Хороший вопрос

Джокер чувствует себя шариком, наполненным гелием. Только если шарик тянет вверх, Джокера тянет вниз. В Ад. Ему тяжко дается умение не проваливаться по колено в пол, а то и по самые брови, чтобы воочию наблюдать канализационные трубы или грунт. Но Джокер старается, опирается ладонями о гладкий лакированный стол, ручку двери или трубу. Повлиять на внешний мир он не может, но хотя бы сидеть на стуле или столе он может. Принц преступного мира сидит на жестком диване прямо перед Альфредом. Дворецкий недавно был у Брюса, менял повязки и коротко сообщал новости. Не меньше, чем следует, но не больше, чем нужно. Англичанин щадил его, не хотел причинять боли, но они с Джокером оба знают, что Бэтмен не может без боли. — Хе-хе-хе, — Джокер подается вперед, к самому лицу Альфреда, смотрит в глаза, наслаждаясь своим отражением на дне зло суженных зрачков, — а я знаю, что ты меня видишь, старый пердун. Стальной росчерк мелькает перед самым носом Джокера, и он узнает тонкое лезвие ножа-бабочки. Не будь он призраком, то сейчас валялся на полу со вспоротым горлом, давясь кровью и восторженно хихикая над проворностью дворецкого. Бабочки должны летать в животе, но что мешает им летать над твоей приветливо раскрытой глоткой? Альфред смотрит исподлобья, с нескрываемой ненавистью, и Джокер купается в этой ненависти, такой необходимой и желанной, довольно скалясь желтоватыми зубами. — Черт, кто бы мог подумать, что у Бэтса, этого гребанного пацифиста с ушками, в прислужниках самый настоящий убийца, — он отстраняется, заложив руки за спину, разглядывает Альфреда еще внимательнее. — Ну, и какого было резать вьетнамских свиней во славу демократии? Или это был банальный бизнес, пачка фунтов и лозунг «во славу королевы»? Все-таки нет ничего более занимательного, чем обнаружить в обычной картине, в обычном с виду человеке, нечто необыкновенное. Пенниуорт молча встает с дивана. Джокер знает, что он, не издавая ни звука, пройдет на кухню, где будет готовить беспомощному Бэтмэну ужин. Джокеру вся эта ситуация до колик напоминает Харли. Она так же поджимала губы, так же смотрела из-под отросшей челки и так же шла на кухню заваривать лапшу быстрого приготовления. Джокер обожал порцию с курицей, где от курицы была только картинка на упаковке, и креветки в маринаде. Это заставляло его, полудохлого, не способного даже отлить самостоятельно, тянуть перебинтованные руки к пластиковой посудине, в которой шипела от кипятка лапша и плавали креветки в ароматном бульоне. А Харли смотрела на него с тоскливой ненавистью уставшей от всего мамаши и кормила с ложечки. Малышка Квинн ненавидела беспомощного Джокера, потому что принцы на разукрашенных неоновыми черепами мотоциклах должны быть непобедимы и блистательны, как в диснеевских мультах. Тук-тук-тук-тук-тук. Кухонный топорик стучит о доску, стальная бабочка притаилась в кармане фрака. Стук навязчиво долбится о стенки черепа, раздражает. — Я, знаешь ли, был у него вчера, — принц преступного мира меняет тактику, выискивая слабые места. — Он спрашивал о тебе. Размеренный ритм сбивается на целую секунду. «Прямое попадание», — уродливая улыбка до самых ушей. — Ты, наверное, мно-о-о-ого значишь для него, раз уж Бетси спросил не о судьбе мира, своих тупых сыновьях или новом троне суп-мэна, а о самом обыкновенном слуге. Или не так уж обыкновенном? Между вами что-то есть? Ты не парься, я не скажу, слово Джокера. Альфред хранит молчание. Есть три вещи, которые ненавидит Джокер: тесные трусы, консервированную кукурузу и молчание. О, как же бесит. Но он не зря заслужил свой титул. Любой молчун вскроется под его умелым нажимом. — Да ладно тебе, по тебе же все прекрасно видно. Или ты смущаешься говорить с такой важной шишкой, а, А л ь ф р е д? — произносит он чужое имя по буквам, словно пробуя на вкус. — Не смущайся, тут все свои. Я видел Бэтса голым, беспомощным и отчаявшимся. Хотя он, конечно, старается это свое отчаяние не показывать, все храбрится, — смешок. — С другой стороны, это всё равно лучше истерики Суп-мэна. Какое разочарование, пресвятые очки Фриза, какое разочарование, — он прижимает ладони к щекам, крашеная резина перчаток приятно хрустит. — А ты разочаровался в нем? — долгий, пристальный взгляд на чужой затылок. — Или ты догадывался… Нет, ты ЗНАЛ, что так будет, — Джокер вскакивает со стула, на котором до этого гордо восседал. — Ты все знал и всё равно ничего ему не сказал! Оооооо, какая драма. Ведь Брюси никогда тебя не слушает, все делает по-своему, даже если это идет вразрез со здравым смыслом, — рокочущий смех. — Чего остановился, заводной ключик потерял? — Не смей, — тихо, опасно тихо и обманчиво спокойно говорит дворецкий, — произносить имя мистера Уэйна своим поганым ртом. Джокер не понимает, что происходит в следующие пятнадцать секунд. Не понимает, с какого черта сухой кулак с хрустом раскрашивает нос, не понимает, с чего он вдруг летит кубарем сквозь стены и полы, лишившись концентрации и проваливаясь обратно в вонючий Ад. Но потом осознание, ехидные слова Привратника, что отпускал его на волю, раскаленным гвоздем прошибает виски. — Джокера может увидеть только его Бэтмен. Или другой Джокер. Принц преступного мира, проклятый, невидимый сильнейшим мира сего, что провозгласили себя богами и демонами, заходится истеричным звонким смехом.