День за днем. Эпизод 3

Неделя проходит без катаклизмов. Если не считать очередной пакости (на несколько дней), когда ломит спину, ноет в боку, а мозг тупеет и реагирует на все и вся неадекватно. Слава богу, она позади…. Ну, еще говорят, что Калугин переезжает с невестой в новую квартиру и обставляет ее мебелью. А в редакции, кажется, страсти спускаются на тормозах, постепенно забываясь. Хорошо это или плохо? Проглотил Зимовский горькую пилюлю или готовит контрудар? Ломать голову бесполезно, лучше с головой погрузиться в текучку дел и решать проблемы по мере их возникновения. Сегодня утром, собираясь на работу, выбрала темную юбку, а к ней серую блузку с треугольным вырезом спереди и средней длины рукавами – она мне нравится, несмотря на дурацкий бант сбоку – такая мягкая, немаркая и хорошо сидит. Пригладив волосы назад, чтобы не мешали, активно выстукиваю по клавишам ноутбука, выправляя кривой абзац из Галкиного текста. В общем-то, нормально написано, но именно этот кусок режет глаз и все портит. В приоткрытую дверь неожиданно просовывается голова Егорова, он явно испуган и, ошалело тараща глаза, вдруг зовет: - Гоша… Потом опомнившись, заходит в кабинет и прикрывает дверь: - Тьфу, ты, Марго. Оторвав глаза от дисплея, недоуменно смотрю на шефа - что-то с ним неладно, чумной какой-то и Игоря ищет: - Борис Наумыч, вы чего? Егоров придушено шепчет: - Он здесь! Это уже пугает. Шеф, по-прежнему с дикими и невменяемыми глазами, идет ко мне, и я уточняю: - Кто он? Егоров, глотая комок в горле, шевелит бровями: - Гальяно! Вот так, на! Это так неожиданно и тревожно, что я тоже вскакиваю, невольно принижая голос: - Гальянов? - Да. У меня какое-то хреновое предчувствие. Шеф останавливается возле меня и его мечущийся взгляд, и трясущиеся руки, пугают меня даже больше, чем известие о прибытии главного инвестора. Невольно шепчу: - Почему? - Не знаю…. В глазах страх и почти истерика: - Чего он приперся?! Наумыч, сопя, отходит к окну, но мне его успокоить нечем и я, глядя в напряженную спину, неуверенно тяну: - Ну… Я не знаю, может отдохнуть решил? Егоров снисходительно усмехается, продолжая зыркать стеклянным взглядом по углам: - Ага, сейчас… Где ты видела таких дебилов, которые бы отдыхали в Москве? И отворачивается, утыкаясь в жалюзи. Я не знаю, и гадать тут бесполезно. Наумыча я понимаю и ничего хорошего от неожиданного визита тоже не жду, но раньше времени паниковать и накручивать себя не хочется: - Ну, может он первый. Наумыч нервно оглядывается: - Слушай, мне сейчас не до шуток! Никаких положительных предположений, чтобы успокоить старика, у меня нет, и я цепляюсь за последний вариант: - Так, ну может это как-то связано с моей статьей? - В смысле? - Ну, вы же сами говорили, что она ему понравилась. Егоров протискивается мимо меня к креслу и плюхается в него, поставив локоть на поручень, и уткнувшись лицом в ладонь: - А-а-а! И он прилетел сюда, чтобы ее вслух прочитать! И для этого собирает всех руководителей отделов? Это уже серьезно. Присаживаюсь на край стола, удивленно тараща глаза и пытаясь сообразить, что из такого сборища может последовать: - А он всех руководителей отделов приглашает? Егоров смотрит на часы: - Да, через семь минут. И закатывает глаза к потолку: - Ох, что-то будет. А меня-то, почему никто не предупредил? Или я уже и на начальника отдела не тяну? Капец, похоже, действительно грядет Страшный суд. Но сдаваться раньше времени и поднимать руки вверх не собираюсь: - Так, стоп - машина! Борис Наумыч, успокойтесь. Я уверена, что все будет пучком! Егоров почти шепчет: - А я нет, не уверен. - А я уверена. - Почему? Потому. Не придумала еще. Но в Гальяно я верю: - Ну, у меня с ним хорошие отношения. Шеф вскакивает: - А у меня нет! Его вид говорит о внутреннем напряжении и что там, в глубине, у него действительно все ходит ходуном от испуга и ожидания. С его-то сердцем, так и окочуриться недолго: - Борис Наумыч, так, все! Успокойтесь, давайте! Истерика прошла, дыхание выровнялось. Сейчас мы пойдем на собрание и узнаем, что пять тысяч семьсот пятьдесят нервных клеток были убиты абсолютно невинно. Шеф стоит оперевшись руками на мой стол, и я вижу, какие усилия он прилагает, чтобы взять себя в руки. Поморщившись, он отрицательно машет рукой: - Три тысячи шестьсот пятьдесят! - Почему? Он, все-таки, немножко успокаивается и, приобняв меня, почти прижимается щекой к щеке: - Потому что Гоша так говорил – три тысячи шестьсот пятьдесят. - Ну, мы же сейчас реально на сотню больше положили. А то и на пару тысяч. Напоминание об Игоре заставляет Егорова вздохнуть и, слегка похлопав меня по плечу, уткнутся лбом в лоб. *** Через пять минут мы уже в зале заседаний - я, сложив руки на груди, иду в свой угол вблизи окна, теперь здесь мое регулярное почетное место, а Егоров проходит к жене, прячась ей за спину. Собрались уже практически все – Лазарев, топчется у окна, между Зимовским и Каролиной, рядом со мной Эльвира, возле отца стоит Наташа, дальше Галя с неизменной красной папкой, прижатой к животу, около нее Кривошеин. Не видно только Калугина… Как то он странно в эти дни на работе появляется - когда происходит что-то серьезное и скандальное, словно чует опасность и исчезает… В назначенное время в дверях зала возникает Гальяно и решительно идет в голову стола: - Чтобы не тратить вашего драгоценного времени, сразу к делу! Лазарев услужливо отодвигает кресло и Серхио, кивнув, садится: - Спасибо… Ознакомился я тут с результатами вашей работы за прошедшие недели и понял одну вещь. Гальяно замолкает, возбуждая волны тревоги в народе, а потом продолжает: - Мда-а. Все кадровые перестановки, которые мы натворили, оказались неэффективными. А почему? Он бросает взгляд на наши молчаливые ряды и, не ожидая ответа, продолжает: - Потому что людям, которых назначал я и другие инвесторы, не дают здесь работать! Это он про меня? Кошусь на Зимовского с нарастающей тревогой – вот, гад, его рук дело. Все же наоборот! Сцепив пальцы и зубы, отворачиваюсь – похоже, мне конец… Гальяно, сложив руки на столе, окидывает присутствующих взглядом и буднично сообщает: - В связи с этим, принято решение… Освободить от занимаемых должностей Егорова Бориса Наумыча и Каролину Викторовну. Все испуганно оглядываются на шефа, но Егоров сейчас, кажется, в шоке и совершенно неадекватен. Не-е-е… Про Каролину я двумя руками, да и нет у нее никакой должности, но Наумыча то зачем? Пришлепнув ладонью по столу, Гальяно поднимается из кресла: - Так что все административные функции с этой минуты выполняет Лазарев Константин Петрович. Тот кивает, исподлобья разглядывая ошалевший народ, а Серхио, тем временем, добавляет еще один гвоздь в крышку моего гроба: - И действующий главный редактор Зимовский Антон… Он вдруг наклоняется вперед, вглядываясь в бравого молодца: - Как там тебя? Зима, гордо задрав нос от своей значимости, чеканит: - Владимирович! - Во-о-от, Владимирович… Каролина, очухавшись, подает из толпы голос, повышая тональность с каждой секундой: - Так, стоп! Я чего-то не поняла! На каком это основании вы мне тут шашкой машете? Ну, сейчас начнется. Предвкушая схватку, нервно вздыхаю, хватая открытым ртом воздух. Гальяно, сделав серьезное лицо, оглядывается на Лазарева и тихонько переспрашивает: - Кто это? Тот также тихо, пощипывая бровку, разъясняет: - Это собственно и есть... Кхм... Каролина Викторовна. Гальяно недоуменно смотрит на нее и хмыкает: - Да?! И что ж вы так волнуетесь? Если вы чего-то не понимаете устно, мы подготовим письменный приказ. Наумыч, наконец, просыпается и испуганно высовывается из-за спины жены: - Да ж…Что тут происходит?… Минуточку! Все что здесь озвучено - это противоречит уставу предприятия! Он трясет и крутит головой по сторонам, но так неуверенно и жалко, что даже мы понимаем, как он слаб в своих аргументах: - Эти назначения не… Просто невозможны! Гальяно тоже трясет головой, явно передразнивая шефа: - Это почему, невозможны? - Вот так вот, невозможны и все! - Борис Наумыч, я уже давно привык делать невозможное возможным. Егоров вытаскивает откуда-то из карманов мобильник и отворачивается, прикладывая телефон к уху: - Ну ладно, через час здесь будет мой юрист. - Прекрасно. И пусть весь Гаагский трибунал захватит. Зима прыскает, а мне, все-таки, интересно, почему Серхио так уверен в себе. Он действительно добавляет фразу, которая нам, смертным, ни о чем не говорит, зато у Егорова тут же опускаются руки: - Да кстати, Борис Наумыч, вы меня удивляете. Что гласит двенадцатый пункт нашего договора? Егоров смотрит исподлобья, крутит головой, бросая взгляды по сторонам, мнется и неуверенно топчется на месте. Гальяно, словно вцепившийся бульдог, не отпускает свою жертву: - М-м-м? Шеф беспомощно крутит головой и протестует: - Это мое издательство! Каролина, забыв об общей опасности, накидывается на мужа с протестами: - Моего отца! Гальяно невозмутим: - Что ж вы так волнуетесь? Никто его у вас не забирает. Cунув руки в карманы, он не торопясь подходит к несчастной семейке: - Ваша доля остается, проценты капают. Сидите дома, ловите рыбу. Каролина, не желая сдаваться, упрямо поджимает губы и, сложив руки на груди, глядит в упор на главного инвестора, так легко распоряжающегося их с мужем судьбой: - Какая еще к черту рыба?! Гальяно и не спорит: - А вы... Вы за грибами можете идти. Зимовский снова хрюкает, но он единственный, кого все происходящее веселит. *** После собрания пытаюсь минут десять дозвониться до Аньки, рассказать ей про Наумыча, но у подруги, так некстати, мобильник вне сети – то ли выключила, то ли разрядился. Пометавшись по кабинету, взъерошенная и клокочущая, бегу к шефу. Постучав для проформы, врываюсь внутрь, капец, так и есть – Егоров, возложив большую картонную коробку на свой стол, осторожно складывает в нее своих слоников. - Борис Наумыч! Шеф никак не реагирует на мое появление, и я застываю, опустив беспомощно руки: - Борис Наумыч, вы не можете так просто уйти. - Почему не могу, у меня, что ног нет, что ли? Но я же не ушла! Хотя у меня тоже с ногами все в порядке. Он кладет в коробку очередного представителя слоновьих, а у меня в голове проносится тысячи аргументов против его ухода. Во-первых, издательство, без него это никакое не «МЖ», а просто Ж…, во-вторых, его обещание мне помочь, вытащить из трясины, куда меня загнал Зимовский, в-третьих… Он что, так и будет всю жизнь жить в моей квартире?! Да еще коробок туда натаскает? Отвернувшись, переминаюсь с ноги на ногу: - Не понимаю. - Чего ты не понимаешь? Как чего? Возмущенно набрасываюсь на него с упреками – ведь эти самые аргументы он приводил, чтобы заставить меня не увольняться: - Ну, почему вы так просто сдаетесь?! Егоров равнодушно бормочет: - Чего ты предлагаешь? Чтобы с булыжником под танки, да? А меня значит под танки с булыжником можно? На хрена тогда меня уламывал, призывал бороться, если сам сразу в кусты? Танки они всегда танки! Или он и раньше не собирался бороться и вешал мне лапшу на уши? Трус! - Но ведь это ваше предприятие! А какое они имеют право, вообще?! - Он тебе русским языком сказал. Мне? Кто? - Двенадцатый пункт. Егоров отворачивается к окну, сложив руки за спиной. - А что там? - Долго объяснять. Отлично. И главное сразу все понятно. Перемещаюсь к столику у стены, присаживаясь на его угол: - Ничего страшного, у меня есть время. Рука снова тянется поправить непослушные волосы, которые так и норовят упасть на глаза. Егоров вздыхает, разворачивается от окна и присаживается рядом: - Понимаешь, вот, Гальяно и компания, они сюда столько денег вбухали, столько долгов перекрыли… Я не знаю, как это произошло, что они подгребли под себя весь контрольный пакет акций. И пойми, вот сюда они имеют полное право назначать кого угодно! Егоров слезает со стола, но я не понимаю такой обреченности - говорили же, что у Каролины пятьдесят процентов плюс одна акция, то есть контрольный пакет. Чувствую, этот мухлеж не обошелся без стараний Константина Петровича. Егоров снова идет к коробке со слониками, но я все равно не верю и вся тянусь за ним: - Даже на вашу должность? - Даже на мою. Решительно соскакиваю со стола: - Ну и черт с ними! И пускай назначают! А... А мы придумаем что-нибудь другое. Ситуация прямо зеркальная, теперь уже мне приходится уламывать Наумыча, как он просил остаться меня…. Доигрался, блин, старый хрыч! А всего-то и надо было дать Андрею полдня, чтобы переделать обложку. Наумыч уныло кивает в сторону двери: - Что? Заказать Гальяно? - Борис Наумыч, я серьезно! Он стоит, разведя руки в стороны, перед своей коробкой и смотрит на меня: - Чего ты предлагаешь? - Ну, а что…Вы предлагаете взять и опустить руки? Егоров вдруг одобрительно кивает: - Ты права. Сдаются обычно с поднятыми руками. И поднимает их вверх. Внутри меня все протестует – конечно, он обманул меня, призывая остаться, никаких планов у него нет, и не было, но без Егорова издательство сгинет, это точно! Да и я не смогу тут работать – к следующему номеру или сожрут, или сожгут заживо. Или в землю закопают. - Борис Наумыч! - Хватит, я прошу тебя. Он вздыхает и кладет руки на края коробки: - Мне так хреново, что… Поведя головой из стороны в сторону, затыкаюсь - похоже, он действительно сдулся и потерял тягу к жизни. *** Но сама я еще трепыхаюсь – вечером, слегка причепурившись и мазнув духами за ухом, долго стараюсь улучить момент, когда Гальяно останется один в зале заседаний. Наконец, уже после шести, постучав осторожно в дверь, заглядываю внутрь. Серхио сидит в председательском кресле, в пол оборота к столу, запрокинув голову на спинку и сложив руки на животе. Похоже, отдыхает. Перед ним какая-то папка, початая бутылка коньяка, пустой бокал. - Господин Гальяно, разрешите? Он тянет руку к переносице, трет глаза и принимает сидячее положение: - Боже мой, боже мой… Ха... Марго. Какой сюрприз. Не торопясь иду к нему, и Серхио при моем приближении встает, указывая на отодвинутое кресло: - Я уж думал ты уже ушла. Присаживайся! Улыбнувшись, кокетливым движением поправляю волосы и сажусь напротив, положив ногу на ногу и сложив сцепленные пальцы на коленях: - Спасибо. Серхио садится следом в свое кресло и тоже улыбается, ожидая объяснений моего появления здесь у него. С чего же начать… И как себя вести, чтобы все не испортить? С другой стороны – чего выдумывать, он видит во мне женщину с которой у него самые приятные личные воспоминания… Значит, сейчас и нужно быть женщиной, а не главным редактором. Растянув слегка губы, пытаюсь бросить на Гальяно игривый взгляд. Мягко начинаю, склонив голову набок: - Серхио. - Да? - Я осмелилась потревожить тебя по одному очень важному вопросу. - Хм… Я слушаю, сладкая моя. Улыбка расползается еще шире по его небритому лицу, потом оно становится серьезней: - Слушай, ты неотразима. Приятно слышать. Может быть, это мне поможет быть уверенней. Смущенно опустив глаза, довольно усмехаюсь комплименту: - А... Да, ладно. - Гадом буду! Сидим оба чуть склонившись другу к другу, достаточно близко, что делает происходящее и всю обстановку как-то интимней и дружественней. Гальяно еще сильней наклоняется в мою сторону и негромко добавляет: - Я очень часто тебя вспоминаю. Такого про себя сказать не могу, да и ни к чему сейчас разрешать ему слюни пускать, но почему-то получается само собой - вздернув вверх бровь, переспрашиваю, слегка кивая: - Серьезно?! Гальяно откидывается на спинку кресла, убирая улыбку: - А что я похож на клоуна, что ли? Наверно я взяла не тот тон. Черт их знает, теток, как правильно надо флиртовать. Покачав головой, нервно тянусь к спадающей на плечо волне волос и отбрасываю за плечо: - Да, нет, но… Не знаю, как вырулить на нужную тему и потому изображаю смех. Серхио снова наклоняется вперед, в мою сторону и начинает обнюхивать: - Cлушай…, м-м-м… Как от тебя приятно пахнет! Охотно поворачиваюсь, подставляя ушко и шею: - Ну, так, французы веников не вяжут. Гальяно вдруг возражает: - Вяжут! - Хэ… - Вяжут. Забашляешь, они еще и воблу сушат. - Ха..., не знаю. - Хрен с ними французами. Я слушаю тебя! Значит, прелюдия закончилась и надо переходить к сути. Встряхнув головой, делаю лицо серьезным, наклоняясь навстречу Гальяно: - Э-э-э…Сереж... И замолкаю… Блин, как бы все не испортить! Собрав все свое женское обаяние (уж не знаю, есть оно у меня или нет, но будем считать, что есть) сладко улыбаюсь. Гальяно улыбается в ответ: - Ну? Не люблю просить. Язык как не свой, не поворачивается, и гладкости мысли нет. Смущенно опускаю глаза , неуверенно качая головой, потом снова смотрю на Гальяно: - А..., э-э-э…Мне кажется, что это решение… Ну, которое ты принял…, то есть вы… Серхио укоризненно смотрит на меня: - Марго, мы с тобой на ты! От этого не легче. Сказать полубогу, что он неправ совсем непросто: - Спасибо. Улыбнувшись, снова судорожно тянусь к волосам, запихивая их за ухо: - Так вот…, мне кажется это решение… Еще раз покачав головой, все же решаюсь сказать: - Неправильное! И я объясню почему. Дело в том, что Лазарев… Прикрыв глаза, Серхио прерывает меня: - Секундочку! Так и замираю с открытым ртом, не решаясь продолжить. Гальяно тоже подается навстречу мне: - Марго… Что? Ты решила надавить на меня, только потому, что ты мне нравишься? Черт, двигаюсь, как по тонкому льду. Шаг влево, шаг вправо и все - затянет, и не выплывешь! Смеюсь, но выходит не очень естественно: - Да нет, вовсе нет! Серхио тоже смеется, грозя пальцем: - Да, да! Потом улыбка исчезает: - Вот, слушай меня сюда. Он встает и мне приходиться глядеть на него снизу вверх. - Так вот, сладкая моя, слушай меня сюда. Он заходит за спину и там останавливается, положив руки на спинку кресла. Походу я сейчас получу по шапке, и меня занесут в черный список. Напряженно выпрямившись, таращусь в стол перед собой и жду приговора. - Я готов прислушиваться к каждому слову женщины, к ее советам. Я тебе больше скажу - я готов выполнять любые ее прихоти! Он возвращается к своему креслу, и я поворачиваю голову, взглянуть на него. Слова звучат мирно, и я успокаиваюсь. Усевшись обратно на свое место, Гальяно добавляет: - В постели! Краснею от стыда - а ведь он прав, действительно, веду себя, как женщина: глазки строю, духи, улыбочки…. Вместо того чтобы прийти и четко показать все плюсы и минусы! Серхио пожимает плечами: - А что касается работы, тут я гей. Мы серьезно смотрим друг другу в глаза, и я понимаю, что исправлять что-то уже поздно. Надо было по-другому с самого начала…. А у меня даже и мыслей в эту сторону не возникло… Серхио виновато пожимает плечами: - На работе мне больше нравятся мужики. Мы снова улыбаемся друг другу, и я грустно отвожу взгляд в сторону. Мы конечно еще пару минут расшаркиваемся друг перед другом, болтая ни о чем, а потом я убираюсь прочь, поджав хвост. *** Очень хочется напиться… Хотя бы чуть-чуть… Подправив помаду и блеск на губах, спускаюсь в «Дедлайн». Когда, не торопясь, иду, размахивая сумкой через зал, посматривая по сторонам, от столиков у стены слышится голос Мокрицкой: - Маргарита Александровна! Оглядываюсь на зов - кроме Эльвиры, машущей рукой, там еще Людмила с коктейльным бокалом. - Присоединяйтесь! За этим, в общем-то, и пришла, а в компании пить веселее. Люся сдвигается к стене, и я, прижав сзади юбку, присаживаюсь на край скамейки, чуть боком к столу и положив ногу на ногу: - Спасибо. А сумку цепляю на спинку диванчика. Эльвира вздыхает: - Мы тут, как раз, только что вот вашего брата вспоминали. - Да? Я надеюсь цензурными словами? Мокрицкая усмехается, и Людмила тоже подключается к разговору: - Конечно! Мы говорили, если бы Игорь Семенович был бы здесь, он бы всего этого не допустил! Эльвира кивает, соглашаясь: - Угу. Упрек справедливый, но получается, что это я виновата в происходящем. Надо же, уже и по забегаловкам меня пинают... Мне это не нравится, и я кошусь, не слишком дружелюбно, на секретаршу: - Ты так уверена? - Конечно! Эльвира подливает масла в огонь: - Я тоже! Гоша умел ставить людей на место! Значит я мутант, а не Гоша. Виновато покраснев, опускаю глаза в пол, потом отворачиваюсь. Мокрицкая продолжает сетовать: - Даже таких, как Гальяно и Лазарев. Ну, а о Зимовском я вообще промолчу. А Зимовский то, чем отличается, в этой компании уродов? Насколько я его узнала за эти несколько месяцев, в части подлости ему равных нет. Зацепившись за слова Эльвиры, вопросительно поднимаю бровь: - Почему? - Потому что этот засранец его не только уважал, но еще и боялся. - Да? Мне казалось, что они были друзьями. - Может быть, Гоша так и думал, только дружбой там никогда и не пахло. Это для меня новость. И еще мне непонятно, как Игорь, столько лет мог ошибаться: - Почему? - Потому что Зимовский и дружба, это понятия несовместимые. Трудно не согласиться и я снова отворачиваюсь, глазея на публику: - Ну да, может ты и права. - Ну, хотя Игорек тоже был далеко не святым. В каком смысле? Неужели и к Игорю есть претензии? Уж что-что, но в подлости и предательстве упрекнуть его невозможно! Хмуро гляжу на Эльвиру, ожидая неприятных высказываний в адрес Игоря, но она говорит другое: - Но что касалось в плане работы, то тут он был абсолютно порядочным и принципиальным. Вот за это его и уважали! Мокрицкая прикладывается к бокалу с коктейлем, а я расслабляюсь – всегда приятно слышать про себя хорошее, особенно, если за глаза и нет повода считать это лестью… Так! Я пришла сюда выпить, а не лясы точить. Поворачиваюсь снять сумку со спинки: - Ну, спасибо за комплимент. Потом оглядываюсь на зависшую Мокрицкую: - Я обязательно передам! - А-а-а. Поднявшись, иду к стойке, к Витьку – меня устроит немного виски в бокал и долька лимона. *** Домой приезжаю уже поздно, когда за окном темно. Переодевшись в светло-голубую майку и темные штаны, перемещаюсь в гостиную потрепаться с Анькой. Она сидит возле спящего под одеялом Егорова, сраженного наповал увольнением. Видимо перенервничав, он успел хорошо приложиться и теперь «отдыхает». Сомова предлагает поесть и скоро я налегаю на остатки салата в салатнице, а она предпочитает ковыряться ножом в жареной свинье. Заодно рассказываю ей об инсинуациях, услышанных в свой и Гошин адрес в нашей забегаловке. Оказывается, это я виновата в том бардаке, который у нас творится! Анюта, забрав пустые тарелки, срывается принести себе чашку чая, а когда вновь усаживается на место, вздыхает: - Марго, кончай ты грузиться. Ну, не у одной тебя проблемы. Но я еще не выговорилась – мысль об Игоре, который бы не допустил развала «МЖ» не отпускает меня. Но виновата в этом не я, а совсем другая тетка! Сложив руки на груди, недовольно отворачиваюсь от Аньки, клокоча внутри от обиды: - Ну, какая же тварь эта Карина! Ну, какая тварь… Анюта, взяв печеньку с блюдца, бурчит: - Причем здесь она-то? Как это причем? Стараюсь приглушить голос: - Да потому что! Если бы не эта полоумная, то ничего бы не было. Ничего! Работал бы себе Гоша спокойно, и работал. И никто бы никого никуда бы не увольнял! Сомова снова жует и на меня смотрит молча, не комментируя. Неожиданно Егоров начинает во сне возиться, постанывать и похрапывать. Анька на него оглядывается и шипит на меня: - Чш-ш… Она поправляет одеяло на дремлющем бойфренде, а потом снова разворачивается ко мне: - Слушай, давай, утро вечера мудренее. Ни хрена оно не мудренее. С каждым днем только все хуже и хуже! Хмуро ворчу: - Можно подумать, что утром что-то измениться. Сомова снова прикладывает палец к губам: - Чш-ш…. Ни работы не осталось, ни дома. Смотрю на мою сладкую парочку и, отвернувшись, вздыхаю.