Сага о Блэках

Элли нервничала. Айла выполнила просьбу младшей сестры, не ответила на её письмо, и придёт ли она на встречу, Элли не знала. Миссис Лонгботтом пыталась поставить себя на место миссис Хитченс, предугадать её действия, и её мысли метались от «Разумеется, придёт, как же можно не прийти» до «Нет, не придёт, с какой стати ей это делать». От этого Элли чувствовала себя неловко, ей казалось, что все, кого она встретила на пути в чайный домик миссис Клируотер, посматривали на неё подозрительно, странно, с насмешливым сочувствием или даже презрением. Элли утешала себя мыслью, что если Айла не придёт, то ничего страшного, она просто выпьет чаю с восхитительными маленькими безе и уйдёт. Нервозность Элли усиливалась всякий раз, когда она думала о том, кем был муж Айлы, ведь общение с женщиной, запятнавшей себя связью (и тем более брачными узами!) с грязнокровкой, наверняка могло уронить и её собственную репутацию. Но тут она вспоминала о любовнице своего мужа и о его детях... Впрочем, со стороны нервозность Элли заметна не была. Просто очаровательная молодая леди в белом платье, украшенном светло-зелёным кружевом, в зелёной же летней мантии и шляпке с белыми перьями и маленькой птичкой, расправлявшей крылья и весело чирикавшей каждый раз, когда женщина наклоняла голову, пила чай, сидя в одной из уютных беседок во дворе чайного домика, куда можно было попасть, только пройдя через внутренний зал кафе. Здесь было тихо и покойно, миссис Клируотер никогда не допускала сюда шумных школяров. Каждая беседка была увита каким-то одним видом вьющихся растений, которые скрывали тех, кто находился внутри, тем самым обеспечивая им должный уровень приватности, и вместе с тем позволявшим найти нужную, не вторгаясь по ошибке в чужую. Элли нервничала напрасно. Для Айлы вопрос «приходить или нет» даже не стоял. Разумеется, она предполагала, что однажды, рано или поздно, несмотря на все свои ухищрения, она всё-таки встретится с кем-нибудь из своей семьи, и то, что это оказалась Элли, было не самым плохим вариантом. Во всяком случае, Элли не отшатнулась, не сделала вид, что незнакома с Айлой, хотя её поспешное исчезновение было больше похоже на бегство. Конечно, Айла предполагала, что после той истории Элли просто запретили с ней общаться, но что запрещено мисс Блэк, то не запрещено миссис, как тут выяснилось, Лонгботтом. Однако же официально-холодное письмо с крайне эмоциональной припиской, пришедшее в тот же день, не могло не разжечь любопытства Айлы. Просьба не присылать ответную сову выглядела очень странной, будто бы Элли боялась, что кто-то узнает об этой встрече. Неужели она так боялась своего мужа? Во всяком случае, именно это предположение высказал Боб, подавая жене летнюю мантию персикового цвета без рукавов, которая в сочетании с кремовым платьем создавала прекрасный ансамбль. Айла выглядела элегантно с точки зрения как магглов, так и волшебников. Конечно, письмо Элли можно было бы счесть невежливым, ведь Элли назначила встречу, даже не подумав о том, что Айле это может быть неудобно, и лишив её возможности назначить другое, более подходящее ей время или место. Впрочем, волей обстоятельств в тот день Айла была почти свободна, да к тому же ею двигало жгучее любопытство, так что даже если бы она была занята, то непременно изыскала бы способ прийти. Упускать возможность узнать, что же произошло тогда, миссис Хитченс не собиралась. И вот сейчас, приветливо кивнув миссис Клируотер, миссис Хитченс направилась к дальней беседке, увитой диким виноградом, и единственное, что её занимало, это как себя вести. С кем она встречается, с сестрой Элли или с миссис Лонгботтом, женщиной, стоящей выше на социальной лестнице выше скромной миссис Хитченс? И будто наяву в голове раздался уже подзабытый голос мисс Фиби Блэк: «Ты должна вести себя так, как положено по этикету». — Миссис Лонгботтом? — голос Айлы выражал вежливый вопрос-уточнение, будто она желала удостовериться, что видит перед собой именно ту, к кому пришла. Элли встала, её губы дрогнули, будто она ожидала чего-то другого. — Миссис Хитченс, — наконец произнесла она, — благодарю вас, что откликнулись на моё приглашение... Женщины сели. Появившемуся эльфу Айла, не глядя на него, приказала подать чай и поймала себя на мысли, что в ней неожиданно проснулась мисс Блэк, надменная, самоуверенная, не удостаивающая взглядом тех, кто этого недостоин. И ей это не очень понравилось. Воцарилось неловкое молчание. То, что хотела сказать Элли, предназначалось Айле, именно Айле, любимой сестре; разговаривать по душам с чужой и незнакомой миссис Хитченс было очень сложно. Эльф принёс чай для Айлы, налил в чашку и, убедившись, что он тут больше не нужен, исчез. Айла сделала глоток и улыбнулась: — Прекрасный чай... И я даже не знала, что летом здесь так хорошо. Надо будет сказать об этом мистеру Хитченсу. Элли поникла головой, и птичка на её шляпке весело чирикнула. Эта модная шляпка, это чириканье уже раздражало женщину, она старалась не опускать голову, кроме как в знак приветствия. Хотелось сорвать эту шляпку, отодрать с неё эту птицу, выкинуть куда подальше, но... Разве леди может позволить себе такое на людях? Нет, приходилось терпеть. Мерлин, о чём она думает? Элли не знала, как начать разговор, и на помощь Айлы — или всё-таки миссис Хитченс? — рассчитывать было нечего. — Я... Я хотела бы извиниться за свой вчерашний поспешный уход, — наконец произнесла Элли. — Наша встреча была так внезапна, что я несколько растерялась и... — Я охотно извиняю вас, — вежливо ответила Айла. Неужели Элли пригласила её только ради этого? Элли помедлила, но всё же спросила: — Миссис Хитченс, вы счастливы? Вопрос удивил Айлу. Она не задумывалась над этим, она просто жила. Действительно, счастлива ли она? Что это вообще такое — счастье? У неё есть любимый и любящий муж, очаровательный сын, интересная работа... Её жизнь посвящена им, и ещё немножко остаётся на Летицию, мистера и миссис Хитченс, старую полуглухую соседку-волшебницу из дома напротив, семью магглов с сыном-волшебником через два дома ниже по улице — надо будет предложить им помочь собрать мальчика в Хогвартс, в первый раз ведь едет... Конечно, она живёт скромнее, чем когда была мисс Блэк, на покупку дома ушли почти все деньги, что ей оставила бабушка, у неё нет близких подруг, многое приходится делать самой, ведь домовиков тоже нет... А ещё в её жизни нет балов и светских сплетен, но, положа руку на сердце, была ли она счастлива тогда, когда это всё у неё было? И были ли у неё тогда подруги? Кто поддержал её тогда, в декабре 1868 года? Только мать — Айла оценила её поступок, хотя так и не поблагодарила её, — да неизвестный даритель (кто же это всё-таки был?), да такой же изгой, как она сама, Эдвард Лиметт-Блэк... Что это была за жизнь? Жизнь фарфоровой куклы за стеклом витрины в углу роскошной гостиной? Жизнь ли это вообще? — Да. Я счастлива. — Даже несмотря на то, что ваш муж грязнокровка? — недоверчиво уточнила Элли. — Мой муж — волшебник, миссис Лонгботтом. Если, конечно, это имеет хоть какое-то значение для семейного счастья, — холодно ответила Айла. — И если вы пригласили меня, чтобы оскорблять моего мужа, то позвольте мне откланяться. Стена. Элли почти физически ощутила стену, возникшую от её откровенно грубого вопроса. И эта стена росла, утолщалась с каждым мгновеньем. Но Айла не встала, не ушла... Элли сложно было поверить в то, что её сестра говорит правду. Разве может чистокровная волшебница быть счастлива замужем за грязнокровкой? А она сама, чистокровная волшебница, она счастлива замужем за чистокровным? Элли опустила голову. — Простите, я не хотела... Айла, чуть прищурившись, посмотрела на сестру. Этому не учат в Хогвартсе. Об этом не рассказывают в светских беседах. Мало кто из волшебников вообще об этом знает, но всех целителей в обязательном порядке обучают чарам диагностики, не только явным, но и тайным. Волшебник, обращающийся за помощью в больницу имени Св. Мунго, порой и сам не знает, что надо сообщить целителю о своём заболевании, состоянии и привычках. Ну разве кому-то придёт в голову уточнять, что он предпочитает имбирный чай всем остальным? Только благодаря этим чарам, невербальным и беспалочковым, случайно выяснилось, что распространённое в те времена зелье от простуды в сочетании с именно имбирным чаем даёт необычный побочный эффект: больной на время покрывается цветными пятнами, блуждающими по телу самым хаотичным образом. А ведь бывают ситуации, когда человек желает что-то скрыть от своего целителя, что-то, чего он сам стыдится и отдал бы всё на свете, только бы это никто не узнал... Вот и сейчас Айла смотрела на сестру, применяя чары диагностики. Конечно, ей не хватало опыта, но она знала, что может увидеть, и боялась этого. То, что она видела, ей совершенно не нравилось: следы от синяков на запястьях, зеленоватый отблик белков глаз, слишком бледные мочки ушей и другие последствия применения «настойки мутной яви» и ещё одного, крайне специфического обезболивающего зелья. Айла знала его. Это она готовила его по заказу целительницы Роули. А теперь она узнала, для кого каждый месяц передавала Роули по два флакона с розоватой непрозрачной жидкостью... Зельевары, работающие в госпитале имени Св. Мунго, никогда не встречаются с пациентами и не знают, для кого именно они готовят зелья. Они работают только с целителями, получая от них заказы на конкретные зелья и отдавая им запечатанные флаконы. Целители, храня тайны своих пациентов, не распространяются насчёт их имён, а просто сообщают зельевару название зелья и необходимое количество. Сделанное открытие Айлу совсем не обрадовало. От хорошей жизни такое зелье не пьют. Молчание затягивалось: Элли никак не могла решиться приступить к разговору, а Айла просто пила чай. — Значит, вы счастливы, — пробормотала Элли, но её тон свидетельствовал, что ей сложно в это поверить. — Вы мне не верите? — холодно осведомилась Айла. Миссис Лонгботтом подняла взгляд на миссис Хитченс, и в её глазах промелькнули затравленность и обречённость. Она не верила, хотя знала, что это правда, ведь Айла, её родная сестра Айла никогда не лгала. Она вновь опустила глаза. Идея написать письмо миссис Хитченс уже не казалась миссис Лонгботтом прекрасной. И надо было как-то закончить эту встречу, уйти домой, а там... Да, это недостойно леди, но она всё же, пользуясь отсутствием мужа (и, главное, приглашений на вечер), выпьет стакан-другой Огневиски, и, может, ей станет легче. Неожиданно Айла наклонилась к Элли и негромко произнесла: — Элли, настойка — это не выход из положения. И снова откинулась на спинку стула, будто бы ничего не произошло. Краска ярости и стыда бросилась в лицо Элли, и огромным усилием воли женщина взяла себя в руки. — Не понимаю, о чём вы... — пролепетала она. Айла поднялась, бросила появившемуся эльфу сикль и, протянув руку сестре, произнесла приказным тоном: — Здесь неподходящее место для подобных бесед. Я знаю, где мы можем спокойно поговорить. Элли подчинилась: встала и уцепилась за руку сестры. Айла никогда не любила парную аппарацию, если ей приходилось быть в роли ведущей. По счастью, такое случалось редко — только когда она отправлялась куда-нибудь с Летицией. Её всегда удивляло, с какой лёгкостью Виолетта аппарировала куда-нибудь вместе не только с Летицией, но и с Артуром. Как бы то ни было, необходимость сосредоточиться на предстоящем аппарировании отвлекла Айлу от мыслей о том, как изменилась её сестра. Всегда живая, весёлая и непосредственная мисс Элли Блэк превратилась в утомлённую жизнью женщину с потухшим взглядом — и это всего за несколько лет замужества?! Всё-таки миссис Лонгботтом — это не маленькая Летиция. Айла немного ошиблась при аппарировании. Нет, сама-то она приземлилась на дорожку, ведущую в коттедж дяди Эдварда, а вот Элли оказалась на газоне. — Извини, — сконфуженно произнесла Айла. Элли что-то пробормотала в ответ, ступая на дорожку, и это бормотание ужаснуло Айлу. Та, прежняя Элли не преминула бы поддразнить сестру, съехидничать, пошутить — но только не пробурчать что-то невнятное себе под нос. Элли окинула взглядом лужайку, коттедж и уже хотела спросить «Ты здесь живёшь?», когда увидела, что Айла постучала в дверь. В свой дом не стучат, его просто открывают ключом или палочкой. Дверь открыл эльф, и на его уродливом лице расплылась улыбка: — Мадемуазель Нуар! Но мсье Блэк ещё не приехал... По одному ему известным причинам эльф не называл Айлу так, как подобало, — миссис Хитченс, или, учитывая его французское происхождение, мадам Хитченс. Конечно, его хозяин, Эдвард Лиметт-Блэк, мог бы приказать эльфу называть Айлу как положено, но не стал этого делать; самой же Айле это было безразлично. — Арри, мне надо поговорить с сестрой, — повелительно произнесла Айла. — Позволь нам пройти в гостиную. Когда Айла поселилась в этом коттедже, Эдвард распорядился, чтобы эльф выполнял все пожелания девушки, как если б это были его собственные приказы. Эдвард не отменял своё распоряжение, но Айла уже не считала этот дом своим, а эльфа — обязанным безоговорочно выполнять её приказы, и потому употребила именно такую формулировку. Эльф широко распахнул дверь и, кланяясь, отступил внутрь дома, в сторону гостиной. Айла вошла в дом, Элли покорно последовала за ней. В гостиной было душновато, и эльф уже намеревался было щёлкнуть пальцами, дабы освежить воздух, но Айла жестом остановила его, выслала вон, сама же пересекла комнату и собственноручно распахнула стеклянные двери, выходившие в сад. Прямоугольная идеально подстриженная лужайка была окружена старыми дубами. Пространство между ними заросло кустами роз, для описания которых лучше всего подходило слово «лохматые». Они и в самом деле пребывали в совершеннейшем беспорядке, что оскорбило бы взгляд любого ценителя ухоженных садов и аккуратных розариев, в которых кусты высажены в определённом порядке согласно цвету, размеру и композиции. Здесь ничего подобного не было. Роскошные белоснежные Maiden’s Blush и Alba Semi-plena соседствовали с розовыми Chloris и жёлтыми Madame Legras de St. Germain, и эти старые сорта переплетались ветвями с более новыми бурбонскими розами: малиново-красными Great Western, лавандово-розовыми Louise Odier, тёмно-красными Vivid и ещё какими-то, названий которых Айла не знала и сомневалась, что их знал хозяин сада. Посреди лужайки возвышался трёхъярусный мраморный фонтан, никогда или, по крайней мере, очень давно не видевший воды. Его чаши были заполнены землёй, и с них своеобразным водопадом спускались побеги, усыпанные мелкими цветками синих, малиновых и сиреневых оттенков. Этот сад резко контрастировал с садами замка Лиметт, известными всей магической Франции и являвшимися одной из тех достопримечательностей, ради которых путешественник охотно меняет и свой маршрут, и свои планы. Два сада из трёх были открыты для посещения всем желающим; третий был только для хозяев замка и их гостей. Подобная доступность очень удивила Айлу, когда она об этом узнала, но, по словам Эдварда, таково было желание первого владельца замка, разбившего эти сады. Строгая, геометрически правильная планировка; аллеи, усыпанные меняющим свой цвет песком; симметричные кружевные партеры, где идеально подстриженный самшит образовывал замысловатые узоры, заполненные цветами разных оттенков; причудливые топиары, фонтаны и каскады; затейливый лабиринт, в котором можно было блуждать часами и никого не встретить (а можно было, дотронувшись палочкой до одной из статуй белого мрамора, переместиться в другую часть сада, и никогда нельзя было знать заранее, в какую именно); изящные беседки — да, сады замка Лиметт были слишком роскошны, чтобы наслаждаться ими в одиночестве*. Даже не верилось, что два этих сада принадлежат одному человеку. Айла с лёгкой улыбкой, забыв о сестре, смотрела на сад. Когда она жила здесь, Эрмина полюбила спать днём в зарослях средней чаши фонтана. А вон из того дальнего куста она тащила свою первую крупную добычу, крота, — и как только поймала? Крот был слишком большим для молодой кошки, ей явно было неудобно и тяжело его нести, но она упрямо его волокла к удивлённой Айле и откровенно веселящемуся Эдварду. Да... А вот на этой скамейке Айла сидела, когда увидела идущего к ней Боба. Она растерялась тогда, не зная, как реагировать на его появление, отослать ли Эдгара или оставить его. Но и Боб был растерян. Он шёл к Айле и не знал, что именно он должен сказать, вернее, как это правильно облечь в слова. А потому выпалил первое, что пришло ему в голову: — Мадемуазель Нуар, у вас не найдётся времени для ещё одного ученика? Как позднее выяснилось, и Боб, и Айла в тот момент были бесконечно благодарны Эдгару, который, озорно блестя глазами, вмешался совершенно бесцеремонным образом. Его реплика была столь дерзкой, что Айла потеряла дар речи. Боб ответил ему, как в бытность свою старостой привык осаживать нахальных младшекурсников; это ему было знакомо, в отличие от признаний в любви, и помогло взять себя в руки. Айла же бросила всполошённый взгляд в сторону дома и успокоилась — там, привалившись плечом к косяку двери, стоял дядя Эдвард, внимательно и, казалось, чуть насмешливо наблюдая за происходящим. Успокоившись, девушка строго призвала к порядку Эдгара и с улыбкой ответила: — Мистер Хитченс, я готова обсудить с вами этот вопрос, но прямо сейчас у меня урок с мистером Ноттом. Не соблаговолите ли вы обождать? — Чей это дом? — громко, с нетерпением спросила Элли, вырвав сестру из потока приятных воспоминаний. Айла повернулась к ней: — Это дом дяди Эдварда. Эдвард Лиметт-Блэк. — И, видя непонимание сестры, добавила: — Брат дедушки Ликоруса. Тот самый, который ворвался тогда на обед у тёти Элладоры и сказал, что я могу обращаться к нему за помощью. — Так это он... Но... И тут Айла поняла. Элли будет тянуть с причиной встречи, цепляться за любую тему, лишь бы не переходить к сути. Это никак не устраивало Айлу, и она резко произнесла: — Да, это он устроил мой брак, вернее, для начала он позволил Бобу встретиться со мной и признаться мне в своих чувствах. Это у него Боб просил моей руки. Это он поддержал меня тогда, когда отец выгнал меня. Это он откликнулся на мою просьбу о помощи, дал мне возможность заработать немного денег и устроить свою жизнь. Главное, за что я ему благодарна, так это за то, что он помог мне понять, что я вовсе не глупое бесполезное создание, неприспособленное к самостоятельной жизни. А у меня были такие мысли, когда я оказалась в прямом смысле слова на улице, без денег и каких-либо надежд на будущее. Я ничего не знала о мире, даже где и как можно снять комнату. В той холодной комнатушке «Дырявого котла» я написала всего два письма. Ему и тебе. Он ответил сразу. Ты не ответила. Правильно ли я понимаю, что ты хочешь сделать это сейчас? Элли испуганно смотрела на сестру, говорившую сейчас напористо и зло. Потом она опустила голову, будучи не в силах выдержать взгляд Айлы. Птичка на шляпе чирикнула, и Элли подняла руку, нашла её на ощупь, сорвала и отбросила, точно она жгла ей руку. Птичка пискнула, превратилась в пучок перьев и исчезла. Элли глубоко вдохнула, сжала кулаки и тихо произнесла: — Я... Это я тогда написала письмо... — Что? Ты написала нашему отцу? Что ты ему написала, что он выгнал меня, не дав даже объясниться? — Нет-нет, не ему! Я написала Алфорду... Айла так удивилась, что её гнев утих. — Алфорду? Зачем? Ты так хотела выйти за него замуж? — Я не думала тогда об этом, — ответила Элли, уставившись взглядом в пол. — Я думала, что, прочитав это письмо, он просто разорвёт вашу помолвку. Ведь ты так не хотела за него замуж, я же видела... Но я даже не предполагала, что отец так поступит! И что мне придётся выйти за Алфорда... — Что ты ему написала?! — Я... Я написала ему от имени гряз... Хитченса, что люблю тебя, — прошептала Элли. Айла застыла в изумлении. Она ожидала от сестры чего угодно, но не этого. Мысли проносились в голове с дикой скоростью, женщина не могла ни толком сформулировать вопрос, ни понять, как на такое реагировать. — Почему? — только и спросила она. Она и сама не знала, к чему относилось это «Почему?». Почему Элли решила так поступить? Но ведь она вроде бы ясно это объяснила. Почему она решила, что это поможет? Или почему писала от имени Хитченса? Или почему она решила, что Хитченс влюблён в неё? Но ведь он на самом деле был влюблён в неё, хотя ничем, ни единым словом и жестом никому в Хогвартсе не позволил этого даже заподозрить, так что Элли не могла знать об этом. Всё было как-то запутанно, непонятно, нелогично, странно и могло привести к каким угодно последствиям, включая и игнорирование Алфордом письма от якобы Хитченса. — Потому что я думала, что он джентльмен! — истерически выкрикнула Элли. — Я написала, будто прошу не лишать меня, то есть Хитченса, надежды на брак с тобой! Я знала, что Алфорд не будет отвечать Хитченсу, слышала, что он считает переписывание с гр... такими ниже своего достоинства, а других таких с твоего курса я не знала! Я думала, что он просто попросит отца разорвать помолвку, и никто ни о чём не узнает, а он вместо этого... Она оборвала фразу, по её щекам текли слёзы. Воспоминания о том письме Алфорда, которое она прочитала после смерти отца, жгли ей душу. Алфорд упрекал Сигнуса в том, что последний не предотвратил появления грязнокровного поклонника у своей дочери, и сообщал, что брачный союз Лонгботтомов и Блэков слишком важен для магической Англии, чтобы разрушать его по таким причинам (хотя об Айле как будущей миссис Лонгботтом речь уже не идёт), а потому он, Алфорд Лонгботтом, согласен жениться на Элеоноре и сохранить всю эту историю втайне от общества. Письмо было тем более обидно Элли потому, что на момент его написания Алфорд не удосужился уточнить её имя, называя её Элеонорой вместо Элладоры... Элли бросилась вон из комнаты. Айла поспешила за ней, но опоздала: Элли аппарировала, едва выскочив в сад. Айла вернулась в гостиную, прикрыла за собой стеклянные двери, механически поправила кисти подбора шторы. Щёлкнула пальцами, вызывая эльфа, но тут же забыла об этом, пытаясь привести свои мысли в порядок. Всё, что только что произошло, было как-то странно, глупо, нереально, нелепо, и к тому же Айле почему-то казалось, будто она в чём-то испачкалась. Очень хотелось поговорить с кем-нибудь об этом, попытаться разложить ситуацию по полочкам, понять, что с этим делать, но... Но поговорить Айле было не с кем. Близких подруг у неё не было, а обсуждать такие семейные дела с приятельницами и соседками она не привыкла. Миссис Хитченс, мать Боба, радушно приняла невестку, неизменно была к ней добра и ласкова, но рассказать ей о том, благодаря каким событиям Айла вышла замуж за её сына, — нет, это было решительно невозможно. Оставался Боб, но он был на дежурстве в госпитале, так что разговор с ним откладывался до вечера, и дядя Эдвард, который явно знал больше, чем говорил. По крайней мере, так казалось Айле. Впрочем, сейчас это не имело значения, ибо дядя находился во Франции, а отправлять такое письмом представлялось немыслимым. — Мадемуазель Нуар... Тихий голос Арри вывел Айлу из задумчивости, и она с изумлением посмотрела на эльфа, словно задаваясь вопросом, что он тут делает, но тут же вспомнила, что сама его звала. — Да... Арри, спасибо, что позволил занять гостиную, и обязательно скажи дяде Эдварду, что я заходила. Айла вышла из дома и аппарировала в госпиталь Св.Мунго: её ждали незаконченные зелья и свежие рецепты от целителей. И это было намного важнее старых семейных скандалов. Тем более, что приготовление зелий требует сосредоточенности и отрешённости от всего постороннего — то, что надо для человека, запутавшегося в своих мыслях. Правда, у неё мелькнула мысль последовать за Элли, но во-первых, ей потребовалось бы время, чтобы узнать адрес сестры; во-вторых, невежливо миссис Хитченс являться в гости к миссис Лонгботтом без приглашения и предупреждения. Кроме того — хотя Айла об этом не знала, — Элли отправилась вовсе не домой. Миссис Элладора Лонгботтом придерживалась всех правил этикета, как писаных, так и неписаных, а потому всегда заранее сообщала о своём желании посетить ту или иную подругу. Она делала исключение лишь для Урсулы Блэк, в девичестве Флинт, но визит к ней был сейчас бессмысленнен, и Эллы Блэк. Старая миссис Малфой частенько утверждала, что миссис Элла Блэк выглядит чересчур цветущей для убитой горем вдовы. Миссис Слагхорн обыкновенно ей возражала, говоря, что миссис Элла Блэк выглядит так хорошо потому, что волею Судьбы избавлена от необходимости тревожиться о здоровье своего супруга, но это не значит, что она не скорбит о своей утрате. Старая гадюка иногда выговаривала Ликорусу за то, что его сын Арктурус вместо того, чтобы самому обзавестись семьёй, слишком много времени проводит, утешая Эллу. После смерти мужа Элла оставила их с Сигнусом дом Финеасу и переехала в коттедж своей покойной матери. Разумеется, она имела право остаться в том доме, и Финеас с Урсулой не возражали, но, как решило великосветское общество, вдове было слишком тяжело оставаться там, где она была столь счастлива со своим супругом, и видеть, как всё меняется при новой хозяйке. Элла всеми силами поддерживала это мнение, говоря, что без Сигнуса дом опустел, что он слишком велик для неё и что она ни в коем случае не хочет мешать молодым. Отчасти это было правдой; но великосветские сплетницы были бы счастливы, услышь они подозрения Старой гадюки. Когда неженатый джентльмен слишком часто захаживает в гости к вдовствующей леди, её репутация оказывается под угрозой, особенно при наличии в доме чад и домочадцев. Когда же свидетелем визитов является только домовой эльф, репутации дамы ничего не угрожает. Арктурус Блэк действительно часто захаживал к Элле, видя в ней прежде всего необычайно интересного, глубокого и остроумного собеседника и не понимая, почему его покойный брат не ценил свою жену. Аппарируя к матери, Элли не сомневалась, что вряд ли застанет Эллу в одиночестве, и то, что гостем матери окажется дядя Арктурус, было не самым плохим вариантом. Хуже было бы, если бы Элла принимала кого-то из своих подруг. Или вовсе упорхнула куда-нибудь. Но Элла была дома, и, разумеется, Арктурус был у неё в гостях. Элли влетела в гостиную и, не обращая внимания на дядю, выпалила: — Мама, я только что видела Айлу! Элла повернулась к ней и холодно произнесла: — Разве это даёт тебе право так влетать в комнату и даже не здороваться с дядей? — Мама, ты не понимаешь... — Не понимаю. К тому же я, кажется, запрещала тебе видеться с ней... — Мама, прекрати! Она замужем за грязнокровкой! — За кем? — негромко переспросил Арктурус, то ли желая уточнить имя, то ли не поверив своим ушам. — За Хитченсом! И говорит, что с ним счастлива. — И что? Какое тебе дело до неё? Уж не хочешь ли ты сказать, что завидуешь ей? Элли запнулась. Завидовала ли она сейчас своей сестре? Ей не хотелось признаваться в этом прежде всего самой себе и уж тем более матери. Особенно в присутствии дяди. И мысль примчаться сюда, рассказать матери всю правду об изгнании Айлы, попросить помощи или совета уже не казалась Элли такой хорошей. Бросив затравленный взгляд на мать, Элли выбежала из дома. По возвращении домой миссис Лонгботтом отменила все свои визиты, сказавшись больной, и напилась.