, о чем ты должна думать, - пробормотал Пит, в свою очередь чуть отстраняясь от девушки и заглядывая в ее глаза. - Мне так плохо сейчас. Я чувствую себя убийцей. Такой же, как Сноу. Я ведь тоже причастна к тому, что эти жестокие игры все же состоятся. - Это не ты предложила идею. Не твой голос был решающим. И, думаю, Койн не остановилась бы ни перед чем, даже если бы победители проголосовали против. Она бы нашла лазейку. Койн одержима жаждой мести. Да и, по сути, порядки в Тринадцатом не многим лучше, чем были во всем Панеме. Разница лишь в том, что в Тринадцатом все эти жуткие запреты и наказания были введены не для того, чтобы позабавиться за чужой счет, а чтобы обеспечить выживание целого города. - Пиит… - протянула девушка и, прижавшись к парню, спрятала лицо у него на груди. Парень мягко поглаживал девушку по спине, стараясь утешить ее и успокоиться самому. Он уже несколько дней размышлял о том, что было бы, если бы Китнисс проголосовала против проведения Игр. Тогда невинным детям не пришлось бы жертвовать своими жизнями во имя искупления грехов, которые они не совершали. Несмотря на то, что голос Хеймитча оказался решающим, он ведь всего лишь поддержал Сойку. Этой кровавой бойни, которая начнется завтра, могло бы не быть, если бы не одно короткое слово, произнесенное Китнисс с таким ожесточением и злобой, каких Пит еще никогда не слышал в ее голосе. Вспомнив пылающий гневом взгляд девушки, парень напрягся. Он помнил это выражение ее лица, перекошенные от злости челюсти, горящие жестоким огнем серые глаза, которые теперь не казались такими светлыми и нежными, как раньше, стиснутые до скрежета зубы и лук с натянутой тетивой. Стрела нацелена вперед, прямо в грудь светловолосому парню, ее соплеменнику, мальчику, который с детства любил только ее. В его сердце жила лишь нежность, а в ее душе полыхал огонь ненависти. Картинка настолько реальна, что еще пару месяцев назад, Пит бы не отличил ее от настоящего воспоминания. И все же долгие месяцы терапии и самоанализа дали свои плоды. Как-бы всматриваясь внутренним взором в появившуюся картинку, парень заметил, что изображение Китнисс и его самого словно чуть подсвечены, будто сияют, и краски слишком яркие. Не бывает таких воспоминаний. Просто не бывает. Пит напрягся, стараясь воскресить в памяти реальное воспоминание, прототип того, что он только что увидел. Вот оно… те же самые потемневшие глаза, но в них не злость и ненависть, а страх… страх за его жизнь. Она не хотела убивать, она хотела спасти его, защитить, вырвать из лап того, кто мог одним лишь движением руки уничтожить того, кто стал ей дорог. Тетива лука так же туго натянута, но целилась она вовсе не в него, а в того, от кого в тот момент зависела жизнь Пита. Один выстрел и Катон падает с Рога Изобилия, а Китнисс уже в объятиях Пита. - Пит… Пит, пожалуйста, вернись, - со слезами на глазах умоляла девушка. Парень, наконец, понял, что все это время сидел неподвижно, безучастно устремив взгляд расширившихся от страха глаз, в одну точку. Пит заметил, что больше не обнимал девушку, а сжимал кулаки так, что побелели костяшки пальцев. Он осторожно разжал кулаки и расслабил ладони. - Пит, слава Богу! Я так испугалась, - воскликнула Китнисс, когда взгляд Пита приобрел осмысленность, и порывисто обняла парня за шею, прижимаясь к нему всем телом. - Долго я… не реагировал? – осторожно спросил Пит, обнимая девушку онемевшими от напряжения руками. - Минут десять, - ответила она, заглянув в голубые глаза любимого. - Прости, я напугал тебя, - виновато прошептал Пит, целуя девушку в макушку. - Не говори ерунды. Я просто волнуюсь за тебя. Я ведь не могла тебе ничем помочь. Пыталась звать тебя, тормошить, но это бесполезно. Когда тебе так плохо, я не знаю, что мне делать… и мне страшно, что я потеряю тебя, не смогу удержать, - выпалила вдруг Китнисс. - Не говори так. Только ты меня и держишь. Если бы не ты, я бы, наверное, не смог все это понять и принять, - совершенно искренне ответил он. Остаток вечера они просидели в обнимку. Иногда Пит задавал Китнисс вопросы, а она отвечала правда это или ложь. Разговор про Игры больше никто не заводил - Китнисс боялась, что у Пита снова будет приступ, а сам он не хотел расстраивать девушку. Пит понимал, что, несмотря на все свои раздумья по поводу последних Игр, он не винит Китнисс. Ее ведь тоже можно понять. Она потеряла то, что было ей дороже жизни – Прим. Ее маленькую сестренку, за которую она готова была отдать жизнь, уходя добровольцем туда, откуда даже не надеялась вернуться. Пит не знал точно, смог бы он пойти добровольцем на Игры вместо своего братишки или нет, но в одном не было никаких сомнений - Китнисс шла на верную смерть ради любимой сестры. А потом… потом в один миг Прим не стало. Кто был виноват в этом? Капитолий? Сноу? Койн? Повстанцы? Найти ответ на этот вопрос невозможно, потому что во всем случившемся есть вина каждого и неизвестно, кто виноват больше. Да и не в степени вины дело. Малышку Прим это уже все равно не вернет. В тот момент Китнисс поступила так, как велело ей сердце, и Пит понимал это и не осуждал. Да кто он такой, чтобы осуждать человека, потерявшего в этом мире самое дорогое? - Тринкет? Ты что тут делаешь? – голос, раздавшийся за спиной Эффи, заставил ее вздрогнуть и обернуться. - Вышла подышать свежим воздухом, - пробормотала она, проведя рукой по кованой спинке лавочки, являвшейся одним из элементов декора своеобразной лоджии, которая была обязательным дополнением к каждому отсеку. - А что, в город больше не выпускают? – спросил Хеймитч, бесцеремонно плюхаясь на ту самую скамейку, возле которой стояла Тринкет. - С чего ты взял? – не поняла женщина. - Мне казалось, ты не успокоишься, пока не скупишь все парики в Капитолии, - усмехнулся Хеймитч. - А тебе что, пить запретили? – вместо ответа, проговорила капитолийка. - С чего ты решила, что кто-то может мне что-то запретить? – с вызовом в голосе спросил ментор. - Мне казалось, ты не успокоишься, пока не выпьешь весь виски в Капитолии, - в тон Эбернети ответила Эффи, а потом, уловив слабый запах спиртного, исходящий от мужчины, добавила, - не так уж я и ошиблась. Ментор лишь усмехнулся, но ничего не ответил. Возникла пауза, в течение которой ни он, ни Эффи ничего не говорили, но и не покидали лоджии. Эффи, по-прежнему стоя у скамейки, но, уже едва касаясь кованых узоров кончиками пальцев, любовалась красивыми композициями из пальм, лиан и различных комнатных цветов, которые украшали большую лоджию, а Хеймитч не отрывал взгляда от стоящего прямо перед ним маленького круглого столика, выполненного в том же стиле, что и скамейка, на которой сидел ментор. Мужчину нисколько не занимал предмет интерьера, но в тот момент, когда он задумался о словах Эффи, именно столик оказался тем на чем «застрял» взгляд ментора. - Так все же, почему ты не ходишь в город? – спросил Хеймитч, вспомнив, что за все время пребывания в Капитолии Тринкет выбиралась в центр столицы всего раза два или три. Ментор знал это наверняка, ведь так как мисс Тринкет еще не разрешено было свободное посещение Капитолия и она по-прежнему считалась подопечной Эбернети, ему докладывали обо всех ее отлучках из тренировочного центра. Теперь Эффи уловила в тоне Хеймитча не насмешку или издевку, а интерес, пусть и продиктованный любопытством пьяного человека. Раньше она за Эбернети не замечала такого проявления опьянения. - Не хочу, - ответила она и быстро пошла прочь, не дожидаясь новых вопросов. Тринкет действительно не хотелось выходить в свет. С самого приезда она чувствовала себя не в своей тарелке. Казалось бы, родной город, где можно найти столько всего интересного и веселого, но Эффи замечала, что все прежние увлечения, за какие бы она ни взялась, очень скоро ей надоедали. Она даже поймала себя на мысли, что дело вовсе не в том, что она делает, а в том, с кем ей приходится общаться в этом городе. Она все чаще замечала насколько наигранными и неприятными могут быть улыбки обитателей столицы, сколько фальши может быть в словах капитолийцев, сказанных с неизменно вежливым тоном. Эффи поначалу казалось, что она просто отвыкла от нормального общества, но с каждым днем она все больше убеждалась, что дело вовсе не в ней, ведь не могла она так быстро забыть все то, что прививалось годами жизни в светском обществе. Ей казалось, что столица и ее жители изменились вместе с революцией, с приходом к власти новичков из дистриктов. С каждым новым днем, проведенным в Капитолии, в душе мисс Тринкет все больше зрело ощущение, что она здесь лишняя. Она ненужная деталь в новом Капитолии. Ей нет места в том новом городе, в который превратилась некогда любимая столица Панема. Единственной отрадой капитолийки были воспоминания. По крайней мере, в них все было по-прежнему. Там, в далеком прошлом, которое яркими картинками всплывало в памяти Эффи, все было так, как она привыкла, как любила и о чем мечтала, находясь в вынужденной ссылке в Двенадцатом Дистрикте. В ее воспоминаниях все капитолийцы улыбались друг другу и были предельно вежливы и тактичны, но это не было так наигранно и фальшиво, как сейчас. Женщине даже казалось, что и улицы раньше были красивее и дома величественнее, и даже солнце светило ярче. Эффи, конечно, понимала, что солнце не могло измениться с приходом повстанцев, но все же ей казалось, что даже оно стало тусклее. До своей комнаты куратор дошла за пару минут и, растянувшись на кровати прямо так, как была - в платье, парике и с боевым раскрасом - задумалась о новом Капитолии, сравнивая его с тем великолепным городом, что навсегда отпечатался в ее памяти, и сама не заметила, как задремала. Хеймитч, удивленный и озадаченный ответом куратора, собирался спросить, что это с ней, но заметил, что капитолийка уже ушла. Мужчина не долго размышлял над поведением Тринкет, тем более, что у него были куда более важные темы для раздумий, вроде того, что будет на играх и как скажется их результат на дальнейшей жизни всей страны, но тем не менее он не мог отрицать, что слова Эффи его заинтересовали. Даже, наверное, не только и не столько слова, как интонация, с которой они были сказаны, ее голос, в котором проскользнули нотки не то разочарования, не то безразличия. Ментор покинул лоджию через несколько минут после Тринкет, но направился он не к себе, а в столовую, ведь в минибаре в его комнате уже закончилось все горячительное. Завтра игры и нужно будет хоть немного сосредоточиться, но это будет только завтра. Хеймитчу не привыкать пить, и к старту игр он будет если не «как стеклышко», то по крайней мере в адекватном состоянии. А пока можно и расслабиться. «Что там Эффи говорила про весь виски в Капитолии?» - улыбнувшись, подумал Эбернети и плеснул себе в стакан лучший виски в Панеме.