Сага о Блэках

Оборотень? Мерлин всемогущий! Едва за ней закрылась дверь «Дырявого котла», как Айла, ничуть не заботясь о том, какое впечатление она может произвести на посетителей паба, торопливо дошла до лестницы, ведущей наверх, и почти бегом поднялась на свой этаж. Оборотень! Айла добежала до своей комнаты, немного повозилась с замком — никак не могла вставить ключ в скважину — и влетела внутрь. Захлопнула за собой дверь и в изнеможении опёрлась спиной о косяк. Здесь, в этой комнатушке, она почему-то ощущала себя в безопасности. Оборотень… Сидевшая на комоде Эрмина вопросительно мяукнула, и девушка посмотрела на неё. — Эрмина, у меня появился ученик, и он оборотень, — сказала Айла и сама поразилась тому, как спокойно прозвучали её слова. Ну да, её одиннадцатилетний ученик оборотень и… …«А теперь выбирай: или ты остаёшься здесь, и я научу тебя, как с этим жить, или уходишь, и тогда меньше чем через год окажешься в Азкабане»… — «Я ничего плохого не сделал, я только хотел есть, мне было больно…» — «Я знаю»… — И дядя Эдвард тоже оборотень, — подытожила Айла, стягивая с рук перчатки и развязывая ленту шляпки. Сейчас она удивлялась тому приступу паники, который охватил её, когда она услышала, что случилось с Эдгаром Ноттом; теперь-то она поняла, за что Эдварда выжгли с гобелена. Поняла — и удивилась: в чём же состояло преступление Эдварда? Чем он опозорил семью? Только лишь тем, что заразился ликантропией? И за это тётя Элладора — Старая гадюка — выжгла его с гобелена? По мнению Айлы, это было очень странно. Что такого преступного в оборотнях? Не зря же она была лучшей выпускницей Хогвартса, у неё высокие оценки по защите от тёмной магии. А оборотней проходят ещё на третьем курсе, и в учебнике было чётко сказано: оборотни опасны лишь в полнолуние, когда они принимают свой звериный облик. Полнолуние… Вызвав эльфа, Айла приказала принести ей «Вестник зельеварения» за декабрь. Айла никогда до сего дня его не читала, но сейчас вспомнила, что профессор Бёрк рассказывала о нём. А говорила она, в частности, и то, что многие лечебные зелья необходимо готовить в соответствии с фазами Луны и что точно узнать, какой сейчас лунный день, можно как по астрологическому справочнику, так и по этому журналу для зельеваров. Полнолуние пришлось на 11 декабря. Айлу пробрал холодок, когда она поняла, какое именно недомогание не позволило дяде Эдварду ответить на её письмо сразу, как то диктуют правила приличия. Но до следующего полнолуния ещё почти месяц, так что сейчас ей ничего не угрожает. К тому же она только что провела вечер в доме оборотня… вернее, там было даже два оборотня, и ничего не случилось. На миг девушка замерла. Неужели она ищет себе оправдание, чтобы отказаться? Нет, так нельзя, это решительно невозможно, ведь она уже приняла решение, её завтра ждут, а теперь она что, трусит? Пусть она уже не мисс Блэк, а мадемуазель Нуар, но разве она может обмануть ожидания людей, которые обратились к ней за помощью? «Ликантропия — это заболевание с периодическими обострениями, опасными для окружающих, — сказала однажды профессор Бёрк на курсе продвинутого зельеварения, когда рассказывала о свойствах аконита. — То же самое можно сказать о некоторых других заболеваниях, которые весьма заразны. Разница между ними и ликантропией лишь в том, что ликантропия неизлечима, но не убивает больного, в отличие от, скажем, чахотки или драконьей оспы». Главное — помнить про полнолуния. Утро следующего дня застало Айлу на пороге дома Эдварда. Она немного нервничала перед первой встречей со своим учеником, но надеялась, что ей удаётся скрывать своё волнение. Бесконечно кланяющийся эльф провёл девушку в кабинет Эдварда. Пытаясь представить себе, как будут проходить занятия, Айла рисовала в воображении комнатку наподобие их с Элли детской, где они занимались с мисс Блэк, однако одёргивала себя: откуда такая комната в доме неженатого и бездетного мужчины? Неоткуда ей там взяться. И тогда воображение переносило Айлу в гостиную и столовую, но эти комнаты, хотя и уютные, казались совершенно неподходящими для учёбы. А вот о кабинете, каковой просто обязан быть у истинного джентльмена, девушка как-то не подумала; видимо, это объяснялось тем, что сама она в детстве никогда не заходила в кабинет своего отца. Мыслями о месте проведения занятий Айла пыталась заглушить другие, о самом ученике. Какой он? Она вспоминала первокурсников Хогвартса, шумных и хулиганистых, и вопрошала себя, как же преподаватели с ними справлялись. Девушка утешала себя мыслью, что у неё всё-таки один ученик, и с ним, наверное, будет легче… Но как ей вести себя с ним? Тут на ум приходила мисс Фиби Блэк, а копировать её Айле решительно не хотелось. Крепкий светловолосый мальчик в поношенной хогвартсской мантии без герба, стоявший около тяжёлого письменного стола тёмного дерева, запинаясь, произнёс: — Bon matin, mademoiselle Noir. Je m’appelle Edgar*. — Bon matin. O, tu parle français!** — En peu… Je… J’ai commence… d’étudier…*** — мальчик говорил по-французски медленно, с грамматическими ошибками и ужасным произношением, но он говорил, и этот факт чрезвычайно обрадовал Айлу: она опасалась, что ей придётся начинать «с нуля», а как это делать, она совершенно не представляла себе. Да и сам Эдгар ей показался симпатичным ребёнком, таким тихим, задумчивым. И как только его угораздило попасть в такую неприятность? — Мадемуазель Нуар, скажите, — Эдгар внезапно перешёл на английский, — я действительно больше не смогу вернуться туда? Он мотнул головой в сторону окна, за которым вдали высился Хогвартс. Айла печально покачала головой. — Боюсь, что это так. Эдгар вздохнул и опустил голову. — Это потому, что я стал таким? — спросил он, не поднимая глаз. У Айлы сжалось сердце. Она, взрослый человек, и то была растеряна, когда отец выгнал её, а что говорить об этом ребёнке? Девушка живо представила, как Эдгар уснул дома, а проснулся на какой-то пустоши, и ей захотелось как-то утешить и ободрить мальчика. — Да… Но ты не бойся, у тебя всё будет хорошо. Ты просто сменишь школу… — Мсье Лиметт-Блэк сказал, что в Бобатоне учатся и такие, как я. Это правда? По правде говоря, Айла ничего или почти ничего не знала о французской Академии Магии, но признать это сейчас она не могла. — Раз он так сказал, значит, это правда. — И… я смогу там учиться? — Конечно, — ободряюще улыбнулась Айла. — Подучишь французский и сможешь. Когда в полдень Эдвард вошёл в свой кабинет, Эдгар с помощью словарей и Айлы переводил на французский рецепт бальзама от ожогов — самого первого зелья, которое изучается первокурсниками Хогвартса. Лист пергамента, лежавший перед мальчиком, был исписан словами, словосочетаниями, глагольными формами и предложениями. — Мне кажется, на сегодня достаточно, — обратился Эдвард к Айле по-французски. — Каково ваше мнение? — Неплохо, — по-французски же ответила Айла. — Полагаю, я смогу его подготовить к следующему учебному году. Но нужен учебник по грамматике и ещё то пособие, по которому в Бобатоне учат зельеварение. К слову, желательно получить и остальные учебники первого курса. Айла говорила медленно, чтобы напряжённо вслушивающийся Эдгар мог понять хоть что-то из её речи. Эдвард же, нимало не заботясь о том, понимает мальчик хоть что-нибудь или нет, произнёс: — Учебники Бобатона будут к концу недели, а остальное купим на Диагон-аллее. Полагаю, вы не оставите мсье Нотта без домашнего задания? Айла на мгновение задумалась и по-французски дала задание. Она медленно повторила его ещё раз, и Эдгар, нахмурившись, неуверенно перевёл его на английский. Убедившись, что он правильно всё понял, Айла отпустила ученика. С того дня Айла каждое утро аппарировала в Хогсмид, занималась с Эдгаром и к вечеру возвращалась к себе. Ей начало казаться, что идея сменить имя, предложенная Эдвардом, была не так уж и глупа, как она подумала вначале. Всё, что происходило сейчас, не могло иметь никакого отношения к мисс Блэк, представительнице благороднейшей и древнейшей семьи, будущей светской даме. Не было никакой мисс Блэк, была мадемуазель Нуар — обычная молодая девушка, получившая хорошее образование и работающая гувернанткой. Мисс Блэк полагалась на защиту семьи, была беспомощной и нерешительной; мадемуазель Нуар была самостоятельной и находчивой. В один из дней вместе с Эдвардом Айла посетила «Гринготтс», и это стало для неё запоминающимся событием. Во-первых, она впервые увидела гоблинов, и они ей не очень понравились тем, что, как ей показалось, смотрели на неё, столь неграмотную в финансовых вопросах, с презрительным снисхождением. Во-вторых, она была поражена богатым интерьером главного зала банка и резко контрастирующим с ним подземельем, где находились сейфы. Впрочем, поездка на тележке ей доставила некоторое удовольствие. И в-третьих, собственно, эти самые финансовые вопросы. Айла была благодарна Эдварду за то, что тот помог ей уточнить состояние счёта и дал несколько советов касательно того, как им управлять. По словам гоблина, согласно завещанию миссис Макс, её состояние было поделено между её внучками с тем, чтобы они получили доступ к деньгам после своего совершеннолетия. Гоблин не стал уточнять, почему Айла пришла только сейчас. Вместо этого он сообщил, что завещанная ей сумма приносит 105 галлеонов годового дохода; что начисляемые проценты не капитализируются, а откладываются в отдельный сейф, и на них тоже начисляются проценты, но уже меньше, чем в первом случае, и они капитализируются; и что брать деньги можно только из этого сейфа, равно как и добавлять. Первоначальная сумма, согласно воле покойной миссис Макс, может быть выплачена Айле в любое время по её желанию, но только после её замужества. Девушка запуталась уже в начале монолога гоблина и беспомощно посмотрела на дядю. Тот, взглядом дав понять, что объяснит всё потом, начал задавать какие-то вопросы, и в итоге прозвучало то, что Айла смогла понять безо всяких объяснений: на данный момент она располагает суммой в примерно 475 галлеонов. Гоблин поинтересовался, не желает ли Айла посетить свой сейф; девушка так и сделала, воспользовавшись советом Эдварда и положив туда часть имевшихся у неё наличных. Гоблин не стал рассказывать клиентам, что за несколько дней до их визита банк получил письмо от Сигнуса Блэка, в котором тот осведомлялся о возможности вернуть в распоряжение семьи Блэк (именно так выразился мистер Сигнус Блэк) деньги, завещанные Айле. Ответ гоблинов был кратким и ёмким: деньги принадлежат тому, кому они были завещаны, и без недвусмысленного распоряжения наследницы никакие операции, кроме указанных завещательницей, невозможны. Семейные ссоры, как указал секретарь банка, гоблинов «Гринготтса» не интересуют. *** За несколько дней до Рождества умер Сигнус Блэк. «Дейли профет» поместил длинный некролог, из которого Айла узнала, что её отец был крупным специалистом по артефакторике и видным антикваром, мнение которого касательно подлинности предметов считалось едва ли не истиной в последней инстанции. Некролог был буквально битком набит лестными эпитетами и дифирамбами покойному, и Айла несколько раз возвращалась к его началу, желая удостовериться, что речь действительно идёт о её отце. Её собственные воспоминания о Сигнусе как о равнодушно безжалостном человеке, озабоченном лишь собственной репутацией в глазах общества, вступали в резкое противоречие с тем, что она читала сейчас. О семье покойного было сказано лишь несколько слов: сын, Финеас Найджелус Блэк, был молодым, подающим большие надежды сотрудником Министерства; дочь Элладора заканчивала Хогвартс. Что касается вдовы, то, как писала газета, случившееся стало для неё огромным потрясением. Как нетрудно догадаться, никаких комментариев от семьи Блэк не последовало. И ни слова об Айле Блэк, словно и не было у Сигнуса ещё одной дочери. О времени и месте прощания газета обещала сообщить дополнительно и настоятельно просила своих читателей не докучать родственникам покойного праздным любопытством. Дамский еженедельник «Уич уикли» также не обошёл стороной тему смерти одного из Блэков, поместив краткую заметку о сём событии в разделе моды и использовав её как повод для пространных рассуждений о том, что приличествует носить вдове и сколько времени должен продолжаться траур. Автор модной колонки указывал на недопустимость снятия полного траура раньше, чем через год и один день после смерти супруга, и выражал мнение, что траур дольше четырёх лет выглядит весьма странно для молодых женщин. Он также предостерегал вдов от легкомысленных поступков и неосмотрительных деяний, каковые могут быть расценены как проявление неуважения к покойному. Пользуясь случаем, еженедельник напоминал своим читательницам о необходимости продумывать свой гардероб, если они пожелают навестить вдову, дабы не оскорбить яркими цветами мантий и вычурностью аксессуаров её чувств, и что эти визиты не должны быть продолжительными. Самим вдовам напоминали о необходимости заказать новые визитные карточки. Адреса лучших мастеров, равно как и магазинов одежды, где можно купить траурные одеяния, вуали и шляпки, приводились на последних страницах в разделе рекламы. Колонка светских новостей без упоминания имён задавалась вопросом о допустимости объявления помолвки сына покойного в период траура, если последней волей означенного покойного было скорейшее обручение его сына с выбранной невестой. Однако в вопросе помолвки дочери эксперты еженедельника сходились во мнении, что дочь должна приложить все усилия для выполнения воли покойного и обручиться с выбранным отцом женихом как можно скорее. При этом церемония должна быть скромной, дабы опять же не задеть чувства вдовы. А вот с заключением брака лучше подождать, пока пройдёт хотя бы полгода, и дочь покойного сможет сменить полный траур на обычный. И только бульварный «Кихоул»****, который приличным дамам и в руках держать не пристало (однако сложно было найти леди, не читавшую этот журнал), напоминал о продолжительной болезни Сигнуса и задавался вопросом, не является ли причиной кончины мистера Блэка таинственное исчезновение его старшей дочери. Айла пребывала в некоторой растерянности, не зная, как ей себя вести в сложившейся ситуации. С одной стороны, она уже не являлась членом семьи Блэк, а с другой — речь всё-таки шла о её отце. Эдвард лишь развёл руками, не в силах решить этот вопрос. Сам он, будучи изгнанником из семьи, траур по племяннику носить не собирался, хотя сову с соболезнованиями Ликорусу с Мажентой отправил. Миссис Битон в своей книге подробнейшим образом расписывала трауры всех видов (полный, обычный, полутраур), указывая, какие ткани, отделки и фасоны допустимы для родственников разного возраста и степени близости к покойному, но ни слова не написала о том, что приличествует надевать изгнанной из семьи дочери. Впрочем, изгнанная дочь уже не может даже заикаться о приличиях в силу своего проступка. Поразмыслив, Айла купила себе в магазине подержанной одежды скромное серое платье с чёрной отделкой, типичное для полутраура. Всё-таки это был её отец… На похороны она не пошла, справедливо полагая, что её появление вызовет скандал. Однако несколько дней спустя пришла на могилу отца. За эти дни она успела многое передумать. Не то чтобы она не любила отца, он просто был для неё чужим человеком. Вряд ли за все эти годы у них состоялся хоть один нормальный разговор, каковые обычно случаются между отцом и дочерью. Сигнус если и обращался к дочерям, то исключительно чтобы сделать замечание или дать распоряжение. Всё, что он требовал от дочерей, это беспрекословное послушание; любой вопрос или хотя бы намёк на возражение вызывал у него в первую очередь недоумение. У Айлы иногда возникала мысль, что он просто терпел их с Элли. Стоя около могилы, девушка поневоле думала о том, как бы она жила сейчас, если бы осталась дома. Она бы облачилась в полный траур, прекратила бы выезжать и встречалась бы только с родственниками и с женихом. Переписку с подругами пришлось бы приостановить, ведь это можно отнести к развлечениям, а они недопустимы. Рождественский обед у Старой гадюки проходил бы под знаком траура. Её свадьба состоялась бы через полгода после смерти отца, когда закончился бы полный траур, который положено выдержать дочери, и всё приданое было бы окрашено в разные оттенки лилового. И ей пришлось бы изображать те чувства, которые она не испытывала, причём не переусердствовать. Нельзя беспрестанно заливаться слезами, но и их отсутствие вызовет неодобрение общества. Крайне важно производить впечатление человека, который лишь огромным усилием воли сдерживает рыдания… Но произошло то, что произошло, и сейчас Айла почувствовала чуть ли не благодарность: она вырвалась из той клетки, в которой жила. Мерлин, и месяца не прошло с тех пор, а она уже как-то устроилась, у неё была работа — спасибо дяде Эдварду! — и крыша над головой. Прежняя жизнь казалась далёкой и нереальной. Да, было сложно, временами было страшно, но ведь сейчас вроде всё наладилось. Айла простила отцу его подозрения, оскорбления, убийство своей кошки и опустила на его могилу венок из белых роз с чёрной лентой. Мадемуазель Нуар отдавала последний долг тому, кто поспособствовал её появлению на свет. В начале января Эдгар стал несколько раздражительным. Он пытался скрывать своё состояние, но это у него получалось плохо. И однажды он не сдержался. — А ведь я вам неприятен, — заявил он Айле. — Что? — не поняла девушка. — С чего ты так решил? — Да, вы как все. Притворяетесь, будто желаете мне добра, а сами ненавидите и с удовольствием не занимались бы со мной, но ведь вам платят, — он говорил зло и одновременно тоскливо. — А я больной, опасный. Я изгой. От меня все шарахаются. Может, мне укусить вас, чтобы вы поняли, каково это?! Айла в немом изумлении уставилась на своего ученика, отказываясь верить, что он, обычно тихий и вежливый, может говорить такое. — Круцио! Эдгар пронзительно закричал и упал на пол, его тело извивалось от боли. Айла обернулась: в дверях с палочкой в руке стоял Эдвард. Девушка открыла было рот, чтобы попросить его перестать мучить мальчика, но слова комком застряли у неё в горле под ледяным взглядом Эдварда. Мужчина резко опустил палочку. В кабинете воцарилась тишина, которую нарушало лишь рваное, со всхлипами, дыхание Эдгара. — Встать! — безжалостно приказал Эдвард. Мальчик, цепляясь за стол, с трудом поднялся. — Иди к себе. Когда Эдгар, не глядя ни на кого и не сказав ни слова, шатаясь, покинул кабинет, Эдвард обратился к Айле: — Приношу свои извинения за его поведение. Он, конечно, сам потом извинится за свою истерику, но сейчас я бы хотел вам кое-что объяснить. Скоро полнолуние, второе для Эдгара. Столь молодые оборотни болезненно переживают свои первые трансформации. Отсюда раздражительность, вспыльчивость… Скоро он научится держать себя в руках. И прошу, забудьте о его угрозах укусить: это всего лишь слова, и к тому же в таком возрасте он ещё не может никого заразить. — Да, я понимаю, — пролепетала Айла, ещё не оправившись от произошедшего. Только взгляд Эдварда удержал её на месте, не позволив броситься к мальчику, чтобы как-то облегчить его состояние. Она знала, что однажды отец применил Круциатус к Финеасу, но одно дело знать, и совсем другое — видеть своими глазами. В ушах стоял мучительный крик мальчика. Ей было несколько не по себе ещё и от того, что, судя по спокойному, даже доброжелательному тону Эдварда, с его точки зрения не произошло ничего экстраординарного. Да и в самом деле… Кто-то выводит из истерики пощёчинами, кто-то — Круциатусом. К тому же, если ребёнок плохо себя ведёт, его следует наказать. Что ж тут необычного? — По понятным причинам мы вынуждены сделать перерыв в ваших занятиях, — продолжил Эдвард. — Небольшой, дня на четыре, может быть, пять. Это зависит от состояния Эдгара. Я пришлю вам сову. — А вы… — Айла вдруг подумала о том, что они находятся в Хогсмиде, рядом со школой, и что… — Сегодня вечером мы отбываем на один из необитаемых островов в Ирландском море, — ответил Эдвард, без труда поняв причину беспокойства девушки. — В полнолуние там весьма многолюдно, — усмехнулся он. *** Боб Хитченс по праву считал, что его жизнь складывается весьма удачно. И даже если вдруг что-то шло не так, в итоге оказывалось, что результат был тот, что требовался изначально. В детстве он хотел быть врачом, как и его отец, — а чего ещё можно ждать от ребёнка, который в кабинете отца проводил времени больше, чем в своей детской, без запинки мог перечислить лекарства, применяемые при лечении некоторых заболеваний, а свойства иных целебных трав, используемых магглами, знал лучше, чем таблицу умножения (это уже заслуга двоюродной бабки по отцу)? Боб помнил, как был разочарован, когда получил письмо из Хогвартса, — обучение там означало, что на медицинский факультет Эдинбургского университета, который закончил его отец, он уже поступить не сможет. Первым желанием одиннадцатилетнего мальчугана было наотрез отказаться ехать в какой-то там Хогвартс, ещё неизвестный, но уже ненавистный, что он и не преминул заявить пришедшему к его родителям волшебнику. Для профессора Лэнгли это было настолько неожиданно, что он поначалу даже опешил, но затем поинтересовался причинами столь категоричного заявления. Услышав ответ, он усмехнулся в усы и коротко сообщил, что волшебники тоже болеют, и у них даже есть своя больница. После чего, уже не сомневаясь в том, что мальчик изменит своё мнение, завёл разговор с его родителями об условиях обучения Боба. Однако прежде чем профессор смог покинуть семью Хитченсов, ему пришлось рассказать мальчику, как волшебники лечат своих больных и что если он хочет стать целителем, крайне важно как следует изучать зельеварение, травологию и чары. Глядя в горящие интересом и жаждой новых знаний глаза мальчика, профессор сам с собой заключил пари о том, в какой Дом попадёт магглорождённый Хитченс. И когда Распределяющая Шляпа отправила Боба Хитченса в Рэйвенкло, декан этого Дома, профессор чар Джордж Лэнгли, довольно улыбнулся и тайком переложил пять галлеонов из правого кармана в левый. Если что и удивляло Боба, так это то, с какой лёгкостью родители приняли такое неприятное с точки зрения многих магглов известие, как волшебные способности их сына. Однако мистер Хитченс-старший сухо сообщил сыну, что его прабабка была деревенской знахаркой и, как поговаривали в той деревне, чуть ли не колдуньей, так чего удивляться, что сын оказался взаправдашним колдуном? Что до миссис Хитченс, то она просто радовалась тому, что её сын всё равно сможет осуществить свою мечту. Первоначальное категорическое неприятие идеи учиться в школе магии сменилось на горячее желание попасть туда как можно скорее. Боб коротал время за изучением учебников и дополнительных книг и даже начал составлять сравнительную таблицу свойств лекарственных растений с точки зрения магглов и волшебников. Учёба доставляла Хитченсу огромное удовольствие, однако к собственным успехам он был равнодушен. Известие о том, что он стал лучшим выпускником первого курса, Боб воспринял даже с некоторым изумлением: все контрольные работы, все задания преподавателей, да даже вопросы других детей он воспринимал как своего рода вызов, на который он должен дать достойный ответ, и при этом как-то не интересовался успехами одноклассников. Чары, травология, зельеварение — одноклассники знали, что по этим трём предметам можно спрашивать Хитченса, если получится выманить его из библиотеки. Бобу Хитченсу не составило труда поступить в госпиталь имени Св. Мунго, и он с головой окунулся в приготовление лечебных зелий, изучение основ диагностики, оказание первой помощи и ассистирование при более сложных случаях… Но его усердие имело ещё одну причину: загрузить себя так, чтобы не оставалось сил думать о стройной темноволосой девушке с тихим и немного застенчивым голосом. Об Айле Блэк. Он любовался ею издалека в Большом зале, коридорах и кабинетах Хогвартса, а их совместные занятия травологией на последних курсах стали для него настоящим испытанием. Ему хотелось говорить с ней, но он не знал о чём и как вести себя, чтобы она, такая утончённая, не сочла его невежей. По счастью, Айла расспрашивала его о маггловской жизни, и ему очень нравился изумлённо-восхищённый взгляд её серых глаз, когда он рассказывал ей о том, как магглы обходятся без магии. Однажды он даже показал ей ту самую сравнительную таблицу — и был приятно поражён тем, с каким неподдельным интересом девушка изучала его детские каракули. Лучшим воспоминанием юноши о выпускном балу стало не вручение ему диплома, а менуэт, в котором он, лучший выпускник Школы, должен был вести лучшую выпускницу — её, Айлу Блэк. О, будь благословен тот, кто вписал это правило в протокол бала! О большем он, магглорождённый волшебник, и мечтать не мог. Касаться её руки, чувствовать аромат её духов, быть так близко к ней… Он отдавал себе отчёт в том, что это последний раз, когда он видит её и даже может перемолвиться с ней парой фраз — там, за пределами школы, их пути разойдутся навсегда. И вот теперь, погожим майским днём, он со смешанными чувствами смотрел на письмо от некоего Эдварда Лиметт-Блэка, приглашавшего его для важного разговора. Имя было Бобу незнакомо, но вторая часть фамилии — Блэк — заставляла насторожиться. Хитченс дошёл до того, что поспрашивал коллег, и один из них, чуть нахмурившись, вспомнил, что когда-то учился с Эдвардом Блэком из тех самых Блэков (как будто в магическом мире есть другие!) и что этот самый Эдвард вроде как уехал во Францию. Так что в гости Хитченс отправился, нервничая, как никогда в жизни. Мужчины обменялись рукопожатиями, внимательно изучая друг друга. — Вы ведь магглорождённый волшебник, — доброжелательно произнёс Эдвард. Боб кивнул. — Что ж, полагаю, оно к лучшему, — пробормотал Эдвард себе под нос и спросил: — Мистер Хитченс, скажите, вы причастны каким-либо образом к тому, что произошло с мисс Айлой Блэк? — Что с ней? — встревоженно спросил Боб. — Последний раз я видел её на выпускном балу, а потом прочитал о её помолвке и… Эдвард сделал жест, означающий «Продолжайте». — И это всё, — немного растерянно закончил Боб. — Помолвка была разорвана, свадьба не состоялась, а мисс Блэк была вынуждена покинуть отчий дом, — сообщил Эдвард пристально глядя на молодого человека. — Но она жива, с ней всё в порядке? — взволнованно уточнил Боб. — В целом, да. Она сменила имя, сейчас её зовут мадемуазель Нуар. Хитченс почувствовал невероятное облегчение: что бы там ни произошло, но Айла жива. И он, как бы эгоистично это ни звучало, радовался тому, что свадьба не состоялась. Ведь раз жених её бросил, значит, он недостоин её любви, не так ли? — Сейчас Айла — уж извините, буду называть её по имени, она приходится мне внучатой племянницей, — говорил меж тем Эдвард, — готовит моего воспитанника к поступлению в Бобатон, — мужчина повёл рукой в сторону французского окна, выходящего в сад, и юноша подошёл поближе. Его дыхание перехватило. Боб уже почти не воспринимал того, что ещё говорил хозяин дома; сознание выцепило лишь отдельные слова: «целительница», «Мунго», «осень». Он просто смотрел на Айлу. Девушка сидела на скамейке под деревом, слушая, как светловолосый мальчик что-то читает ей из большой, порядком потрёпанной книги, парившей в воздухе перед ним. Мальчик хотел было перелистнуть страницу, но девушка жестом остановила его, что-то сказала, и мальчик ответил. У них завязался разговор… — Вы любите её? — вдруг спросил Эдвард. — Да, — просто сказал Боб. — А она вас? — Я не знаю, но с моей стороны было бы глупо на что-то надеяться. — Вы когда-нибудь говорили ей о своих чувствах? Или, быть может, писали? — Разве я мог себе позволить нарушить её покой своими признаниями? Эдвард толкнул стеклянную дверь, и та распахнулась. — Так идите и скажите! Ошарашенный молодой человек вышел из гостиной в сад…