День за днем. Эпизод 3

Утром на работу чуть опаздываю — когда выхожу из лифта, на редакционных часах, висящих на стене, девять-пятнадцать. А все потому, что никак не могла выбрать, в чем идти и как накраситься, одно ведь тянет за собой другое. В конце концов, остановилась на брюках и свободной серой блузке с треугольным вырезом, с рукавами в половину локтя, и с бантом из завязок на боку. С макияжем помогла Анюта, ей на радио только к полудню, она же и причесала, гладко уложив волосы на одну сторону. И все равно времени на сборы потребовалось больше обычного. Куртку тоже пришлось взять с собой, сунув между ручек сумки — вечера в сентябре уже прохладные, а простудиться и ходить с красным носом не хочу. Выйдя из лифта, привычным маршрутом направляюсь к Люсе и тут же торможу – сзади начинает верещать пропускной агрегат, призывая обратить на него внимание. Мысленно чертыхаясь, делаю пару шагов назад, и, вытащив из кармана брюк карточку, провожу ею по датчику - раздраженное бурчание сразу меняется на довольное попискивание. Иду дальше, но приближающийся сбоку, из коридора к служебной лестнице, голос Зимовского заставляет напрячься. Он появляется с папкой в руках, громко объявляя вердикт по обложке: - Шило-о-о! Оглянувшись, не могу удержаться от подколки: - Что Антон Владимирович, у вас что-то застряло? Мы останавливаемся и Антон, взмахнув пачкой листков, шлепает ею себе по ладони: - Ма-ку-ла-ту-ра. Это никуда не годится. Хотя нет, вру, ты знаешь, у нас есть тут одна комнатка… Он указывает пальцем в сторону туалета: - Куда можно сходить с этой бумагой. На! Держи! Он протягивает свои листки с папкой, но я не собираюсь терпеть хамства: - Так сходи! И иду дальше, к себе в кабинет. За спиной слышится сопение, Зимовский тащится за мной: - Н-н-н… Маргарита Александровна, грубим начальству? Вот только не надо стрелки переводить! Отрицательно мотаю головой: - Боже упаси! Ответная реакция на хамство. - Знаешь, а хочешь один совет. Смотрим друг на друга, и я не жду от своего недруга ничего хорошего. Наверно опять гундеж про заявление об уходе? - Честно говоря, не горю желанием. И делаю еще шаг к кабинету. Но Антон хватает за локоть, не пропуская: - А я абсолютно бесплатно. Знаешь Марго, мне кажется… Отворачиваюсь - мне неинтересно, что ему кажется. - Что ты очень хотела бы родиться мужиком. Удивленно и растерянно смотрю на него. Как? Как он догадался? И что он хочет этим сказать? - Чего-о-о? - Нет, серьезно. Ну, это и по статьям видно и по манерам. Слушай, Марго, а может тебе операцию сделать, м-м-м? Кстати, когда-то у меня была подобная мысль, которая сгинула, как только выяснились подробности реализации. Выбор не слишком широк и неизвестно что лучше — быть здоровой теткой с мужскими мозгами или нездоровым полумужчиной на постоянных гормонах. Но этот крендель меня своими тупыми подколками уже достал, и я повышаю голос: - Слушай, Зимовский, может, я сейчас тебе операцию сделаю? Прямо здесь?! Антон морщит нос: - Н-н-н… Зря вы так, Маргарита Александровна. Вообще-то он попал в больную точку, и я хмуро отвожу глаза в сторону. - Мне кажется, что если бы ты была мужиком, нам на порядок было бы легче общаться. Все так и было, когда-то. А теперь вряд ли получится, даже если десять раз поменять половую принадлежность: - Антон Владимирович, вы бы, для начала, сами стали бы мужиком! А потом других агитировали бы. Развернувшись, ухожу к себе в кабинет. *** Спустя полчаса все еще не могу сконцентрироваться на работе – шутка Зимовского мне стать мужчиной не выходит из головы и отвлекает - ведь все как по классике: «в каждой шутке, есть доля шутки»… Вздохнув, встаю из-за стола, желая переключится и, может быть, пойти попить кофе. На столе лежит злополучный макет обложки, не понравившийся главному редактору — с этим тоже нужно что-то делать и разговаривать с Калугиным. А как с ним разговаривать, если и у него, и у меня, в присутствии друг друга, мысли только об одном и совсем не о работе... Неожиданно в приоткрытую дверь кабинета заглядывает Софья: - Можно? Радулова, тоже загадка. Как она будет относиться ко мне после вчерашней встречи в ресторане? Расставались вроде подругами... Киваю: - Да, проходи. Софья с кучей своих папок в руке, приближается, сразу предупреждая: - Ничего конкретного, просто так зашла. Мне кажется, у нее просто так ничего не бывает. Я все равно настороже и, сунув руки в карманы, жду продолжения. Гостья приветливо улыбается: - Как самочувствие, настроение? - Ну-у-у… Неуютно торкаюсь возле кресла – жаловаться не хочется, но и изображать отсутствующий позитив, желания нет: - На самочувствие не жалуюсь, а вот настроение уже успели с утра испоганить. Отойдя к окну, утыкаюсь в приоткрытые жалюзи. До меня доносится: - Зимовский? Похоже, от Софьи не укроется даже мелочь, а уж тем более наши терки с главным вредителем. Тем не менее, пытаюсь вяло отнекиваться: - Ну, почему сразу Зимовский… - Я просто видела, как вы с ним мило общались. Поведя плечом, с горькой усмешкой складываю руки на груди: - Да у нас с ним всегда мило. Так сказать, заклятые друзья! Софья, улыбаясь, подходит ко мне совсем близко: - А если не секрет, в чем причина дискуссии? - Да нет, не секрет…. Вон, обсуждали макет новой обложки. Киваю на лежащие россыпью распечатки. Вижу, что ей любопытно и, отступив, пропускаю на свое место, сама перемещаясь в торец стола. Радулова берет в руку папку с пришлепанной сверху фотографией и поднимает к свету, стараясь разглядеть детали: - Симпатично. Не могу удержаться: - Да? А главному редактору так не кажется! Спохватившись, хмуро оправдываюсь: - А… Только я очень прошу я не хочу, чтобы это выглядела все так, как будто я жалуюсь. Софья меня успокаивает: - Ну, это так не выглядит. Мы же просто болтаем? Просто болтаем… По крайней мере, пока она шуршит в издательстве, Зимовский поутих и не слишком злобствует при виде меня. Но надолго ли? Просмотрев, Радулова подводит итог своим изысканиям: - Впечатляет. Молчу, не комментируя - моральная поддержка это конечно хорошо, но на результате при выпуске номера она вряд ли скажется. Софья неожиданно меняет тему: - Кстати, Маргарита, я почитала твои статьи. Несколько последних номеров. Мы смотрим друг на друга, и я, сунув руки в карманы, ожидая вердикта – статьи это мой творческий конек и мнение умного беспристрастного человека, мне интересно. Радулова, помолчав, добавляет: - И, честно говоря, очень большое впечатление произвело. Мне приятно и я, хмыкнув, смущенно отвожу взгляд: - Да ладно. - Нет, серьезно, я же человек незаинтересованный. У тебя очень своеобразный стиль. Это точно. Своеобразный пол, своеобразный взгляд, своеобразный стиль… Кивнув, вздыхаю: - Ну, вот за него и страдаю. Снова отворачиваюсь к окну, и Софьи подступает ко мне сзади: - И первое впечатление, когда читаешь, э-э-э… Так все легко написано, даже с юмором, а… На самом деле есть серьезная глубина. Похвалы приятны, но как на них реагировать не знаю. Усмехнувшись, оглядываюсь на Радулову, вздернув вверх брови: - Спасибо, я наверно сейчас покраснеть должна? - Да нет, никому ты ничего не должна. И самое потрясающее, непонятно - мужчина писал или женщина! Это точно, непонятно. Сначала Зимовский заметил, теперь она… Как не изображай из себя бабу, мужик видимо все равно наружу прет. Хмыкнув, кидаю на Софью косой взгляд: - Это писало оно, да? - Вообще, я тоже всегда на комплементы отшучиваюсь, но позволь я закончу. Смотрим друг на друга, и она продолжает: - У тебя есть редкий дар - прописывать тонкости. Такое есть далеко не у каждого. Я ждала, что она продолжит про неопределенность моей половой принадлежности, но нет, закрутила в другую сторону. Отведя взгляд, со вздохом киваю: - Ну, если не отшучиваться, то правда спасибо. Мне очень приятно. И это честно. Софья улыбается мне, а потом уходит. Может быть, все не так плохо? *** Заручившись начальственной поддержкой, полчаса спустя иду к Калугину, прихватив с собой синюю корку с прикрепленным к ней макетом обложки - Зимовский ее забраковал, Радулова одобрила, значит, будем вносить мелкие поправки и давить на главного редактора высоким мнением кризис-менеджера. Уже на подходе к кабинету слышу голоса Андрея и Софьи, и, кажется, с нотками неудовольствия. Андрей оправдывается: - Причина есть! - Слушаю. - Фу-у-ух… Ну, все дело в том, что буквально на днях Наташа потеряла ребенка. Я словно на стену натыкаюсь, замирая в проеме двери. Взгляд Андрея останавливается на мне и я теряюсь, понимая, что это известие может перевернуть все - фраза «ты не свободен» может легко превратиться в свою противоположность… А может не превратиться. Радулова, сцепив руки у живота, внимательно глядит на Калугина. Растерянно топчусь на месте, не зная, как выйти из неловкой ситуации: - Э-э-э… Извините, я попозже. Вцепившись двумя руками в свою корочку, разворачивается на сто восемьдесят градусов, торопясь оставить их наедине. Уже в спину слышу Андрюшкино понурое: - Ничего, ничего… И быстро ретируюсь назад, к себе. Пометавшись минут десять бесцельно по кабинету, не выдерживаю и снова иду к Калугину – еще вчера он говорил, что не может без меня и вот теперь... Оказывается, он уже знал, что ребенка не будет. Или еще не знал? Меня просто колотит от желания узнать, как он поступит и что теперь будет. Увы, его нет на месте, и даже Люся понятия не имеет, куда он делся. *** И снова то нарезаю круги вдоль стола и окна, то замираю, забыв закрыть рот - надежды и сомнения меня просто раздирают на части - два раза пыталась дозвониться до Аньки, рассказать, посоветоваться, успокоиться… И неудачно. В приоткрытую дверь стучат, и я оглядываюсь – это он! - Можно? Еще спрашивает! - Андрюш, проходи. Все это время меня донимали мысли, как себя вести и вот он здесь… Калугин стоит возле двери, глядит на меня, а потом, не оборачиваясь, тянет руку за спину, отгородить нас закрытой дверью от редакционной суеты. Потом, вздохнув, проходит к столу: - Э-э-э… Мне сказали, ты меня искала? Тычу, не глядя, рукой вниз, в кресло, возле которого стою, вцепившись в спинку пальцами: - Да…, присядь… Присаживайся! - Спасибо. Пропускаю Андрея к креслу, и он садится. Я все пытаюсь собраться для разговора, переминаясь с ноги на ногу, нервно потирая руки и разминая пальцы…. Даже не знаю, как начать. Вчерашние разговоры и завтрашние поступки это, все-таки, не одно и тоже! Пытаюсь с чего-то начать: - Андрей я хотела бы перед тобой извиниться. Калугин поднимает глаза и смотрит на меня снизу вверх: - За что? - Ну, я так ввалилась в кабинет. И… Ну, в общем, я, не должна была этого слышать! По крайней мере, не со стороны. Смущенно качаю головой - если бы хотел, он бы сам мне сказал. Может быть даже вчера. Калугин грустно опускает голову: - Ну, ты же слышала. - Да. И поэтому прости. Потеря ребенка, даже не родившегося, это потеря ребенка и я не знаю, насколько тяжело отнесся к этому Андрей. - Да-а-а… Марго, тебе не за что извиняться… Он вдруг встает, облегченно вздыхая: - Да и честно говоря, я рад! Андрей уходит к окну и встает там, развернувшись ко мне спиной. Рад? Тому, что у Егоровой выкидыш? Как это ни ужасно, я тоже глубоко внутри рада этому, но все равно переспрашиваю: - Рад чему? Калугин чешет затылок, а потом разворачивается ко мне лицом: - Да всему! Что все так получилось…Что ты это слышала…Что… Тысяча вопросов роятся в моей голове, новые появляются, отталкивая и опережая предыдущие, а я не успеваю их задать - подступают следующие. То есть сам он мне об этом торопиться сообщать не хотел? Следует ли из его слов, что мы…. Или не следует? Так и стою, то разевая, то закрывая рот, словно рыба. Калугин смотрит на меня, потом мотает головой и отворачивается ко мне спиной: - О господи, прости ты мою душу грешную. Прижимая руку к груди, делаю шаг к нему, подходя вплотную: - Андрей. - Я понимаю, что так нельзя говорить, что это все звучит цинично, но… Он пожимает плечами: - Теперь меня с ней ничего не связывает и раз все так получилось… Значит, он думает о том же, о чем и я? Но ведь они так сильно сблизились за это время, целовались, обнимались, спали, у них появилось столько взаимных обязательств. Недоверчиво веду головой: - Андрей! - Да? Мысли уходят, слова кажутся банальными. Могу лишь невнятно выдавить: - Я…, даже… Я не знаю, что тебе сказать. Он не смотрит на меня, наверно ему так легче: - Да не надо ничего говорить, Марго. Чего тут скажешь?! Я свободен и это главное! И даже хмыкает. Неуверенно гляжу на его профиль. Для него так важна свобода от Егоровой или свобода вообще? Андрей так долго был с Наташей, так легко подчинялся ее напору, что у меня не получается поддаться его уверенности и я пожимаю плечами: - То есть, ты думаешь, ее просто вот так взял и отрубил? Калугин складывает руки на груди: - Нет, конечно, у нас будет с ней серьезный разговор, но это уже не важно. Затаив дыхание и сцепив пальцы в замок, слушаю его планы. Если все так и будет…. Даже не верится… Может быть я, все-таки, сплю? Недоверие сжимает мое сердце, не отпуская, и я качаю головой: - Ну, она тебя так просто не оставит. - Зато я оставлю… Меня сейчас больше другое волнует. Он проходит мимо меня к торцу стола и останавливается там, а я делаю шаг следом: - Ты имеешь в виду Алису? - Да! Я не знаю, как ей сказать - она так хотела братика или сестричку. Андрей бросает взгляд в сторону двери: - А тут такое. Какое? К Наташе у нее горячих чувств никогда не было, а почему беременность у женщин иногда заканчивается неудачей школьнице объяснить вполне можно. Или Андрей стесняется говорить о таких вещах? Стесняется как мужчина? Чуть пожимаю плечами: - Ну, хочешь, я с ней поговорю? - Не, не, не, не… Я сам, сам. Спасибо. И это наверно правильно. Понимающе киваю: - Да? Ну, тогда удачи тебе. Калугин тоже кивает и, поджав губы, роняет: - Спасибо. Она мне понадобится. Поддавшись порыву, кладу руку на плечо Андрею, желая поддержать и показать, что я с ним, что он может на меня положиться и всегда рассчитывать на мою помощь. Калугин грустно улыбается: - Спасибо. А потом берет мою руку в свои, и благодарно подносит к губам. Поцелуй легок и нежен. Отпустив ладонь, Андрей решительно идет к выходу, и я смотрю в спину и даже не знаю чего больше в этом взгляде – нежности, сочувствия или тайной радости? Конечно, не время, но он даже не намекнул ни обо мне, ни о своих намерениях… Сунув руки в карманы, так и не закрыв приоткрытый в вопросе рот, замираю, прислушиваясь к себе, но женская интуиция молчит, а мужская логика вряд ли поможет справиться с эмоциями переполняющими меня. Пока для меня ясно одно - его желание расстаться с Наташей еще не означает автоматического желания быть с Марго. Вздохнув, ищу глазами мобильник на столе – надо звонить Анюте… Наконец, с третьей попытки, сигнал проходит и Сомова откликается: - Алле. - Ань, ты где? Что у тебя с телефоном? - Я? Дома. А что у меня с телефоном? Волнуясь, вываливаю ей все последние известия - и про выкидыш у Егоровой, и про реакцию Андрея, которая вовсе не выглядит печальной… Я говорю и говорю, а ноги сами носят меня - то по кабинету, набирая скорость, то заставляя метаться вдоль окна за креслом. Прижав трубку телефона к уху, со вздохом заканчиваю: - Ты знаешь, Ань, главное я умом понимаю, что радоваться нельзя. Ну, для нее это горе… Но я ничего не могу с собой поделать! - Марго, ну не заморачивайся. Ну, раз так все вышло, значит все, вперед! - Что, вперед? - Ничего! Ну, я что ли по уши втрескалась в Калугина? Ну, раз вышла такая заморочка, значит все – действуй! А то знаешь, сколько таких шустрых как много. События развиваются так быстро, что я еще в растерянности, все еще пережевываю свои и Андрюхины реакции, все еще гадаю, что дальше. А Анька, она ведь про другое… - Подожди, Ань, что значит действуй? Я же не могу давить на Андрея и чего-то требовать от него. Да он и не поймет меня, обидится. Сомова фыркает: - А то и значит! Или ты хочешь снова лежать на диване и вздыхать? Так и не захлопнув рот, закатываю глаза к потолку - нет, лежать и реветь я не хочу, но и Анькиных рекомендаций не понимаю. - Тебе уже давно пора определиться – либо ты мычишь, либо телишься. Цепляясь за слова, взвиваюсь: - Что, значит, телишься? Я подменять Егорову в этом качестве не собираюсь! - Фу-у-ух, Марго… Телишься, я сказала образно... Образно. - Ладно, проехали. Убираю трубку от уха и со стуком кладу ее на стол. Действовать…. Легко сказать. Продолжаю нервно топтаться туда-сюда возле окна, ломая пальцы, и гадать, как поступит Андрей. *** Самое лучшее средство успокоить нервы и отвлечься от личных проблем, конечно работа. А еще лучше, если на этой работе есть какой-нибудь удод, на котором можно разрядиться. Сквозь стекло кабинета вижу, как по холлу, не торопясь, шествуют Зимовский с Радуловой. Они о чем-то беседуют, но мне, отсюда, слышны лишь обрывки фраз, особенно громко сказанные. Вот он, сунув руку в карман, окидывает редакцию начальственным взором: - А главный редактор остался и все лично сам перепроверил! Они вновь переходят на тихий обмен мнениями, но уже через мгновение новый возглас: - Есть люди, которым я доверяю на сто процентов. Зимовский опять крутит головой, словно кого-то высматривая и я, не утерпев, выбираюсь наружу. Очередной громкий перл заставляет подойти, сунув руки в карманы, и вмешаться. - Главный редактор на то и поставлен, чтобы… - Чтобы ничего не делать, а только ноздри раздувать, да Зимовский? Хмуро смотрю на Антона, и тот недовольно отворачивается. - Перепроверит он… Тебя бы кто перепроверил! Желательно в белом халате! Оглядываюсь на Софью, извиняясь за свою несдержанность: - Простите, просто слушать его бред просто невозможно. Проскользнув между ними, иду на кухню прихватить из холодильника бутылку воды. Когда возвращаюсь, меня отлавливает звонок Сомовой. - Алло, Марго, привет еще раз. Слушай, тебя во сколько сегодня ждать? Как обычно? Интересно, что у нее там за пожар… Но торопиться вечером к пьяненькому Борюсику желания нет. Останавливаюсь возле приоткрытой двери кабинета художественного редактора – увы, Калугина за столом не видно, наверно где-то с Егоровой, успокаивает болезную. - Даже не знаю. Думала в «Плазу» заскочить отвлечься - шопинг он успокаивает. - Это которая на Трубной? Ну, покрутись, покрутись… Я тогда на твою долю тоже буду готовить. - Да, на Трубной. Постараюсь недолго. На подходе к себе снова вижу гуляющую руководящую парочку, и до меня доносятся Антошкины самовосхваления: - Софья Андреевна вы не представляете, на какие руины я пришел! Вот, козел! Да куда ты можешь вообще прийти, убогий. Возмущение вновь неудержимо рвется изнутри, и я выплескиваюсь: - Не ты пришел, а тебя пришли! Разгорячившись, рублю рукой воздух перед носом у Софьи: - Извините, но это просто слушать невозможно! И заворачиваю к себе. *** Вечером, как и собиралась, отправляюсь в торговый центр. Заглянув в пару бутиков, неторопливо бреду по широким торговым рядам, разглядываю витрины, смотрю на снующих людей…. Когда-то здесь мы с Андрюшей искали Алису, нашу потеряшку… Хорошо, что я пришла сюда, не поехала домой – хочется к людям, к яркому свету, к городскому шуму. Сомова сказала надо действовать и мне нужно подумать над ее словами. Медленно бреду, распахнув куртку и размахивая сумкой, по залитым светом залам, глазея на снующую толпу и совершенно погруженная в мысли о себе, о повороте в женской жизни, о любви, от которой замирает сердце, и которой я боюсь, вспоминая о прошлом. Неожиданно кто-то хватает меня за локоть, за руку, сунутую в карман брюк, и я вздрагиваю, а потом слышу голос Калугина: - Маргарита! Удивленно оглядываюсь, совершенно не ожидая его здесь встретить. Как он меня нашел? Голос Андрея дышит заботой и, кажется, нежностью: – Привет. Прости. Не могу оторвать радостного взгляда от его лица - только что подумала и вот он рядом! У меня даже дыхание сбивается: - Привет. Ты меня напугал. - Извини, еще раз - не планировалось. Медленно идем дальше. Не планировалось? Если не из-за меня, тогда как он здесь и почему? - А…, что ты здесь делаешь? - Ну, да…, гуляю. В торговом центре? Хотя я тоже, можно сказать гуляю… Но как он узнал? Или это что-то свыше? Мы идем дальше, Андрей смотрит в пол и вдруг добавляет: - И очень захотелось тебя увидеть. Здесь? Значит, все-таки, из-за меня. Смотрю в его глаза, вглядываюсь в черточки лица, пытаюсь ответить на вопрос, который весь день мучает меня. Губы сами произносят: - Зачем? С надеждой чего-то жду, но Калугин поджимает губы и мотает головой: - Не знаю. Захотелось увидеть, чтобы сказать «не знаю»? После всего того, что он мне говорил? Что не может без меня? Остановившись, недоверчиво усмехаюсь, поправляя ремешок сумки на плече: - Что значит, не знаю? Андрей смотрит серьезно: - Ну, просто, захотелось и все! Это совсем не то, что мне хочется слышать, и я опускаю глаза вниз, а потом снова смотрю на Калугина, чуть исподлобья. Просто, захотелось увидеть и все? В его глазах страдание, тоска, нежность, любовь… Все мои сомнения рассыпаются и ноги, кажется, слабеют в коленках, готовые подломиться. Андрей берет мою руку в свою, поднимает ее, обхватывая ладонями и прижимает к губам. Словно горячий разряд пронзает тело, и я непроизвольно тянусь навстречу… Он целует и целует мои руки, заставляя терять волю. И зал, кажется, начинает вращаться… Или это у меня кружится голова? Прижимаю ладошку к мужской колючей щеке, и Андрей прикрывает глаза… И снова он целует мою ладонь, и снова прижимает ее к щеке. Утыкаюсь лбом в его лоб, и тут же чувствую напряженные мужские губы, ищущие мой рот, мои губы. Вот они находят друг друга и сливаются - сладко, жарко, до боли, встречаются после долгой разлуки. Чувствую руки Андрея, который все крепче обнимает и прижимает меня к себе. Не могу больше терпеть и, обхватив Калугина за шею, повисаю на нем, притискиваясь всем телом, каждой выпуклостью и впуклостью, все сильнее и сильнее. Руки сами гладят его спину, плечи, волосы. Мы вместе! Мы любим друг друга! Разъединяемся и смотрим друг на друга, улыбаясь. Чудеса случаются и наша любовь – это чудо. Нас снова толкает в объятия, и мы целуемся не в силах оторваться от чудесного занятия. И пусть рухнет мир вокруг - нам все равно, мы хохочем от счастья, прижимаясь друг к другу. *** Два часа мы шляемся по ночным улицам и целуемся, целуемся, целуемся. Все как в бреду, как в тумане, как в фантастическом фильме… Андрюшке уже мало моих губ - наши языки сталкиваются, переплетаются…. Я помню - такие поцелуи, взасос, мне очень нравились когда-то - это возбуждало девушек и помогало мне. Правда происходило все в более интимной обстановке и заканчивалось понятно чем. Но сейчас мне ничто не грозит, и я легко уступаю мужскому напору, впуская к себе – мне любопытно, интересно и хочется все узнать и почувствовать… Теперь уже с другой стороны…. Да! Мы упиваемся возбуждающей любовью, разгорающейся страстью и это так здорово, что начинает кружиться голова… Чувствую, как покраснел от холода мокрый нос, как болят натруженные губы и понимаю, что нам пора остановиться, очнуться, оглянуться вокруг себя. Но это так трудно… И даже подойдя к подъезду дома, не можем остановиться - Андрей притиснув меня к себе обеими руками, продолжает терзать мой рот и не может насытиться. Мне не пошевельнуть согнутыми в локтях руками, прижатыми к телу, но я все-таки обхватываю ладонями любимое лицо, яростно погружая свои губы в его – все внутри замирает и тает, растекаясь дрожью по телу, жаром в груди и внизу живота. Я тереблю волосы Андрея, глажу их и чувствую, как его руки беспрестанно перемещаются по моей спине, пытаясь ощутить каждую клеточку моего тела. Поцелуи перетекают на шею, и я распухшими губами шепчу: - Хватит. Калугин не слышит меня, не может успокоиться и я, смеясь, отстраняюсь: - Ну, хватит, я сказала. Смеюсь, потому что мне хорошо и спокойно, смеюсь от радости, что Андрюшку всего трясет от желания. Он меня правда любит! С мутным взором он бормочет в поисках моих губ: - Маргарита…, я не могу. Ты пойми, я думаю о тебе каждую секундочку. Понимаешь? Улыбка сползает с моего лица. Замерев, вслушиваюсь в эти волшебные слова. - Каждую секундочку. Наши лица разделяют сантиметры. - Каждую секундочку. Даже когда с Егоровой? Пока его «не могу» звучит, как мужское «хочу». И чем быстрее, тем лучше. И можно без хлеба… Серьезно гляжу на него, качая головой и морщась от неприятных мыслей: - Андрей, не надо. Он прижимается губами к моей щеке: - Ну, почему. - Закрыли тему. Калугин недовольно возражает, повышая голос: - Ну, почему я должен закрывать тему, если я себе места не нахожу?! Ты слышишь меня или нет? Он ловит мой взгляд, и я не отвожу его, морщась: - Я слышу. Только не надо больше об этом говорить. - По–че–му? Я вспоминаю, как когда-то спросила его, после телевизионных признаний, «У тебя есть невеста, ты что ее из-за меня бросишь?», Андрей тогда не ответил мне, а на следующий день уже миловался с Егоровой, как ни в чем не бывало. Это было тогда так больно, что до сих пор отдается ноющим эхом. Смотрю с несчастным видом на Калугина, а потом, помолчав, вздыхаю: - Потому что у тебя есть семья. Андрей отрицательно мотает головой: - Послушай, ну, елки-палки…. Ну, я с Наташей, да..., я совершил ошибку. Нахмурившись, он что-то высматривает в моем лице, может быть, ища понимания. Но вряд ли оно когда появится, даже если любовь действительно слепа. Андрей повторяет: - Ошибку. Мы с ней чужие люди… Ну, чужие! Он буквально трясет меня, держа за руки, но это заставляет лишь с горечью приподнять брови, заранее предполагая ответ: - А ты ей об этом говорил? Прямой вопрос сбивает Калугина и он сопит: - Нет, но… Отводит глаза и смотрит куда-то в сторону, в отличие от меня – пытаюсь поймать взгляд Андрея, но и так все ясно: - Что, но? Калугин повторяет и повторяет: - Я скажу, честное слово, я тебе обещаю. Я поговорю с ней честно, честно! Так хочется верить… Он опять принимается целовать, заставляя отбросить все мысли и подчиняться чувствам… Но мои мозги слишком сильно заняты борьбой с соперницей и я уворачиваюсь от напористых губ, защищаясь усмешкой: - Ты еще скажи: «честное пионерское». Мы смотрим, друг на друга, и Андрей просит: - Марго, поцелуй меня, пожалуйста. - Андрей! - Поцелуй и я уйду. Нам пора остановиться и все взвесить, все окончательно про себя решить... Ему все взвесить и окончательно решить. Серьезно глядя на Калугина, выговариваю: - Я не хочу показаться тебе слишком правильной, но мне кажется, ты сначала должен поговорить с Наташей. - Ну, я поговорю с Наташей, я тебе обещаю. Мы смотрим друг на друга с надеждой, и я с улыбкой соглашаюсь: - Будем считать, что я поверила. Андрей снова тянется ко мне губами, и теперь я не отстраняюсь: - Андрей. Наш поцелуй мягок и недолог: - ОК, я пойду, да? - Угу, иди. Ветер совсем растрепал мои волосы, а куртка сползла с одного плеча. Но мне совсем не холодно. Калугин укоризненно смотрит и потом, со вздохом, отводит глаза, опуская руки. Успеваю сделать только один шаг к подъезду, оглядываюсь, и Андрей снова кидается ко мне, берет руками за лицо и впивается в губы. М-м-м… Как не хочется быть правильной… Но прошлый горький опыт заставляет разъединить наши объятия. Андрей покорно кивает: - Теперь я пошел… Он уходит, и я сияющими от радости глазами смотрю ему вслед. Сердце прыгает в груди от непонятного счастья и ожидания - теперь будет все по-другому. Он завтра поговорит с Наташей и весь мир изменится! *** Спустя три минуты я уже на своем этаже - поправив одежку, делаю серьезное лицо, открываю дверь и захожу в квартиру: - Всем привет! С кухни слышится Анькин голос: - Привет. Положив ключи на полку, смотрю сквозь загородку на Наумыча, расположившегося на диване со стаканом в руке и пустой бутылкой рядом с собой, на подлокотнике. Он сидит, подогнув под себя ногу, и щелкает пультом телевизора. По крайней мере, бодрствует. - О! Отдыхаете? Увы, Егоров еле ворочает языком: - Не… Я олицетворяю собой стационар. Печально… Скинув одну за одной туфли, сую ноги в шлепки, а затем стаскиваю и куртку. Наумыч поднимает вверх почти пустую бутыль: - Будешь? Кинув куртку на ящик с обувью, хмыкаю, отказываясь от такого соблазнительного предложения: - Нет, спасибо. - Молодец, мне больше достанется. Отправляюсь к подруге на кухню. Анюта сидит за стойкой и ковыряется вилкой в полупустой тарелке. Траур у них что ли? Обойдя стол и подойдя к Сомовой вплотную, тихонько интересуюсь: - Ну и что это с ним? Анюта вытягивает шею, пытаясь разглядеть, в полумраке гостиной, что там делает Егоров: - Чего ты, не видишь сама? Потом наклонившись в мою сторону, она шепчет: - Он просто недавно узнал, что не будет дедушкой. Ясно - горюет… Мне почему-то ужасно стыдно за свою радость, за желание Андрея уйти от Наташи и я смущенно опускаю глаза в пол, потом отворачиваюсь: - Понятно. Отступив к столешнице возле раковины, наливаю из чайника стакан кипяченой воды. Мне не терпится рассказать Анюте про нашу встречу с Андреем, но кажется я не вовремя: - Слушай, Ань. Она оглядывается: - Что? Со вздохом возвращаюсь к Сомовой и, поджав губы, неуверенно переминаюсь с ноги на ногу – все так быстро и неожиданно завертелось, что я оказалась неготовой к новому повороту. Как теперь все будет и как мне себя вести? Сразу столько сложностей. И с Наумычем, и с Наташей, и с Калугиным. Ну, поговорит он завтра, и что? Я не хочу даже задумываться ни о чем интимном и не могу обманывать Андрея о причинах такого неприятия. И вообще мысль о лжи давит на меня изнутри, обещая со временем превратить в комплексующее мокрое место. - Даже не знаю, как сказать-то. Пью воду, собираясь с мыслями, но Анька, дожевывая, меня торопит: - Скажи, как есть. Опустошив стакан, отставляю его в сторону. Ну, если, как есть…. Запинаясь, блею: - В общем, Калугин сказал, что у них с Наташей, ну в общем, прошла любовь и … И что он хочет быть со мной! Сомова, поглядывая на Наумыча, интересуется: - Да? А ты что? В общем-то, этого признания Андрея следовало ожидать – то, что он собирается с Егоровой расстаться, я подруге уже рассказывала по телефону, но дальнейшие события, со всеми этими поцелуями и намеками «больше не могу» налетели на меня слишком стремительно и потому вызывают внутреннее испуганное отторжение. А тут еще страдающий Наумыч прямо на дому, немым укором. Пытаюсь отнекиваться и все переложить на мужские калугинские плечи: - А я что…, я не… Я сама в шоке. Сомова вдруг сокрушенно тычет рукой в воздух, в сторону своего бойфренда: - Слушай, Наташа-то…, буквально только, только же…, ребенка лишилась. Капец! Это она меня так поддерживает, что ли? А то я не знаю. У меня и так на душе мутно, как в болоте, давай еще добавим! Я со стуком ставлю стакан на стол, и мой голос срывается: - Ань, не сыпь мне сахар в пиво, а? Как слон в посудной лавке. Сомова и сама чувствует, что брякнула, не подумав, и соскакивает с табуретки, суетливо направляясь к плите: - Извини. Почесав затылок, плюхаюсь на ее место. Но я посоветоваться хочу не о признаниях Андрея: - Я о другом думаю. Анюта возвращается к столу с пустой тарелкой и ставит ее передо мной. - О чем? - Ну-у-у…. Я должна рассказать, мне кажется Андрею... Все! Пытаюсь заглянуть Сомику в лицо, ища поддержки. Кому как не ей понимать, что любовь на вранье, это не любовь. Анька таращится на меня в упор, а потом, дернув плечами, приглушенным голосом переспрашивает: - Что, все? - Ну, все! Что я, кто я…. Сомова удивленно мотает головой, переходя на шепот: - Ты что, больная? Никакая я не больная. Но если не скажу, а Калугин узнает, с кем милуется, он же меня возненавидит и будет прав! У меня же куча табу в мозгах и без правды нам их не преодолеть. Обиженно мотнув головой, бросаю взгляд в сторону гостиной: - Ань, ты не понимаешь. - Это ты не понимаешь, ну! Значит, поддержки не будет… - Ань. Морщась, как от кислого, слезаю с табуретки и иду прочь от подруги и ее самоуверенности. Сомова следует за мной, напористо наступая: - Это ты не понимаешь. Ну, кому твоя правда нужна? Развернувшись у плиты, с несчастным видом смотрю на подругу. А вдруг она права? Кому нужна правда? И тут же даю ответ: - Мне. - Мне это кому? Разгорячившись, Анька тычет двумя руками сначала влево, потом вправо: - Марго или Гоше? Да, какая разница! Ложь есть ложь! Приложив руку ко лбу и прикрыв глаза, повторяю: - Ань, ты не понимаешь. - Это ты не понимаешь! Ты что, отшить его хочешь? Может Сомова и права…. С чего я взяла, что мое известие не повернет Калугина назад к Наташе? Если бы он был так уж безумно влюблен в меня, то не запрыгнул бы в койку к Егоровой, а постарался бы найти другие варианты. А теперь нате вам - узнать, что все это время домогался мужика, хоть и бывшего. Сунув руки в карманы, страдальчески смотрю на подругу и почти шепчу: - Нет. - Ну, тогда, засунь свою правду, знаешь куда? И вообще тебе личную жизнь налаживать надо! Она разворачивается и уходит назад к кухонной стойке, где раздраженно плюхается на табуретку. Я почти сдаюсь и покорно плетусь за ней следом. К чему загадывать, что будет потом? Нужно жить сейчас. Если промолчать, это же не ложь, это полуправда, да? В наш разговор врывается разгульное пение Егорова: - И за борт ее бросает…, ить…, в набежа…. Сомова снова хватается за вилку, но ее бойфренд видимо желает продолжить банкет: - Анечка, а у нас еще виски есть? Всплеснув руками, Сомова со вздохом укоризненно смотрит на меня, ища сочувствия: - Приплыли… Потом тянет шею, высматривая страдальца: - Есть, да не про твою честь! Расстроено она ковыряет вилкой в своей тарелке, а я беру полупустой стакан со стола и допиваю воду. Пойду-ка я лучше к себе, кормить меня, похоже, не собираются и вообще – жрать на ночь вредно. КОНЕЦ 3-его ЭПИЗОДА