В память о танцующих мертвецах

Он помнит их всех. Всех и каждого. Серафима танцует на столе, ловко переставляя ноги среди высоких бокалов и пенных луж: её кольчужное бикини плавится в пивной вони. А ей аплодировал, стараясь ущипнуть за аппетитную, как окорочка здешних овец, выросших на тучной траве заливных лугов, задницу, гном. Последний в своем роде. И они сами не знают, что могли бы спасти Анкарию. Так что одна – подавальщица в баре, а второй – спивающийся неудачник. Он видел гладиатора в Брэйвроке. И даже получил автограф и был удостоен чести принести ему забытый дома топор. Рожденный гладиатором им и остается. Бои за деньги, о какой славе может идти речь? Тренировки расписаны, прибыль подсчитана: спасение мира? Вы шутите? И видел темного эльфа, но только издалека. Убийцу и насильника повесили, и не так уж и важно, убивал ли этот темный эльф. Он – один из тех, кто внушает страх. Но он один. А их – много. Значит, он будет казнен. Был казнен. Вороны уже выклевали трупу глаза, черви сыплются из свисающих гирлянд кишок. Темный эльф мог бы стать спасителем мира. Судя по древним пророчествам и статуэтке из божественного сна, он и должен был им стать. Но выбрал жизнь бешеного пса. И сдох, как бешеный пес. Он очарован кровавой Леди из Брэйврока: бархат кожи и шелк простыней и свежий нектар цвета человеческой крови из ран. Её боготворят, как нечестивую мать. Её роковых ласк ищут. Рыцарь Аарнума Первого проклята, и теперь для неё нет такого понятия, как грех. А ведь она могла бы… Впрочем, какая разница? Этим миром правят маги. Разумеется, это не означает, что один из маэстро таинств от скуки заигрался в политику. Разорвать ткань мироздания, уничтожить целый народ хрупких и изящных существ, занять трон Бездн Смерти. Набрать себе гарем из человеческих женщин и суккубов. Сделать себе подобных – шутами. Превращать законных Императоров – в камень, а затем и в демонов, вертеть принцессами, как марионетками. Править и демонами и мертвыми. Пройти сквозь Бездны Смерти. Убийцы – инструменты. Короли – пешки. Миром правят маги. Превращающийся в демона, Андукар силен. И Андукар слаб, непростительно слаб. Все будет очень просто. Его тело сгорает, кости обугливаются. Воспламенившись, искрами разлетаются волосы. Запрокинув голову, бьется в агонии муки тело… Ученик Алкалаты выбрал огонь потому что всегда видел эрос в конвульсиях сжигаемых заживо. В противовес пришпиливанию осколками – все равно, что нанизывать шампур на мясо. Хороший же огненный шар подобен упавшему солнцу. Жители Менельгонда не видели настоящего солнца – все освещено магией. Но Андукар – нет. Он – человек. Он прекрасно помнит свет солнца. А сейчас и сам горит ярче. Это ад, так почему бы не показать его муки воочию? И вот уже перед ним – не охваченный огнем мужчина, нет, огненный столб, взмывающий к верхнему миру. Губы мага тронула легкая улыбка, впервые с тех пор, как он отправился в путешествие. Среди раскаленных добела углей виден нежный беж шелка. От правителя Менельгонла остался один капюшон. Фыркнув, маг подбирает тряпку и вытирает ею мокрое лицо. Затем, машинально, накидывает на голову. Привычным жестом поправляет и подзывает одну из демониц – пусть сметет остатки и принесет его любимый коктейль. У Андукара много планов и вечное тело. Тому, кто выше всех забрался, больнее падать. Андукар помнит их всех. Всех и каждого. Каждый из них мог бы стать героем. И Андукар танцует. В память о мертвецах.