Сага о Блэках

Как известно, великосветский сезон начинается в середине апреля. Это справедливо и для маггловского высшего общества, и для волшебного, хотя последнее ни за что бы не призналось в неслучайности данного сходства; в среде магов было не принято обсуждать подобные явления, ибо это означало проявить свою осведомлённость в жизни магглов, что, разумеется, было недопустимо для чистокровных волшебников благородного происхождения. Но так же, как и у магглов, в апреле у волшебников начинались несколько месяцев балов, фестивалей, маскарадов, на которых неустанно велась охота за женихами. Хотя тут необходимо сделать оговорку: охота за женихами продолжалась круглый год, и совсем не имело значения, что девушка могла в это время находиться в Хогвартсе, — наоборот, в глазах беспощадного общества это придавало ценность будущей невесте. В самом деле, пусть неотёсанные магглы не дают своим дочерям достойного образования, а молодая волшебница должна владеть магией, ведь к этому её обязывает происхождение. Вот и получается, что, пока юная леди корпит над учебниками, её родные и специально нанятая сваха подбирают кандидатов в женихи, тех, с кем девушка будет танцевать на балах и встречаться на различных светских мероприятиях под строгим присмотром родных. Не приведи Мерлин юной девушке остаться наедине с мужчиной, ведь он же непременно и немедленно начнёт её домогаться! Как оно обыкновенно бывает, перед началом сезона дамы были заняты тем, что наносили необходимые визиты и оставляли визитные карточки. Элла Блэк не являлась исключением; она методично посещала приятельниц и знакомых, иногда не заставая их дома, ибо они были заняты тем же самым, и оставляла свои визитки с загнутым правым уголком, означавшим, что у неё есть взрослые дочери, и визитки Сигнуса. Как и подобало, визитки этого года отличались своим видом от прошлогодних; это совершенно не comme il faut и даже mauvais ton использовать в этом году прошлогодние карточки. Поддерживать отношения было одной из основных обязанностей леди; именно она определяла круг тех знакомств, которые считала полезными для семьи. Визитные карточки были ещё одним маггловским изобретением, нашедшим широкое применение в мире волшебников. В эпоху экивоков, недомолвок и намёков очень многое можно было сказать посредством всего лишь маленького прямоугольника с именем. Совершенно недопустимым было отправлять визитки совиной почтой; эта американская привычка не имела ни малейших шансов укорениться в Англии, будучи расцененной как пренебрежение, граничащее с неуважением. Зато в эти дни совы переносили огромное количество приглашений на завтраки, чаепития и обеды; принесённая в отсутствие хозяйки дома карточка требовала нанести ответный визит, о котором должно было условиться заранее. Священное для англичан правило «Мой дом — моя крепость» волшебники возвели в ранг культа: лишь немногие близкие друзья и родственники знали точное местонахождение загородных домов ведьм и колдунов и бывали туда приглашены; прочие же удовольствовались знанием городских резиденций, даже несмотря на оживлённую переписку в межсезонье. Ещё одним традиционным атрибутом, своего рода предвестником начала сезона, были разговоры в салонах о том, что выпуск из Хогвартса происходит лишь в начале июня, когда сезон уже в самом разгаре; дамы вспоминали, каково это было, учиться и сдавать экзамены в то время, когда высший свет кружился в танцах, и обыкновенно выражали пожелание, чтобы к концу апреля их дочери уже возвращались домой, но Министерство было глухо к подобным просьбам, и в этом тоже было что-то ритуальное. Самый Хогвартс, олицетворение умения владеть магией, словно противопоставлялся легкомысленности света, расставляя жизненные приоритеты волшебного мира. В самом деле, нет никакой личной заслуги в том, чтобы родиться волшебником; но научиться колдовать — это своего рода долг любого мага и перед собой, и перед обществом, и перед магией. Сезон обыкновенно начинался товарищеской игрой между двумя старейшими квиддичными клубами Магической Британии, «Паддлмер Юнайтед» и «Холихед Харпиз», командой, примечательной тем, что там играют только ведьмы. Ни одна дама высшего света не призналась бы в том, что втайне завидует свободе игроков «Харпиз», как и ни одна девушка из благородной семьи никогда не пополняла собой ряды этой команды, но доподлинно было известно, что трудно найти леди, не болевшую за неё. Поклонниц у этой команды было намного больше, чем поклонников, и это было справедливо абсолютно для всех слоёв общества. Результат этого матча интересовал разве что букмекеров, статистиков да журналистов; все прочие наслаждались первым в сезоне мероприятием, встречались, общались со знакомыми и даже решали ряд деловых вопросов, связанных, например, с проведением матчей на Кубок Лиги в текущем году. Квиддич был скорее поводом, чем целью проведения данного мероприятия, хотя корзины на концах поля были празднично украшены и выпускали фейерверк, когда в них попадал квоффл. Уже давно шли разговоры о том, что корзины неудобны, что лучше заменить их на обручи, стандартизировав заодно размеры, но, похоже, ни один глава департамента спорта не хотел брать на себя ответственность за такие радикальные перемены. Гораздо важнее — и в этом сходились все — было найти способ удерживать квоффл в руке, ибо мяч с ремешком выглядел смешно и был неудобен, и с этим соглашались даже ярые традиционалисты, стоявшие насмерть в вопросе замены корзин. Главным же событием великосветского сезона в те времена была выставка породистых гиппогрифов, проводившаяся в конце июня в Хогсмиде. Она до сих пор проводится, хотя известный закон о запрете экспериментальной селекции, принятый в 1965 году, оказал негативное влияние на её интересность. Злые языки утверждают, что на лоббирование этого закона знаменитого магозоолога современности Ньюта Скамандера сподвигла банальная обида на то, что гиппогрифы его матери никогда не удостаивались главного приза. В описываемое же время ничто, кроме здравого смысла и собственных магических умений, не ограничивало заводчиков гиппогрифов в стремлении вывести нечто оригинальное. Ах, этот закон! Из-за него эти выставки, когда-то интереснейшие, стали скучными, как осенние маггловские ярмарки овощей с непременными конкурсами на самый большой кабачок или ещё какую тыкву. Они проводятся ещё, эти выставки гиппогрифов, и вам обязательно стоит их посетить, если вы хотите полюбоваться на великолепных чистокровных представителей самых редких пород. Но где дерзновенный полёт мысли, где воплощение самых ярких фантазий, где рискованные эксперименты, где триумф магии, ради которого и затеяно это всё было? Их нет. Остались лишь выхолощенные стандарты, отход от которых неминуемо приводит к дисквалификации. Но разве можно гордиться тем, что свёл в вольере двух животных, а всё остальное сделала природа? С этим справился бы и распоследний маггл. И ведь внешние атрибуты сохранены: и клубника со сливками, и шампанское, и призы в виде статуэток, но утрачен дух этой выставки... Каких роскошных гиппогрифов-турманов привезли однажды русские колдуны! Как они кувыркались в воздухе — а ведь вы и подумать не могли, что гиппогриф может такое. А волнистые гиппогрифы, которых можно было научить говорить? Правда, по недосмотру конюха группа студентов Хогвартса провела слишком много времени около вольера с ними, и в результате животные ругались как портовые грузчики, отчего с их хозяйкой едва не приключился удар. Всё, этого уже нет и никогда не будет, остались лишь пыльные страницы истории... Мисс Айла Блэк тщательно готовилась к своему первому появлению на этом великосветском мероприятии. Уже почти год, как она блистала на балах, но появление на выставке в Хогсмиде — это нечто особенное, это важнейшее событие в жизни молоденькой девушки, знаменующее окончание её школьной юности и вступление во взрослую жизнь. И если молодые люди посещали подобные мероприятия, став совершеннолетними, пусть и будучи ещё студентами Хогвартса — завести полезные знакомства никогда не рано и чрезвычайно полезно для карьеры, — то девушка впервые прибывала на выставку в Хогсмиде только после выпускного бала. Следя в зеркале за тем, как приглашённая парикмахерша укладывала её волосы в модную причёску, Айла вспоминала, как совсем недавно ещё сидела в Большом зале и с волнением ожидала оглашения результатов экзаменов. Убранство зала было выдержано в чёрно-золотых тонах — лидерство Дома Хаффлпафф оспорить так никто и не смог, — но главным для Айлы было лишь одно: обошла ли она эту заучку МакЛаген или той удалось поставить победную точку? По виду профессора Бёрк ничего нельзя было понять, она сидела за Верхним столом вместе с остальными деканами, невозмутимая, как и положено истинной леди. Напряжённые минуты ожидания — и невероятный восторг, пьянящее ощущение счастья, охватившее девушку, когда после оглашения результатов профессор Бёрк соединила кончики пальцев рук и слегка кивнула Айле: декан Слизерина была чрезвычайно довольна успехами своей студентки, но ничто не могло заставить её забыться настолько, чтобы зааплодировать; соединённые кончики пальцев рук и кивок — вот высшая похвала, которой слизеринцы когда-либо удостаивались от своего декана… Заметим в скобках, что успех Айлы не был встречен Блэками с каким-либо особым энтузиазмом. Узнав результаты экзаменов, Старая гадюка заявила, что «мало чести для Блэк обойти грязнокровку, но, по крайней мере, Айла не опозорила семью». Потом был бал, для большинства выпускников Хогвартса, не имевших чести принадлежать к высшему обществу, первый и, скорее всего, последний в их жизни. Однако волшебники как никто знали непредсказуемость и ветреность госпожи Фортуны, которая могла едино из своей прихоти вознести на самый верх безродного грязнокровку, и Хогвартс не мог себе позволить, чтобы его выпускник опозорился, не зная, как надлежит вести себя на балу. Умение танцевать считалось одним из достоинств и могло принести успех не только в бальной зале, но и в служебной карьере, ибо неопровержимо свидетельствовало о соответствующем воспитании, а значит, и системе ценностей. А потому выпускной бал был обязательным для посещения и, по сути, являлся экзаменом на знание этикета. По мнению Айлы, бал был скучным, каковыми обыкновенно и бывают официальные балы: обязательные протокольные мероприятия, проходящие по раз и навсегда установленному регламенту и не допускающие ни малейшего отклонения от заведённого порядка. Бал открывался торжественным менуэтом, уже вышедшим из моды у магглов, но всё ещё считавшимся обязательным танцем у волшебников. Во главе менуэта выступал директор Фронсак, ведя профессора Бёрк — и Айле казалось, что даже те жесты, которыми директор поправил свою мантию, были прописаны в какой-нибудь инструкции. Затем следовали аллеманда, павана, каскард, ригодон и паспье, перемежавшиеся контрдансами. Деканы, преподаватели, члены Попечительского совета, которым представляли лучших выпускников каждого Дома, строго следили за тем, чтобы не возникало двусмысленных ситуаций и чтобы ни одна выпускница не смела танцевать двух танцев подряд с одним и тем же кавалером. Девушка вздохнула. Если бы не горящие свечи, повторявшие рисунок танца под потолком, не менявшие свои очертания стены Большого зала, создававшие ощущение, будто танцующие находятся то в подводном царстве, то в таинственной пещере, то в каком-то ещё месте, и не полонез, исполненный в конце бала привидениями, вспомнить было бы совсем нечего… — Готово! Радостный возглас парикмахерши отвлёк Айлу от размышлений. Она покрутила головой, глядя на своё отражение: густые тёмные волосы, расчёсанные на прямой пробор и подобранные цветочными заколками, слегка прикрывали уши и были собраны на затылке в замысловатый пучок, украшенный мелкими чайными розами. Девушка не могла решить, нравится ли ей такой вариант, однако Элла выглядела удовлетворённой. — Прекрасно, — сухо сказала она. — Выглядит очень достойно. Надеюсь, миссис Мерифот, если в этом году и случится конфуз, подобный прошлогоднему, это будет не с моей дочерью. Айла, тебе пора одеваться. Элла Блэк намекала на несколько щекотливую ситуацию, возникшую на прошлогодней выставке в связи с тем, что две девушки, не будучи родными сёстрами, пришли с головами, убранными абсолютно одинаково. Нет нужды говорить, что именно этот конфуз был долгое время основной темой салонных разговоров о Хогсмиде — в самом деле, для великосветского общества это гораздо интереснее очаровательных малышей-гиппогрифов, представленных мистером Уолтером, гибридов пони и соловьёв, которые чудесно пели в своём вольере и по праву принесли своему гордому владельцу первое место. Как бы то ни было, обе пострадавшие девушки быстро вышли замуж — ведь о них говорили во всех гостиных! Впрямую это не признавалось, но все знали, что выставка в Хогсмиде — это ещё и парад головных уборов и причёсок. Но только для замужних дам; в юных девушках превыше всего ценились скромность, простота и неискушённость. — Что вы, миссис Блэк, — с некоторым негодованием ответила парикмахерша, укладывая свои инструменты и убирая волшебную палочку. — Я никогда не допущу такого ни с одной из своих клиенток. Женщины вышли, домовушка принесла платье, и Айла приступила к длительному процессу переодевания. Девушку уже даже не удивило, что её мнением никто и не подумал поинтересоваться. — Тебе не нравится? — подала голос молчавшая до сих пор Элли. — По-моему, очень мило. Жаль, что эта миссис Мерифот использовала невербальные заклятия. Я так хотела узнать, какими заклинаниями можно заставить причёску долго держаться. Не клеящими же! Она соскочила со стула, на котором сидела, подбежала к сестре, чтобы потрогать её волосы. Айла улыбнулась, отводя руку Элли: — Спроси у профессора Лэнгли, если так интересно. Она ещё раз посмотрелась в зеркало. — Не знаю, нравится или нет. Но, как видишь, это никого не интересует. Тем временем Сигнус нанёс визит в Блэкуотер-Холл; в этом не было бы ничего примечательного, если бы не та секретность, которой мужчина окружил это событие. Договариваясь о встрече, он собственноручно написал отцу, позаботившись о том, чтобы никто из домашних об этом не узнал, и попросив Ликоруса не ставить мать в известность. Это нетрудно было устроить, утренние часы Мажента обыкновенно посвящала своему саду, если, разумеется, не отправлялась делать визиты. Сигнус сильно сдал за прошедшие месяцы. Он похудел, кожа приобрела желтоватый оттенок, черты лица несколько заострились. Ликорус всякий раз испытывал почти физическую боль, глядя на сына, но выказывать свои чувства было совершенно непозволительно. — Благодарю вас, сэр, что вы не замедлили ответить на мою просьбу, — говорил тем временем Сигнус, обращаясь к отцу. — Мне крайне неловко обращаться к вам с тем, что я собираюсь вам сказать, однако ситуация складывается так, что иного мне не остаётся. Его высокопарная речь невольно настраивала на официальный лад, и Ликорус внутренне подобрался. — Я слушаю. — Обстоятельства таковы, что у меня крайне мало шансов выполнить свой долг перед семьёй, — говорил Сигнус, и его глаза лихорадочно блестели. — Прогнозы целителей весьма неутешительны, мне вряд ли удастся встретить это Рождество. Ликоруса поражало, с каким восхитительным спокойствием его сын говорил о своём приближающемся конце. Ему очень хотелось бы верить, что это от мужества Сигнуса, однако он слишком хорошо знал своего сына, а потому, к собственному сожалению, склонялся к мысли, что это было не что иное, как покорность судьбе. Сам он давно пытался разобраться в своих чувствах, ведь, как известно, нет ничего страшнее для человека, чем смерть его собственного дитяти; после долгих размышлений он пришёл к выводу, что все эти годы, едва стало известно о болезни Сигнуса, он ждал трагической развязки, и столь долгое ожидание сгладило предстоящую боль. К тому же — и Ликорус это остро осознавал — он практически не воспринимал Сигнуса, да и Арктуруса тоже, как своих детей; самая система воспитания не способствовала развитию отцовских чувств. Ликорус прекрасно помнил, как смотрел на своих сыновей в период школьных каникул, мучительно думал, о чём их можно спросить, и с горечью осознавал, что его дети для него самого чужие люди. — Поэтому я хотел бы попросить вас, сэр, после моей смерти позаботиться о моей семье, — продолжал тем временем Сигнус. — Финеас ещё молод, он, вне всякого сомнения, достойный юноша, однако я опасаюсь, что в силу своей неопытности он не сможет правильно решить судьбу Айлы и Элли. Что до него самого, то, как мне кажется, вопрос о его браке решён. Получив накануне за завтраком письмо сына, Ликорус уже догадывался и о причинах его написания, и о теме, которую собирался затронуть его сын. Однако сейчас, слушая все эти высокопарные фразы, Ликорус осознавал, что для него счастьем было бы обычное человеческое общение с сыном, и ему было горько признаваться себе в том, что время попытаться это сделать безвозвратно ушло, и не было даже тени надежды на то, что получится с Арктурусом. Он завидовал Рэгулусу, младший брат с гораздо большей теплотой общался со своими детьми; заслуга в этом, скорее всего, принадлежала Адаре. — И кого бы ты хотел видеть в качестве жены Финеаса? — Всё-таки мисс Урсулу Флинт. Это достойная семья, мистер Флинт даёт за дочерью хорошее приданое. Мисс Флинт только начала выезжать, она учится вместе с Элли, так что заключение брака придётся отложить на год, однако считаю, что помолвка должна произойти как можно скорее. Ликорус задумчиво кивнул. В самом деле, девушка из семьи Флинт была в высшей степени подходящей кандидатурой для Блэка. — А ты не хочешь позволить ему выбрать жену самому? В ответ на это Сигнус недоумённо взглянул на отца. — Если я не ошибаюсь, ты был свободен в выборе супруги. Это напоминание отца привело мужчину в некоторое замешательство. Немного невпопад он ответил: — Финеас будет счастлив выполнить мою волю. Воцарилось неловкое молчание, во время которого Ликорус смотрел на сына, а тот, не выдержав прямого взгляда отца, уставился в пол. — Хорошо, — прервал молчание Ликорус. — Поговорим о дочерях и об Элле. — Лэндон Лонгботтом писал мне о своём младшем сыне, Алфорде. У него отличные карьерные перспективы в Министерстве. Это очень достойная чистокровная семья, состоятельная, с самой безупречной репутацией. Я считаю, это хорошая партия для Айлы. — Алфорд Лонгботтом? Кажется, он уже был женат, и там была какая-то история с его женой… Неприятная весьма… — Сэр, это досужие сплетни! Какое они имеют отношение к нашим планам? Нет-нет, я так решил и надеюсь, что вы одобрите мой выбор и в случае, если я не доживу до свадьбы, вы организуете всё наилучшим образом. Я предполагаю дать Айле в приданое 400 галеонов годового дохода. Столько же я планирую дать за Элли, а всё остальное унаследует Финеас. Я уже составил завещание, оно должным образом зарегистрировано и находится в моём сейфе в «Гринготтсе». — Как насчёт Эллы? — Эллы? Казалось, Сигнус был удивлён до глубины души; он словно только что вспомнил о жене и осознал, что с его смертью её жизнь не закончится. В этот момент Ликорусу стало понятно, что возмущение Эллы своим мужем имело основания, причём, судя по интонациям Сигнуса, довольно веские. Сигнус воспринимал жену как неотъемлемую часть своей жизни, как данность, как вещь; так курильщик относится к любимой трубке, которая ценна лишь в его глазах, пока он жив, но абсолютно неинтересна его наследникам, и он это осознаёт в полной мере. — Она… Мне думается, я наблюдаю у неё признаки душевного расстройства, — наконец сказал Сигнус. — И мне кажется, что она только и ждёт моей смерти. Он был совершенно искренен в своих словах. Ему казалось, что жена стала уделять ему меньше времени, совсем перестала интересоваться им, его здоровьем и абсолютно не заботилась о его комфорте. Разве это можно объяснить иначе как душевным расстройством, ведь это совсем ненормально для женщины — не заботиться о своём муже? — Ещё она стала много тратить. Она способна потратить все мои деньги! Мне приходится проверять её расходы, которые растут из года в год. Ликорус ничего не ответил и ничем не выдал охватившую его досаду. Когда-то он, видя, как его вечно унылый сын оживал в присутствии хорошенькой Эллы Макс, разрешил этот брак, надеясь, что Элла, как истинная женщина, сможет незаметно повлиять на своего супруга, отвлечь его от тягостных раздумий о своём здоровье и научить радоваться жизни. Надежды оказались тщетными; похоже, в какой-то момент Элла оставила попытки расшевелить своего мужа, что не могло не сказаться на отношении к ней свёкра. Ликорус не мог отделаться от мысли, что в последние годы Элла просто терпела Сигнуса, не инициируя долгий и крайне сложный процесс развода только из опасения быть разлучённой со своими детьми. В этом и крылась причина обиды, которую Ликорус испытывал к своей невестке: она не оправдала его надежд. Сигнус же истолковал молчание отца по-своему. — Сэр, если вы считаете, что я должен ей что-то оставить… — Это твоя жена и это твои дети, — заметил Ликорус. — Я, со своей стороны, обещаю тебе выполнить всё так, как ты хочешь. Тётя Мисапиноа, сестра Сигнуса, как-то рассказала племянницам, что за свой второй сезон, первый после выпуска из Хогвартса, она побывала на 50 балах, 60 вечеринках, 30 ужинах и 25 завтраках; неудивительно, что незадолго до Рождества в «Дейли Профет» появилось объявление о помолвке мисс Мисапиноа Блэк и мистера Этельреда Сандерса. Правда, эта свадьба не состоялась, помолвка была расторгнута по настоятельной просьбе невесты, и Ликорус пошёл навстречу желанию дочери, ибо также нашёл поведение несостоявшегося зятя предосудительным; впрочем, не прошло и года, как Мисапиноа вышла за Джимбо Блишвика, — пусть и небогатого волшебника, зато чистокровного и с безукоризненной репутацией, — который прямо-таки боготворил свою супругу. О причинах расставания с первым женихом миссис Блишвик не распространялась, однако высший свет сошёлся во мнении, что это было нечто недостойное, тем более что мистер Сандерс довольно поспешно покинул Англию, да не один, а в компании какой-то грязнокровки. Какое счастье, что старый мистер Сандерс не дожил до такого позора! Почти не преувеличивая, можно сказать, что юные сёстры Блэк блистали в сезоне 1867 года. Как и всегда, величественные дамы, на коих держался мир и основывалось общественное мнение, придирчиво следили за дебютантками вроде Элли и вчерашними выпускницами вроде Айлы. Но даже старая миссис Малфой не могла найти ни малейшего изъяна в дочерях Сигнуса и Эллы Блэк, что уж говорить о миссис Яксли, миссис Слагхорн и тем более миссис Крауч! Мисс Фиби Блэк зорко следила за своими воспитанницами, дабы те — не приведи Мерлин! — не позволили себе ничего лишнего в танцах и беседах. И Айла, и Элли прекрасно знали, что скромные жемчужные броши на их бальных платьях позволяли строгой гувернантке слышать их разговоры. Однако самым приятным для девушек было то, что на завтраках у подруг и на утренних прогулках гувернантки рядом с ними уже не было; это не считалось зазорным, ведь сёстры были вдвоём, так что вели себя благоразумно. Таков был тот век, век дичайших противоречий: юная волшебница могла свободно и в полном одиночестве летать на своём гиппогрифе над землями своих родителей — считалось, что это благородное животное могло присмотреть за своей хозяйкой, — и даже на метле, что было совсем уж странно, но упаси Мерлин благородной незамужней девушке появиться средь бела дня в одиночестве в Косом переулке, не имея с собой хотя бы домового эльфа для сопровождения! И не говорите про защитные заклинания, девушке ни в коем случае нельзя демонстрировать подобные знания; ведь если она умеет применять такие заклинания, значит, ей приходится бывать в таких местах, где это необходимо, а разве благородные леди бывают в таких местах? В конце августа, когда лето незаметно переходит в осень, а дни ещё радуют теплом, но ночи уже прохладны, домовой эльф, почти распластавшись на ковре, сообщил Айле, что Сигнус ждёт её в малой гостиной. Это удивило девушку; за время, прошедшее после выпуска из Хогвартса, отец не обращал на неё внимания. Ей даже казалось, что, если она увеличит любимую фарфоровую куклу и заколдует так, что игрушка войдёт утром в столовую, сделает книксен и займёт её, Айлы, место за столом, отец даже не заметит, что это не его дочь. За всё это время был единственный раз, когда Сигнус обратился к дочери, увидев у неё в руках книгу из домашней библиотеки, — и то лишь для того, чтобы велеть вернуть книгу по рунической магии на место и впредь не брать, ибо Айла слишком глупа для подобной литературы. Расстроенную сестру утешила Элли, вскользь заметив, что достаточно приказать Гринни, и та принесёт требуемое. Младшая сестра призналась, что давно уже вовсю использует домовушку, чтобы та приносила ей еду с кухни, — и в этом Айла сестру понимала: дома они постоянно были голодными. Чай с выпечкой в пять вечера был последним приёмом пищи, и до следующего утра дети не получали никакой еды, кроме разве что стакана молока на ночь; подросткам этого явно недостаточно. И Айле, и Элли, и Финеасу было стыдно в этом признаться, но Хогвартс нравился им ещё и тем, что там можно было поесть досыта. В этом не было ничьего злого умысла, просто родителям в голову не приходило, что растущим детям требуется больше еды. Дома же только Элли украдкой приказывала Гринни принести ей что-нибудь с кухни; её брат и сестра просто не догадались. Как бы то ни было, Айла воспользовалась советом сестры и тайком читала книги по рунной магии, артефакторике и теории заклинаний… Опасаясь, что Сигнус узнал об этих делах (хотя откуда ему узнать, он не разговаривает с эльфами?), девушка торопливо спустилась и вместе с матерью вошла в малую гостиную. Отец был не один; в комнате находился молодой человек, которого Айла знала: Алфорд Лонгботтом. Они несколько раз встречались на балах, разумеется, были друг другу представлены и даже однажды танцевали павану. Айле он не нравился, он казался ей каким-то недалёким, косноязычным и почему-то очень резким — последнее девушка не могла объяснить даже себе, просто чувствовала, что с этим человеком что-то не так. Это ей самой казалось настолько иррациональным, что она пыталась убедить себя, что Алфорд просто немногословный и ему не о чем разговаривать с девушками. Поздоровавшись с гостем, Айла замерла, потупившись и приняв вид смиренной и послушной дочери. — Айла, мистер Лонгботтом хочет тебе кое-что сказать, — не терпящим возражений тоном произнёс Сигнус. — Мисс Блэк, я надеюсь, вы окажете мне честь стать моей женой… У Айлы чуть сердце не остановилось. Увидев Алфорда здесь, она смутно догадывалась о цели его визита, но вот так резко, так неожиданно... Предложение о замужестве ошеломило её в первую очередь своей внезапностью — одно дело знать, что тебя побыстрее постараются выдать замуж, и совсем другое — что это произойдёт всего-то через два месяца после выпуска из школы и так буднично; теперь Айла в полной мере понимала тётю Мисапиноа, которая упала в обморок, когда Сандерс сделал ей предложение. Кандидатура жениха удивила её безмерно: они же совсем не знали друг друга. Но молчать было невежливо, и Айла пролепетала, едва осознавая смысл своих слов: — О, мистер Лонгботтом, это так неожиданно… Сигнус слегка нахмурился. Элла, улыбнувшись потенциальному зятю, произнесла: — Мистер Лонгботтом, вы же понимаете, предложение руки и сердца — это такое событие в жизни каждой девушки. Не сердитесь на свою будущую супругу, что она не смогла достойно выразить свою радость. Она немного застенчива. — Миссис Блэк, — галантно ответил Алфорд. — Ваша дочь — это такой хрупкий и нежный цветок, который должен питаться только любовью. Как я могу сердиться на неё? — Айла, возвращайся к себе, нам с твоим женихом надо обсудить некоторые дела, — распорядился Сигнус. На негнущихся ногах Айла вышла из гостиной и поднялась наверх. Наверное, впервые в жизни она ошиблась дверью и зашла в комнату сестры. Листавшая дамский роман Элли недовольно подняла голову, но, увидев бледное лицо сестры, вскочила с кресла и подбежала к ней: — Айла, что случилось?! На тебе лица нет! Повернув голову к сестре, Айла неестественно-ровным тоном произнесла: — Алфорд Лонгботтом сделал мне предложение. Она озвучила это — и разрыдалась, уткнувшись в плечо сестры. Элли стояла, не зная, как реагировать и что сказать. — Это… плохо? — наконец спросила она. — А, вот ты где, — сказала Элла, входя в комнату. — Ну что ты так растерялась? Ты должна была сказать, что принимаешь предложение. Хорошо, что мистер Лонгботтом такой джентльмен. При звуках голоса матери Айла обернулась и вдруг упала на колени: — Мама, пожалуйста! Я не хочу выходить за него, я не люблю его, он мне неприятен. Какой-то слабый голосок разума твердил Айле, что всё бесполезно и что Элла не сможет ничего сделать, как не могла все эти годы, но в душе теплилась надежда, ведь замужество — это очень серьёзный шаг, и, может быть, мама поймёт и поможет… Элла присела около плачущей дочери, обняла её и прижала к себе. — Девочка моя, не плачь, — проговорила она, гладя дочь по голове. — Любовь придёт позже, когда ты разглядишь все прекрасные качества мистера Лонгботтома. Ведь ты его совсем не знаешь, как ты можешь утверждать, что не любишь его? Элла говорила ещё что-то, успокаивая и утешая Айлу, и они обе не видели, какими огромными от ужаса глазами смотрела на эту сцену юная Элладора Блэк.