Заново

      Ольгерд приоткрыл глаза: он оказался в своих покоях, в постели. Одно из окон было открыто, с улицы дул тёплый летний ветер, доносились крики петухов, людские голоса, ржание коней… Легко проплывали в голове мысли, и долго не задерживались: как же рассвет? Поляна? Он уже дома? Забыл, как дошёл? Давно спит?       Шляхтич вздохнул, чувствуя, что спина затекла, и слабо повёл плечами — сил не было совсем… Должно быть, не мало он выпил на вчерашнем празднике. — Смотри… Проснулся?       Что-то зашуршало в углу, и краем глаза Эверек уловил движение. — Ольгерд?       Шляхтич медленно перевёл взгляд в сторону, а затем столь же медленно повернул голову — на него с тревогой смотрела Шани, присаживаясь на стоящий возле постели стул. На её красивом лице хорошо были видны следы бессонной ночи: она выглядела бледной, под светло-зелёными глазами залегли тени, а взгляд был несколько рассеянным. — Как ты себя чувствуешь? — Как будто всю ночь куда-то бежал, — сиплым шёпотом отозвался мужчина, — Устал… сил нет. — А имя своё можешь назвать? — Конечно… — Эверек посмотрел на неё с непониманием. — Назови целиком. —…Ольгерд моё имя. Сын Богумила и Кристины. А нарёк меня так мой дед, Кейстут. Все фон Эвереки… Надеюсь, довольно. А где Геральт?       Ведьмак, всё это время стоявший у стены, услышав своё имя, медленно подошёл и встал рядом с Шани. По его лицу, всегда выглядевшему болезненно, нельзя было ничего сказать наверняка, однако взгляд жёлтых глаз из под полуприкрытых век выдавал глубокую усталость — той ночью он тоже не сомкнул глаз. — Всё… получилось? Ты что-то увидел? — Договаривая, Ольгерд ненадолго прикрыл глаза, чувствуя, что даже слова даются ему с трудом. — Я… — Начал было ведьмак, но вдруг медичка резко поднялась с места, потянулась за чем-то, и тут же снова опустилась на стул с кубком в руках. — Сначала выпей. Потом поговорите.       Эверек думал, что сейчас возьмёт у Шани кубок и выпьет, но, как только собрался поднять руку, то понял, что тело так ослабло, что даже это трудно было сделать. — Я не хочу пить, — соврал шляхтич. — Сердечного приступа, наверное, тоже не хочешь? — Неожиданно резко ответила девушка, и тут же, просунув руку ему под затылок, приподняла голову, поднося кубок к губам.       Ольгерду это очень не понравилось, но, бросив на девушку косой взгляд, он терпеливо выпил какой-то травяной отвар. Мужчина быстро понял, что упрямство было лишним — после лекарства в голове довольно быстро прояснилось, стало легче говорить, откуда-то появились силы. — Теперь ты ответишь? — Шляхтич снова посмотрел на ведьмака.       Ведьмак посмотрел на медичку. Шани не смотрела ни на кого, только молча хмурилась и поджимала губы. Наконец она неопределённо дёрнула плечом и поднялась с места: — Говорите, — бросила она, отворачиваясь и отходя куда-то в другой конец комнаты, — хуже уже вряд ли станет. — Что с ней? — Вполголоса спросил Эверек, сдвигая брови к переносице. — Что случилось, пока я спал? Геральт, говори же.       Ведьмак тяжело вздохнул и опустился на стул, где только что сидела Шани. — Я начал проводить обряд и тебе стало плохо. — Это что-то означает? — Не совсем. Скажи, перед тем, как мы вышли на поляну, ты уже чувствовал боль или головокружение? — Нет, — Ольгерд медленно покачал головой, — только позже, уже когда ты начал обряд… кажется…       Ведьмак какое-то время молчал, глядя на Эверека, словно пытаясь понять, врёт он, или на самом деле ни о чём не подозревал. Шляхтич не отводил глаз. — У тебя остановилось сердце, — наконец, негромко сказал Геральт, — когда я поджёг травы, ты вдруг потерял сознание. Повезло, что неподалёку оказались люди… Шани успела тебя спасти.       С другого конца комнаты неожиданно донёсся звук, будто что-то шлёпнулось в воду: Шани с размаху, будто от злости, бросила полотенце в таз.       Взгляд Эверека блуждал по комнате, как если бы он пытался что-то найти глазами, и вдруг неожиданно замер. Затем он вновь, с надеждой посмотрел на ведьмака. — А обряд… Ты завершил его? — Нет, конечно, — наморщив лоб, покачал головой белоголовый, — много ли пользы, скажи, завершить обряд над твоим телом? — Но это… То, что произошло, это может быть как-то связано с прочей? Раз мне стало плохо именно тогда, когда ты начал обряд… — Сомневаюсь. Будь это порча, или проклятие, я бы просто… увидел это. — Увидел? Как это?.. Что ты имеешь ввиду? — Ты не поймёшь, это моё ремесло. На крайний случай, обряд притянул бы призрака, если бы это было дело его рук. Но это… Это просто болезнь, Ольгерд. — Не может быть, — низким тоном пробормотал шляхтич, качая головой, — нет… Ведь ты не довёл дело до конца… Надо завершить обряд.       Геральт тяжело вздохнул, понимая, что разговаривает со стеной, но убеждать Ольгерда ему не пришлось. — Ты чуть не умер, — вдруг подала голос медичка.       Она стояла возле таза с водой, прижав мокрую руку ко лбу: в голове у неё шумело и стучало — сказывались две подряд бессонные ночи и крепкий алкоголь, выпитый накануне.       Это была просто воля случая, что как раз тогда они, вместе с Лютиком, вышли на тропинку, ведущую к роще, чтобы полюбоваться рассветом и пойти, наконец, спать. Они не думали идти к перелеску, хотели свернуть на холм, и так бы и поступили, если бы не услышали крики о помощи со стороны деревьев. Шани, хоть и совсем не трезвая, не могла пренебречь своим долгом, и бросилась туда. — П-постой! Шани! А если там волколак, и они от него убегают! — Бард бросился за ней, пытаясь ухватить, но и ему до трезвого было далеко.       Навстречу им выбежала напуганная парочка, сбивчиво объяснившая, что случилось. Медичка велела Лютику позвать на помощь кого-нибудь в поместье, а сама побежала, не слушая криков друга и не разбирая дороги, спотыкаясь и едва не падая по пути. Когда Шани выбежала на поляну, то сразу увидела Геральта: он даже не поднял головы, продолжая ритмично давить на грудь распростёртому на земле Ольгерду.       Девушка быстро бросилась к ним, упала на колени рядом с ведьмаком: — Давно? — Успела она спросить, перед тем как начать делать искусственное дыхание. — Около минуты, — бросил ведьмак, высчитывая количество нажатий.       Спустя ещё полминуты Шани прижала руку к шее Эверека и, не нащупав пульса, быстро разодрала рубаху на шляхтиче; отмерив двумя пальцами расстояние, показала ведьмаку на середину груди. — Бей. Быстрее, Геральт.       Геральту некогда было думать, он слепо повиновался — постаравшись соотнести силу, сильно ударил ребром согнутой в кулаке ладони как раз в то место, куда показала медичка. Она не думала, что сработает. Но Ольгерд, не приходя в сознание, вдруг резко, сдавленно вдохнул, так, словно в последний момент вынырнул из ледяной воды.       Просто везение, обычная случайность: что она оказалась там, а не в поместье; что не заснула пьяная за столом, что быстро добежала, что удалось вовремя запустить сердце… — Не в первый раз, — глухо бросил Эверек, вырывая её из страшных ночных воспоминаний.       Ольгерд повернул голову к раскрытому окну, чтобы ни с кем не столкнуться взглядами. Для Шани эти слова стали последней каплей. — …И зачем до этого было доводить?! — Вспыхнула девушка, резко обернувшись и всплеснув руками, — Другого времени не было?! Другого дня?! На тот свет торопился?!.. Вы хотя бы могли предупредить меня! Я бы… — Всё уже произошло. — Повысив голос и мрачнея лицом, прервал её шляхтич, — Нечего причитать. Обошлось — и ладно.       Ведьмак чувствовал, как накаляется воздух, почти так же, как обычно чувствовал магию, но пока не знал, что делать — не подерутся же они… И всё же, он никогда прежде не видел, чтобы лицо медички выражало такую злость. Мимоходом он подумал, что Эверек, похоже, обладал редким и весьма сомнительным талантом выводить из себя даже самых уравновешенных людей. — Геральт был прав, — нарочито громко и с трудом сдерживая ярость, процедила девушка: губы у неё побелели и затряслись, — ты с завидным упорством ищешь случая расстаться с жизнью. Только твоей вины это никак не искупит! — А я уж и перед тобой виноват? — Со злобой в голосе огрызнулся Ольгерд, резко повернув голову и метнув лихорадочный взгляд в медичку, задевшую за живое, — никто тебя не просил меня спасать.       Шани медленно покачала головой, презрительно приподняв губу. Геральт думал, что она молча выйдет, шарахнув, как следует, дверью, но недооценил медичку. Она медленно прошла с другого конца комнаты, остановившись на полпути к двери и посмотрела Эвереку в глаза: — Верно, ты не просил тебя спасать. Зато просил не оставлять тебя, когда думал, что умрёшь от боли. Никак забыл уже? И куда это девалась твоя наглость тогда? Умереть боишься, жить боишься… Знаешь, что, Ольгерд? Пошёл ты!.. Трус.       Шани не была магичкой, а её слова не были чарами, однако это был тот самый случай, когда обычные слова имеют силу не меньшую, чем у колдовских заклинаний — она даже близко к нему не подходила, но последний меткий выпад был сродни затрещине. Девушка ещё видела, как кровь кинулась ему в лицо и, после этого, не оборачиваясь, вышла за дверь. — Интересно, я доживу до того дня, когда ты перестанешь вести себя, как скотина? — Устало спросил ведьмак спустя пару минут тишины. — Не волнуйся, — понизив голос до рычащих нот, процедил Эверек, — Я долго не протяну.       Преодолевая чудовищную слабость, он, сам не зная зачем, начал подниматься: сперва сел на постели, прижимая ладонь к кружащейся голове; потом спустил ноги на пол, долго сидел так, боясь, что, попытавшись встать, не удержится и упадёт. Геральт молча сидел на своём месте, не пытаясь ни останавливать, ни помогать: он, в отличие от Шани, понимал, что, если кого Эверек и должен был нацепить на свой герб, так это не кабана, а барана.       На нетвёрдых ногах шляхтич подошёл к распахнутому окну, опёрся о подоконник: свадебные украшения ещё не убрали, везде виднелись остатки буйного гулянья — от бутылок до разбросанных золотых. Слуги сновали в разные стороны, медленно, но верно приводя двор в порядок... Сколь хорош был вчерашний день, и в какой ад превратилось это утро… — Скажи, что ты видел в бреду.       Эверек вздрогнул: не столько от внезапно сказанного ведьмаком, сколько от того, что тот знал, что Ольгерд что-то видел. Он через плечо покосился на белоголового. — Когда тебя сюда принесли, — пояснил Геральт, — ты что-то говорил в беспамятстве. Звал Ирис. Умолял убить тебя, кричал, как под пыткой. — Кто-то… слышал? — Слабым голосом спросил шляхтич. — К счастью, к тому времени почти все уже перепились и разъехались, либо пошли спать. Лютик насилу растормошил пару твоих людей, чтоб помогли тебя донести, но они тоже были страшно пьяные, может, и не вспомнят ничего. Молодожёны точно не слышали, они в другом крыле остались. Остальным, кто спрашивал, мы соврали, сказав, что ты напился в дым, вот и начал орать. — Спасибо, — глухо ответил Ольгерд и на какое-то время замолчал. Руки, которыми он опёрся о подоконник, задрожали, но мужчина упрямо продолжал стоять, — Я… помню, как видел кошмар. Я сидел и смотрел на тебя, пока ты начинал обряд… И вдруг на твоём месте оказался призрак. Как ты, только старше и бледнее, гораздо — почти прозрачный… У него в руках была Ирис. Моя… То есть, та сабля, которую я подарил тебе… Скажи, Геральт… Она у тебя? Сейчас? — Нет, — покачал головой ведьмак, — Я храню твой подарок в надёжном месте, но случая воспользоваться им мне не представилось.       От Белого Волка не укрылось, что Эверек выдохнул с облегчением. — Что было дальше? — Дальше этот… Это… существо, оно бросилось ко мне, чтобы убить — откуда-то я знал наверняка. И мир перестал существовать. Только какая-то бесконечная вереница, люди, места, голоса… Как вспомнишь, так тошно — такой безумный вихрь… — Кого ты видел? — Плохо помню: слишком много было лиц, не успевал никого разглядеть. Потом я видел обрывки воспоминаний, или даже то, чего совсем не было… Я видел Ирис на картине, а потом её скелет. — Эверек прервался, медленно покачав головой. — Видел себя как… мёртвого. В крови, истерзанного, переломанного. А потом снова видел её…       Он вновь замолчал, в этот раз надолго, словно не мог об этом говорить. Наконец, Геральт поднялся с места, медленно подошёл и встал за спиной мужчины, скрестив руки на груди. — Что она сказала? — Негромко, но с нажимом спросил ведьмак. — Она много говорила, — голос шляхтича надломился, и ведьмак понял, что сам он не расскажет никогда.       Когда рана воспаляется, необходимо лечение: её вскрывают, вымывают гной, до тех пор, пока она не станет чистой и не начнёт сочиться кровью. Только потом её зашивают, или смазывают мазью, или бинтуют, чтобы заживало быстрее. И весь процесс всегда крайне болезненный для раненого. Но иначе его не спасти. Шани знала это как медик, Геральт — как тот, кто часто имел дело с опасными ранами. Но редко кто говорил, что то же самое необходимо делать с ранами душевными. Ведьмак терпеливо вздохнул и, скрепя сердце, приготовился к худшему. — Скажи, что именно. Это важно, — снова прервал тишину белоголовый.       Ольгерд опустил голову, напряг плечи. Не сразу, но всё-таки он заговорил: — Она просила меня. Просила, чтобы я перестал себя… мучить. Говорила… Что не хочет этого. — Он произносил слова медленно, отрывчато, и с не пойми откуда взявшейся злобой. Вдруг Ольгерд поднял голову и повысил голос. — Она сказала… Что не она прокляла меня! Что никто не проклинал меня! Кроме меня самого!       Эверек развернулся к ведьмаку, покачнулся, словно пьяный. Геральт смотрел на него спокойно, почти холодно, готовясь к любым неожиданностям с его стороны: к драке, к истерике, к потере сознания или попытке выброситься в окно. Он видел то, чего ожидал: лицо Ольгерда страшно исказилось, он широко раскрыл глаза, в которых одновременно отражались горе, неистовство и отчаяние — как у обезумевшего от боли зверя. Смотреть в них было тяжело, но ведьмак не отводил взгляда. —… Она сказала, — пугающе понизив тон голоса продолжил он, медленно подходя, — Что это я проклял себя! Что каждый день проклинаю! Ни призраки, ни родня, ни брат, ни враги, ни херова дочка убитого Гарина, ни она — ни-кто из них! А потом… Знаешь, что потом?!       «Догадываюсь», — подумал ведьмак, напрягая все мышцы, готовясь в случае чего действовать так, чтоб шляхтич не смог нанести вреда ни себе, ни ему. — Сказала — «живи, Ольгерд»!       После этих слов он вдруг разом поник, закрыл глаза и обхватил руками голову, словно она заболела. Геральт быстро взял его под локти, чтоб не упал, и Ольгерд, ища опоры, вцепился руками ему в плечи, тяжело дыша и содрогаясь. — Ты обещал, — сдавленно сказал Эверек, глядя куда-то в пустоту, — что после обряда ты скажешь… что-то скажешь мне, что поможет. Скажи, ведьмак. — Ирис опередила меня, — признался Геральт, на всякий случай всё ещё придерживая его, — Ты сам причина своей болезни. Твои мучения, твоя вина. И твоё нежелание поверить в это. Ты скорее поверишь в злых духов, в порчу, проклятия и вообще во что угодно, лишь бы скрыться от правды. От того, что тебя мучает каждый миг. Признай, наконец, что тебя мучает, Ольгерд.       Мужчина не смотрел на Геральта. Сжав зубы, он отрицательно качнул головой, потом зажмурился, как от боли… Потом заговорил, цедя сквозь зубы чуть не каждое слово: — Мой брат. Погиб. Из-за меня. Моя… жена. Погибла. Из-за меня! — Рявкнул он, опустив голову и сжав руки на плечах ведьмака так, что побелели костяшки пальцев. И вдруг, словно камень убрали с дороги бурного потока — слова потекли сами. — Люди, которых я любил!.. Не прощу… Не прощу себе этого! Никогда! — Он яростно качал головой, от чего мир в затуманенных глазах прыгал, дрожал и переворачивался, — Почему они так хотят, чтобы я жил! После всего — почему?!       Последние слова он проорал, срывая голос, и вдруг закашлялся. Ведьмак воспользовался этим мигом, не отпуская Ольгерда, постарался усадить его на постель — благо, у того уже не было сил сопротивляться. — Ты думаешь, что смерть окончит твои страдания, — негромко заговорил ведьмак, глядя в мутные глаза Эверека, — И хотя это никому до конца не ведомо, глядя на тебя… Меня слишком часто нанимали, чтобы разобраться с неупокоенными духами, и всегда это были те люди, кто страдал при жизни. Думаю, ты понимаешь, о чём я. Возможно Ирис и Витольд просто хотят, чтобы ты примирился сам с собой. Чтобы тебе не пришлось мучится и после. Так думаю я, но, на самом деле, любовь не требует никаких объяснений. Исполни их просьбу как единственное, чем можешь отплатить за эту любовь. И исправь то, что можешь исправить. Пусть даже на это уйдёт вся жизнь… Ты устал. Ложись и спи. Всё закончилось, Ольгерд.       Шляхтич молча, медленно откинулся на постель, какое-то время глядя в потолок пустым взглядом. Он уже смутно соображал и слова ведьмака эхом повторялись в голове — всё закончилось. Наконец, он смежил веки и сразу же заснул.       Почти в тот же миг распахнулась дверь — это вернулась Шани, услышавшая крики. Была ли она зла или обижена, но врачебный долг был для неё на первом месте. — Что случилось? — Хмуро, но растерянно спросила она, посмотрев сначала на спящего Эверека, а потом на Геральта, выглядевшего так, словно он только что закончил тяжёлый бой, — Что это были за вопли?.. — Я вскрыл дурную рану, — устало усмехнулся ведьмак, — сама знаешь, это никогда не бывает приятно и безболезненно.       Шани поставила руки на пояс и покачала головой. — Геральт, он так долго не проживёт. — Успокойся, Шани. — Вздохнул ведьмак, потирая ладонью глаза. — Я думаю, теперь-то он, наконец, сможет спокойно жить… хотя бы попытаться. А теперь, последуем его примеру.       Медичка посмотрела на шляхтича — тот спокойно спал, словно не он несколько минут назад орал до хрипоты, так, что внизу было слыхать. — Верно, — девушка потёрла переносицу, чувствуя, как кружится голова от недосыпа, — но я пока побуду здесь. На случай, если остановка повторится… — Шани, ты устала, — проворчал ведьмак, поднимаясь, — я устал. Все устали. Кроме, я уверен, пары кабанов, которые уже должны были проспаться от вчерашней попойки. Вот они пусть и стерегут своего атамана… Не надо так на меня смотреть. Пошли. Всё будет хорошо.