Два одиночества

      Уилл Грэм мог видеть глазами тех, для кого человеческая жизнь является всего лишь инструментом для исполнения планов, противоречащих морали и самому понятию «человечности»; мысленно влезал в шкуру убийц/потрошителей/гурманов, просто больных, и сам являлся не совсем здравой личностью, но борющейся за спасение будущих возможных жертв. Будь-то грибница, мозаика, струны, созданные из голосовых связок — воспроизводил детальную картину произошедшего, чтобы разобраться во всех тонкостях психопатической натуры. Сначала, он мог смотреть на это холодным взглядом, ощущать только разбор действия, хоть и имея представление себя на месте убийцы — но чем дальше, тем глубже было погружение в те реалии, что стали для него лезвиями: будто бы куча ножей, создающих круг; и с каждым новым делом он наседал то на одно лезвие, то на другое, а в какой-то момент лезвие и вовсе воткнулось в спину, но его уже держали.       И видя бесконечное количество раз черный силуэт человека с рогами, Уилл понимал, что находится совсем близко к тому, кого можно считать гениальным кукловодом, гениальным убийцей. Он сходил с ума, желал верить, что дело вовсе не в психике, подорванной тяжелыми рабочими буднями — так лелеял ожидания, буквально шептал себе: — Всё дело в голове, где-то там, — и, частично, он был прав. Стал полностью прав намного позже, чем нужно было. Ведь дело было не только в дебильном энцефалите, но и в том, что ему в голову нагло в л е з л и, и сделали это без спроса. А когда правда открылась, то стало видно и других марионеток, то, как управляют ими, в угоду только одной черной душе, настолько прогнившей, что и думать не хочется, но приходится, ведь человек с оленьими рогами приходит в каждую мысль, в каждое воссоздание чужой мысли. Было поздно, но осознание пришло.       Интерес Ганнибала возникал постепенно. Уилл представлялся человеком необычным, со своими, как это обычно бывает, тараканами в голове, но не столь значимым, чтобы менять ради него свою жизнь, своё поведение, выдающее хищника. А когда интерес стал настолько велик, с искусанных губ сорвались слова «друг», «дружба» и «он видит мир моими глазами». Только дурак мог не понять одержимость, питаемую Лектером к Грэму, и только дураки их окружали, так сильно уверовавшие в то, что им внушали. Самый лучший способ обмануть человека — сказать правду, но не всю, и обязательно сказать именно крупицу правды, чтобы она могла обрасти толстым слоем такой сладкой лжи, что для других будет единственной верой. Но одержимость — штука вовсе не простая, обязательно губящая, в той или иной мере — Ганнибал понимал это — Ганнибал сдерживал это. Дерганье за ниточки удавалось всё хуже и хуже, и с каждой новой жертвой его восхищение росло, как и возможность быть обнаруженным.       Они — два одиночества, кто бы что ни говорил. Один — больной разумом, другой — великолепный манипулятор, эстет и гурман, для которого люди — способ пропитания, создания действительно ужасных картин и способ развлечения. Что может быть лучше, чем смотреть на человеческую глупость? Только управлять чужим безумием.