Между нами стена

      Ноги болезненно затекли, а глаза резко открылись, когда послышались чьи-то рыдания за стеной. Кажется, я уснул в очень неудобной позе.       Сначала я несколько поёжился, чтобы не выдать себя и не обречь на новые «душещипательные» разговоры, а спустя двадцать минут осознал, что Миртл всё-таки решила выплакать целое Чёрное озеро. С некоторых пор я знал вдоль и поперёк все её тайны. Что в этот раз могло так встревожить привидение? Я тихо вздохнул и решил подождать подходящего момента, но вместо этого снова ушёл в полудрёму.       Ещё несколько всхлипов, и мой разум пробудился окончательно.       Это была не моя «туалетная» подруга.       Срывая дверь с петель, Плакса Миртл вылетела, убийственно сверкая глазами на соседнюю кабинку.       Что ж, выдавать своё присутствие мне не хотелось.       Кто бы там ни был, но если просочится слух, что сам Драко Малфой избегает целого Хогвартса, это отнюдь не прибавит мне лоска.       Но я избегал.       Всё изменилось. Абсолютно. Седьмой курс расставил всё по своим местам. Количество друзей и необходимость в чьём-то обществе куда-то стремительно вылетели, оставляя холодный неизбежный выбор — не выделываться и не изображать из себя правильного антигероя.       В целом я был этому рад. Среди героев-победителей, злодеев и жертв мне досталась роль наконец-то быть собой.       Но слушать молча чужой плач… так бы поступил я?       Мерлина ради, почему шанс понять, кто я есть, перед самим собой представился только сейчас?       Пока что я просто слушал.       Истерика то усиливалась, то стихала.       Кто бы там ни был — почти два часа, чёрт возьми, рыдать! Уму непостижимо. И меня это уже начинает раздражать. Возможно, я разорву на части виновника или отчитаю рыдательницу, что так отчаянно возложила на кого-то свои надежды. Скорее первое, скорее я размозжу голову первого…       А тебе, переплакса Миртл, мне стоит подарить Маховик времени?       В подземелье Мэнора найдётся всякое. Только прекрати всё это. Выматывает.       И всё же.       Возможно, хуже всего только то, что всё это время я не решаюсь ничего сказать.       Она сидела ровно за моей спиной, через стенку, и я чувствовал каждый вздох и всхлип как возле своего уха. Эти невыносимые рыдания казались знакомыми, а вибрация от них через стенку просто сводила меня с ума.       Меня накрыло жадное любопытство, тайком закравшееся в сознание…       Конечно, я бы мог дождаться Миртл. Она всё расскажет, но…       Так не могло продолжаться.       В конце концов, я должен понять, в чём дело!       — Ты собираешься сидеть здесь всю ночь?       Я постарался сказать это как можно спокойнее, чтобы не спугнуть мою новую «туалетную» приятельницу.       Замолчала. Может, она узнала меня и испугалась? Что ж, тогда я всё ещё не теряю своего «очарования»…       — Если да, то, может, расскажешь, почему плачешь?       — Кто ты?       Моё сердце наполнилось ужасом и непередаваемой силы удивлением.       Меня пробило тягучим, холодным потом от осознания того, чей голос я только что услышал.       И тотчас я пожалел, что втянулся в эту авантюру, но я собрался с мыслями и тяжело сглотнул, чтобы снова найти силы заговорить. Хладная кровь аристократа должна была мне помочь.       Не стоит мне себя выдавать.       Только не Гермионе Грейнджер. Может, стоит её переиграть? Нет. Плохая затея. Она узнает меня, если не уже.       — Разве это важно? И не проще ли открыться незнакомцу?       — Давно ты здесь? — её голос звучал хрипло, и, кажется, ей нужен был стакан воды, а мне — огневиски.       Она действительно не узнала меня?       Конечно, я мог бы соврать и что-то выдумать. Притвориться идиотом, что не заметил истерики, и стать обычным бесчувственным мерзавцем, каким и был в её глазах долгие годы. Анонимно, конечно. И выйти из всего этого плохого сюжета сухим.       Но тогда я ничего не узнаю.       Разве мне кто-то расскажет, что привело в ужас маглорождённую, которая сражалась с Тёмным Лордом?       Всего лишь подчеркну, что я уже безвозвратно втянут в её историю, выслушав каждый её всхлип. Исходя из количества пролитых слёз, я уверен, что она испытала нечто для неё драматичное.       Хотя шанс на успех что-то узнать такой же, как и мне попасть на ужин за гриффиндорский стол, и всё же я попытаю счастья.       — Слышал все твои полтора часа рыданий.       — Почему не заговорил раньше?       — Не хотел отвлекать.       — Я, наверное, пойду.       Упрямая грязнокровка едва поднялась на ноги. Кажется, стена между нами была довольно массивной. Как толстый слой непробиваемого гриффиндорского упорства.       И надо оставить это слово — поганое, вшитое на уровне ДНК как у выдрессированного домашнего эльфа…       Ради себя святого, Малфой…       — Не хочешь рассказывать?       — Нет.       На нет и Визенгамота нет.       Лёгкий, едва уловимый и в каком-то смысле понимающий смешок выскочил из меня.       С недавнего возвращения на учёбу мне впервые захотелось существовать, пусть и в тесной туалетной кабинке. Даже если это вызвано простым любопытством. Хотя бы какая-то цель, определённая мной, а не другими.       Что же могло сломать героиню войны?       Ты противостояла многому, и мне никак не давал покоя вопрос: кто оказался хуже Тёмного Лорда в твоём окружении? Даже не верится, что им мог бы оказаться предатель крови Уизли. Слишком много чести.       Кажется, я готов дать шанс и ей, и себе:       — Если что, это не последний твой шанс.       — Ты часто здесь бываешь?       — Не каждая удостаивается чести узнать эту истину.       — Так я первая, с кем ты заговорил?       — Не исключено.       — Ты любишь говорить загадками?       — Иначе было бы скучно.       — Я должна ощутить себя избранной?       — Если тебе нравится подобный статус.       — Не уверена.       — Ты заработала себе дополнительные баллы.       В этот миг мне показалось, что я выдал себя с потрохами — так внимательно она вслушивалась в каждый мой ответ. Невозможно, что ты просто этого не понимаешь.       Действительно, как она могла меня не узнать?       Неужели я настолько не впечатлил её в этой жизни?       Думаю, это вопрос ещё нескольких минут, и до тебя дойдёт как внезапный гром среди ясного неба.       Я посмотрел наверх, ожидая своего грома и считая, что её терпение, как у всякого храброго человека лопнет, и она посмотрит сверху кабинки. После чего, она, очевидно, выплеснет на меня брезгливо праведный гнев, осознав, кому начала выворачивать душу. Но этого не произошло. Что-то пошло не так.       И ничего не происходило следующие молчаливые несколько минут. Словно между нами повисла невербальная магия таинства.       Вряд ли она узнает меня в данный момент, если это не случилось до сих пор. Надеюсь, в общем-то.       Или именно ты играешь со мной, а не я?       Запутанная история.       Внезапно меня окутала пугающая мысль. Что, если она действительно захочет чем-то поделиться? Одно дело любопытство, и совсем другое — что с этим делать? Что я буду делать с тайной самой Грейнджер? С какого перепуга нас вообще стало что-то связывать? Почему ты не нашла себе пыльный кабинет с книгами, а разревелась фактически у меня на плече?       Я вырывал яму сам себе с особым достоинством. Аристократичным.       — То есть, если в любой другой день я захочу поговорить, то…       — Вероятно, да, — закончил я за неё, потому что набраться их факультетской смелости мне пришлось за нас двоих.       — При этом никаких имён?       — В этом суть конфиденциальности.       — А если я узнаю твой голос?       — Это вряд ли.       — А если ты?       — Ты никогда этого не узнаешь.       — Я пойду.       С каждым её шагом моё сердце вырывалось из груди с оглушительным стуком. Как у ребёнка, который боится, что его застукают за проказами. Глупый, неоправданный страх. Сначала мне показалось, что она действительно заглянет в мою кабинку, несмотря ни на что.       Так что ж, Грейнджер. Пусть никто из нас с тобой не пожалеет.       Издавна зная, какой дотошной в своих вопросах и знаниях она может быть, мне оставалось только одно.       Исчезнуть.       Совершенно не появляться в её поле зрения. Уговорить себя не пытаться смотреть в её сторону. Скрываться за обложками книг в библиотеке, которую она давно не посещала. Сменить привычное место за слизеринским столом спиной к тебе. Иначе я бессовестно начну тебя разглядывать, и ты почувствуешь это даже затылком. Я, очевидно, поймал себя на мысли, что не имею чёткого представления о твоём лице и телосложении, и теперь меня заполняют фантазии и представления, но порой они уходят, очевидно, не в то русло.       Неважно.       Нет, Драко. Терпи. Ведь терпение — это единственное, чему ты научился за время, проведённое в рядах Пожирателей.       Это было дико неудобно, так как возбуждённый интересом мозг не хотел отказывать себе в такой пище. Вот она, смотри и любуйся: возможно, ты сразу поймёшь и причину слёз.       Но я отказывался это делать. Сам не знаю почему.       Следуй правилам, — повторял я себе, иначе эта заучка вычислит тебя в два счёта с одного неверного взгляда. Выиграй эту битву — хотя бы эту — и узнай, есть ли награда в конце. Можно ли использовать то, что ты узнаешь? И нужно ли.       Я действительно хочу что-то использовать?       Разве? Я действительно такой? Я подумаю об этом, когда это станет менее невыносимо для моего эго. В следующий раз. Остынь.       Если хорошо обдумать каждую деталь, то приходится поверить в то, что это нечто слишком личное, иначе это были бы рыдания на плечах друзей, которых у неё немало, но она предпочла всем туалетную кабинку.       Странно.       Пока это похоже на бартер, а не на то, что можно выгодно использовать.       Ведь ты тоже развернула меня совсем с другой стороны, о которой я даже сам не знал. Какого чёрта, Грейнджер?       Почему я здесь?       Почему я потерял себя так глубоко и лично, чтобы оказаться в тесной кабинке. Мы проиграли войну, но не отказались от взглядов. Мы сохранили семью, но я разругался с отцом из-за неприятия его внушений, ведь он каждый раз терпел поражения и унижения. Был ли он прав? Я не знаю, но то, что во мне сформировалось, никуда не денется. Так я думал и отчасти думаю до сих пор. Я рад быть чистокровным, но с особым упоением сейчас дружу с Плаксой Миртл. Точнее, я вытравил ей свою душу и выслушал её. Разве это нормально? Что-то странное происходит со мной, что отображается на моём блёклом сером виде. Я ускользаю из реального мира, где слизеринцы всё ещё анализируют проигрыш, я ускользаю в мир небытия. Здесь нет правил и нет общественного порицания. Нет родительского надзора. Нет фальшивых друзей и идей.       Вот где я, а не в туалете на втором этаже.       Кажется, сегодня мне не уснуть.       Все последующие дни я беспокойно ждал. До этого я ходил туда, только если начинал видеть излишний интерес к моей персоне. Паркинсон, Забини, Нотт оказались в одной лодке со мной. Они в каком-то смысле залечивали свои ненужность и отчуждённость друг другом. Меня же выворачивало от этой самозабвенной жалости к себе, поэтому я здесь. Видимо, я неосознанно решил ждать анонимного собеседника, который не смотрит на меня из жалости или презрения. Вообще не смотрит. Не знаю, почему я решил это сделать. Оно было мне настолько необходимо? Не знаю, совершенно не понимаю. Я не жаловался до этого.       Что я хотел подобным образом выяснить — лишь одному Салазару ясно, но я почти был уверен, что Грейнджер непременно вернётся. Её любопытство было моей гарантией, и всё-таки, учитывая детали её характера, я мог сказать себе точно, что раньше последнего занятия и не надейся увидеть эту отличницу.       Так и было.       Её не было несколько дней.       И терпение сходило на «нет».       Потом я убеждал себя в обратном. Зачем ей тут быть? Нет в этом смысла, но я продолжал ждать. Я и так всегда здесь. Каждый раз, приходя за час или два до отбоя.       Возможно, она хотела поговорить, не нарушая правил школы? Главное — не пересечься прямо у входа.       Тем временем целую неделю мне пришлось уговаривать Миртл молчать в присутствии грязнокровки, чтобы с её призрачных уст не слетело ничего лишнего. Никаких насмешек и полунамёков — ничего, чтобы пазл не сложился и не появилась целая картина. Мало кто способен усмирить любопытство Грейнджер.       Услышав открывающуюся дверь туалета, я резко встал. Словно открывали меня. Словно расчехлили меня. Облегчённо выдохнув, я сел обратно на пол, скрещивая ноги, так как вытянуть их было невозможно.       — Твоя подружка, которую ты терпеливо ждал всю неделю, соизволила прийти.       Её голос был мягким, а настрой, кажется, довольно ласковым, отчего мне стало даже приятно. Я не помнил такого из своего опыта, но самоуверенность Грейнджер меня улыбнула.       Чувствуешь, что я ждал?       Десять баллов Гриффиндору.       Неожиданно Плакса Миртл решила прошвырнуться сквозь кабины, замысловато улыбаясь и проносясь над нами.       Вот чёрт!       Ты порой просто невыносима!       Я красноречиво посмотрел на Элизабет, после чего она недовольно скрылась в ближайшем унитазе. Я выдохнул.       — Создаётся такое ощущение, что ты усиленно размышляешь над ситуацией.       — Миртл слегка застала врасплох.       — Но это ведь её территория, — почему-то обыкновенная фраза заставила меня улыбнуться. Наверное, на самом деле я радовался, что этот момент наконец-то настал.       И мы говорили.       — Верно, — едва слышно пролепетала Грейнджер, словно боясь продолжать диалог.       — Размышляешь над тем, что она может раскрыть мне твою личность?       — Ты родился таким догадливым?       — Вряд ли этому можно обучить.       — По поводу Миртл. Да, я предполагаю, что она может рассказать.       — Какой бы она ни была странной и отчасти противной, но она умеет хранить секреты. Поверь. И я попросил не говорить.       — Предусмотрел заранее, потому что ждал меня?       — Да, этот секрет она определённо не утаила, — я рассмеялся, потому что расслабился от осознания и принятия этого факта. Моё напряжение действительно кануло вместе с Миртл в унитаз. Конечно, я лукавил, моя новая «туалетная» подруга, но, кажется, мне это нужно больше, чем тебе.       Такое общение… Хотя бы с кем-то.       — Так ты передумала? Решила поделиться? — больше я не хотел молчать.       — Может, просто поговорим? — аккуратно предложила Гермиона.       Но, может, лучше ты просто выговоришься? — подумал я, однако не решился спросить об этом, испугавшись оттолкнуть девушку. Я решил пойти по её правилам.       — О чём хочешь поговорить?       — Даже не знаю, — её голос звучал почти гипнотизирующе, и я молил себя не сдуться на самом простом диалоге.       — Расскажешь о себе?       — Так ты сможешь сократить круг возможных кандидатов. Разве ты не анонимности хотела?       — Ты прав, — даже через стену в её голосе я услышал смущение.       Необходимо было начать с чего-то банального и простого, что в теории могло бы нас связать и обозначить общие вкусы.       — Что ела на завтрак?       — Пропустила завтрак. Ограничилась чаем. А ты?       — Немного омлета, бекон. Несколько блинчиков с карамелью.       — Мне больше нравятся со сгущёнкой.       — А что насчёт шоколадного пудинга?       — Я не особый фанат.       — В этом мы похожи.       — Кажется, не только в этом, — заключила Гермиона, прислоняясь головой к стене — как показалось, ровно позади меня.       Сейчас я смутно помню, о чём мы говорили ещё два часа в полумраке. Это был сплошной разговор ни о чём. Мне никогда не приходилось этого делать. Рассуждать о значимости кошачьих или любви к кофе было довольно глупо, но упоительно. Главным было не говорить о своём месте в этой жизни или о совершённых или не совершённых поступках.       Я никогда не получал такого удовольствия от разговора с кем бы то ни было и не задумывался о значимости такой простой и функционально необходимой вещи, как о способе получить приятные впечатления. Почему-то мою бледную кожу покрыли мурашки, когда она решила уйти.       Это не то, что я должен был чувствовать к Гермионе Грейнджер, но какая-то часть меня отказывалась подчиняться этой логике.       В этот вечер я впервые позволил себе произнести её имя. Пусть она уже и покинула нашу исповедальню.       — Гермиона…       День прошёл как вечность после первого разговора.       На второй разговор я не ожидал, что она будет такой. Честно сказать, я был ошеломлён звуком её воодушевлённых шагов в сторону кабинки, потому что каждый раз ждал разоблачения. Каждый раз я считал, что настал тот день, когда она меня узнала, но он не наступал. Живот выкручивало от напряжения и волнения. И я радовался. А после научился читать по едва уловимым шагам и жестам настрой своей новоиспечённой туалетной подруги. Снова я ждал, и в последующем я чувствовал странную вину.       Двумя неделями позже, когда наши диалоги зашли слишком далеко, я клялся сознаться до последнего твоего шага на этом этаже, но каждый раз пропускал стук сердца. Как последний трус.       И не смог.       Потому что мне это оказалось нужнее.       Нужнее, чем тебе. Поэтому ты всегда находила меня здесь раньше себя. Поэтому ты уходила раньше меня. Задумываешься ли ты об этом, мне не ясно, но я надеюсь, что ты анализируешь, что я уже почему-то не играю в игры.       Как ты должна была это понять? Если я сам не осознавал, когда перешёл эту черту?       Хотя изначально я действительно считал необходимым просто узнать какой-то грязный секрет Грейнджер.       В итоге то, что ты задумалась о моей проевшейся о холодный пол пятой точке, меня пробило на смех. Здоровый, искренний смех.       И заставило меня серьёзно задуматься, насколько ты принимала и нуждалась в этих беседах, как и я.       Если что-то и взорвётся между нами, то это нас либо сотрёт, либо будет расширяться вечно. Без конца и края.       Я не готов признать что-то большее сейчас.       Ты все ещё грязнокровка. Но очень удобная для меня сейчас.       И насчёт подушки. Ради Салазара, если когда-то ты узнаешь меня, то, не быть мне Малфоем, если я не задразню тебя, что ты подумала об этом — соизволила подумать о моей заднице.       Надеюсь, ты не разглядываешь в толпе наиболее проевшуюся от пролежней холодного пола? Иначе я разочаруюсь в твоей дедукции. Нечего рассматривать всех подряд.       Я просил себя остановиться с чуждыми для меня эмоциями. Но безуспешно. Я присваивал, я ревновал и бесился, что не мог забрать, казалось бы, своё, и отгородить от всего остального.       Потом я снова внезапно включал мозги. И говорил, что совершенно не знаю, кто ты для меня. И не имею права знать. И не хочу думать об этом.       Я просил себя не ходить туда, и это отчётливее становилось похожим на зависимость. Амортенцию? Действительно, может быть…       Не может. Я не влюблён и не грежу, а просто выгодно использую тебя, чтобы чувствовать себя лучше.       И это ты ворвалась в мою жизнь.       В моё пространство.       Это всё ты, не сомневайся в этом. Не смей.       Однако…       После такого невозможно было стать никем друг для друга. Не так ли? Меня озадачило не на шутку.       Если всё вскроется, каким будет наше общение? Будет ли оно вообще или скатится в те же унижения? Я снова начну так делать? Лишь посмотрев в глаза? Это так работает?       Вначале я критично рассуждал о том, почему это сама грязнокровка за моей стеной, а не какая-нибудь когтевранка, но оглядываясь на Миртл, я понимал, что во мне многое изменилось. Только я отчаянно не хотел в этом признаться ни себе, ни миру. Я бы высмеял когтевранку за желание выговориться незнакомцу? И где ваши хвалёные мозги? А пуффендуйцев ждала бы более уничижительная тирада. Я даже поморщился, и меня, кажется, затошнило от таких размышлений.       Но вот принял ли я гриффиндорку?       Или я принял Грейнджер?       Или я принял вызов своим принципам? С Миртл я узнал много нового и интересного.       Плакса Миртл — исключение среди маглорождённых или я просто очарован её очевидным смертным ликом?       Может, это была истинная причина? Почему я прятался? Я не избегал никого, а боялся сознаться себе. И я прятался ото всех, чтобы никто не обнаружил во мне никаких изменений, никаких трансформаций. Никакого нового Драко. Точно очевидный страх показать настоящего себя.       И я испугался этого диалога с самим с собой. Так вот зачем я протираю штаны в этой сырости?       Изумительно. Просто волшебно. Мой сарказм относительно себя лился рекой. Я ругал себя при любом удобном случае и смотрел в зеркало. Изменилось ли моё лицо вместе с внутренним содержимым?       Нет. Такой же высокомерный и безразличный взгляд. Не всё ещё потеряно. Выдох спокойствия.       Со временем наши диалоги становились интереснее, и я понимал, что человек, который не так давно находится в мире волшебников, прочёл больше книг, чем я представлял.       Я почувствовал себя на мгновение голым. Внутри. И словно она знала больше, чем я. И это было недопустимо. Она, конечно, заучка, но некоторые мои познания были глубже. И этого оказалось недостаточно. Бесконечными сравнениями с литературой магловского мира она заставила меня прочитать её. Что же там такого было? Что было достойно сравнения? Быть такого не могло.       Но как оказалось — могло.       Я читал всю эту магловскую чушь, чтобы она просто не вычислила меня. Чтобы просто не быть идиотом в разговорах. Чтобы в удобном положении выиграть в беседе и в мысли. И быть первым. Конечно, первым.       Так я себя убеждал. Я отлично умел себя убеждать во всякой ереси с самого детства. Так и продолжу.       Мне стоило перестать так напрягаться и немного пустить всё на самотёк. Тогда я снова мог напустить лёгкого сарказма. Без всякой надменности и фальши.       Мы много говорили. Точнее, было удивление. Как же много мы говорили. И ни разу ты не узнала меня? Эта мысль закралась мне в подкорку. Местами мне казалось, что ты измывалась надо мной, заставляя самого Малфоя размышлять вслух о полевых цветах и свободе эльфов.       Но с каждым днём я мирился со всем, что даже если это и так. Даже если меня собираются высмеять. Какая, к чёрту, разница?       Мне сейчас хорошо и спокойно, чего я не могу сказать о своём прошлом. Как бы странно это ни звучало, я начинал чувствовать себя «дома» каждый раз, заворачивая на второй этаж и закрываясь в этой кабинке. Кто бы мог подумать?       Чёрта с два, Малфой. Ты — Малфой! Возьми себя в руки! Куда тебя только несёт?!       И я ударил кулаком в дверь в спальне мужской части Слизерина. На моих пальцах проступили капли крови. Дверь пострадала незначительно, но небольшой удар сделал своё дело, и это лёгкое покалывание в руке ненадолго вернуло меня в реальность.       И значимость крови. Я вспомнил про значимость крови…       Всего лишь на одну пятницу.       На следующий день я стоял с ромашкой. Я скупился или был идиотом, положив один цветок на её подушку? К сожалению, я уже не в силах отвечать на разумность всяких своих действий. Может, так она и вычеркнет меня из своей жизни сама? Не оценив мою ромашку из чувства вины.       И я устал.       Окончательно.       И я решил разобраться с тем, что происходит между нами, раз и навсегда. Закончить это. Я намеревался закончить. Если я подойду ближе, ты непременно поймёшь, кто перед тобой, и отвергнешь, а я победно залижу свои раны.       Потому что ничего не хочу знать о новом себе.       И я останусь доволен тем, что мне осталось узнать о себе. Большего я не выдержу.       Ромашка на подушке, а под ней — плотная чёрная маска. Удобный момент обязательно случится, и лучше быть к нему готовым.       Сегодня я ждал её с особым настроем, и она замерла у самой кабинки.       Что это было?       Что за эмоция на твоём лице?       Постоянно размышлять, что ты чувствуешь, было странным само по себе.       — Тебе ведь нравятся ромашки?       — Они — мои любимые.       Мне нравилось слушать её взволнованный голос. Сейчас я больше верил, что она искренне не понимала, кто я.       Впрочем, с её успокаивающим голосом я осознал: это была не ромашка моей вины, а молчаливая просьба остаться. Не уходить из моей глупой жизни.       Я пытался заставить тебя ухватиться за этот цветок как за надежду, что там за стеной сидит ещё не самый конченый мудак.       И заставить не покидать меня.       Не разделять нас.       Эгоист.       Это уже, конечно, больше на меня похоже, но я противоречил себе.       Ты же планировал закончить всё это? Не может быть столько общего между нами! Немыслимо.       — Прости, вчера немного нездоровилось, и я не смог прийти.       Зачем-то я решил оправдаться. Только зачем?       — А как ты сейчас себя чувствуешь?       Ещё больше меня удивил твой интерес к моему здоровью. Идём на повышение от заботы о заднице к общему состоянию? Забавно.       — Убойная доза настойки от простуды творит чудеса.       — Я рада.       — Куда бы ты трансгрессировала, если бы могла? За исключением моей кабинки.       Лёгкая улыбка после странного вопроса оживила нас, и мы проговорили о путешествиях. Складывалось впечатление, что она выросла со мной. Не могли мы оба хотеть посетить одни и те же места по одним и тем же причинам. Удивительные совпадения, и никак иначе.       Но труднее всего было рассказывать о своих позорных случаях, свидетелями которых стали мои друзья. И случаи, и их характеристика подвергались тщательному анализу. Может, я что-то упустил, и она догадается? Неважно. Важно, что мы всё ещё говорим. Не так ли?       То ли дело я убеждал себя, что всё это ничего не значит, и в то же время я признавал, что смертельно нуждаюсь в этой компании по вечерам.       Я не мог разрешить конфликт с самим собой. Что я мог знать о её намерениях? После очередного позднего возвращения в общую гостиную Слизерина я разлёгся на диване, не желая возвращаться в спальню.       И я тут же вспомнил, что пару дней назад наша команда по квиддичу проиграла. И это праздновалось не меньше, чем сама победа. Бутылка огневиски точно разрешила бы конфликт интересов. Я неторопливо встал, вернулся в общее крыло и любезно одолжил бутылку из комода Тео, который преотвратно сопел, обнимая кого-то во сне вместо своей подушки.       Вкус у Нотта был хорош. Тщательно разглядывая бутылку, я задумался.       Пила ли Грейнджер вообще в действительности? Вот и узнаем. Но я ставлю на то, что нет.       И вновь она застыла на пороге, потому что я не придумал ничего лучше, чем так и оставить бутылку.       — У меня к тебе предложение.       Конечно, я предлагаю разобраться между нами окончательно и вдребезги.       — Напиться?       Было слышно удивление в её голосе, и всё же она схватилась за бутылку, пытаясь понять, действительно ли это алкоголь.       — Расслабиться.       Я был напряжён уже до одури, потому что меня разрывало от желания быть здесь и вырваться из этой западни в кабинке туалета одновременно.       Я протянул руку под кабинкой. Может быть, ты схватишься и вернёшь меня в чувство реальности? Ожидаемо — я получил бутылку обратно в руки и замешкался на пару мгновений, ведь я не понял, согласие это было или отказ, но ты молчала и раз уже разорилась на подушки, то нельзя мне зажимать стаканы.       Разлив жидкость, я аккуратно протянул напиток Грейнджер:       — Уже слишком поздно пить за знакомство?       — Мы не знакомились, — Гермиона приняла стакан, а я желал бросить его и просто схватить её за руку, чтобы понять, насколько она реальна для меня, но вместо этого мы просто чокнулись. Во всех возможных смыслах.       — Тогда выпьем за разговоры.       Почему-то возникла лёгкая пауза. Не напрягающая. Мы словно фиксировали каждый момент и даже звон стаканов.       — Ты должна выпить до дна.       — Откуда ты знаешь, что я не всё выпила?       Честное слово, я не могу осознать, как ты остаёшься настолько наивной с таким багажом ума? Даже если бы я тебя не знал, разве это не очевидно тебе самой? Ты просто такая, и это моментально в тебе читается.       — Ты не похожа на ту, которая выпивает стакан залпом.       — Ты ведь меня не видел.       — Интуиция.       — Ты не родственник Трелони?       — Тогда бы я предложил тебе выпить чай и погадать на чаинках.       — Теперь я знаю, что ты старше второкурсника.       Я засмеялся. Снова. Что ж, у тебя одной получалось всё чаще заставлять меня смеяться. Искренне.       Поймав себя на этом, я и не знал, как выгляжу, когда смеюсь без насмешки:       — Твоё напряжение немного спало?       — Напряжение?       — Эти пустые разговоры между нами как способ заглушить то, от чего ты бежишь.       Мне хотелось знать. Я был уверен, что не потерплю сегодня поражения. Слишком самонадеянно, но это я. И мы, очевидно, стали близки. И сегодня я узнаю то, от чего бежит Грейнджер. Только я не знал, готов ли к тому, какова будет моя реакция? Готов ли я не только к её откровению, но и к себе настоящему, а я обещал себе просто закончить.       Надеюсь, она не позволит мне выяснить слишком много, и всё закончится в одно мгновение.       — Не хочу возвращаться в тот вечер.       Грейнджер вернула пустой бокал, и я налил ещё. Я протянул ей бокал, но уже свой. Случайно. И озадаченно замешкался над тем, что она этого не поняла, но я быстро вернулся к теме, разглядывая её бокал и оценивая на глаз, с какой стороны она отпила. Проводя пальцем в том самом месте.       — Ты никому не можешь об этом рассказать?       — Я привыкла держать всё в себе.       — Ты уверена, что справишься?       — Я уже не справляюсь, — выпалила она слегка раздражённо.       Мне это не понравилось. Не понравилось именно твоё состояние и то, почему ты это чувствуешь.       — Ты ведь знаешь, что можешь поделиться?       — Зачем тебе это надо?       — Потому что далеко не каждый получает шанс выговориться.       Действительно, Гермиона, кроме тебя, возможно, никто и никогда искренне не шёл мне навстречу и не пытался узнать, что я ел на завтрак. Или чего бы я хотел съесть. Не говоря уже обо всём остальном. Теперь мне всё стало ясно. Опять же эгоистично —понять всё через себя, но позволь себе выговориться. Ты не обожжёшься, даже если это случится со мной. Естественно, это произойдёт со мной, когда ты проанализируешь, кто я.       Не молчи.       Хватит.       Говори и не прекращай говорить. Просто отпусти уже. Эти переживания явно не достойны тебя. Мои мысли путались.       — Почему ты замолчала?       — Поняла, насколько я эгоистична, — призналась она, осушая ещё один стакан до дна и отдавая его мне обратно.       Ты удивила меня — насколько тонко ты размышляла обо мне. Не поверхностно и непредвзято. И насколько честной была передо мной. С глотком огневиски по телу прошлось приятное тепло.       — Брось, наше общение взаимовыгодно, — и я улыбался как дурак, довольный заботой со стороны Грейнджер. Кажется, алкоголь действительно отменно играл в моей голове.       — В тот вечер я сделала неправильный выбор, — она только начала, но её уже трясло, и я напрягся, вслушиваясь в каждое слово.       — Рано или поздно мы все делаем подобное.       Кому как не мне об этом знать. Поверь, Грейнджер, в этом я переплюнул всех чемпионов.       — Я хотела рассказать подруге, но испугалась, и сейчас я собираюсь начать откровенничать с незнакомым человеком, с которым наверняка пересекаюсь в коридорах школы каждый день. Это абсурд.       Конечно, я осознал с самого начала, что это что-то безмерно личное, иначе бы ты не проводила своё время в кабинке туалета.       — Мы же договорились об анонимности.       — А если в какой-то момент всё разрушится?       — Мы можем прекратить общение и больше никогда сюда не приходить.       Если честно.       Если она захочет закончить так.       Это тоже будет для меня выходом, потому что своими руками закончить я всё это не смог, хоть и пытался не раз.       — Нет! — поспешно выпалила Гермиона, отчего я посмотрел через плечо в ту сторону, где она и воскликнула, за стеной. Так отчётливо и так отчаянно. Это перекликалось с моим внутренним состоянием.       — Я не знаю, что между нами, но я не хочу прекращать эти встречи.       Кажется, план с алкоголем оказался удачным, и я услышал слишком много откровений, на самом деле так мне не хватавших.       Приятно знать, Грейнджер. Мы созависимы. Но устроит ли тебя это в итоге? Давай узнаем об этом сейчас? Кажется, пришло время моего тайника под подушкой.       — Сейчас между нами стена.       — Да, стена…       — Ты бы хотела её убрать?       — Что?       — Хотела бы ты убрать эту стену?       — Но…       — Загляни под подушку.       — Под подушку?       Молчание, очень отрезвляющее, заполнило всё помещение.       Но, надеюсь, только для меня. Я жадно слушал тишину в ожидании долгожданного ответа.       — Да.        Я услышал, казалось бы, то, к чему был готов с самого начала, но я оказался в полной заднице, столкнувшись с этим в реальности, потому что она встала и начала копошиться, а по моему телу прошлись мурашки. Не может Малфой дрожать, больше не может. И я знаю точно: моё лицо исказилось в мимолётном страхе и удивлении. Приди в себя. И я пришёл.        Моё состояние быстро ушло на второй план, когда я понял, какой ужас охватил её саму… Паника просочилась сквозь стены. Кажется, она была на грани. Не стоит излишне настаивать. Её необходимо было умело подвести к этому решению. Пусть захочет этого сама.       — Ты нервничаешь?       — Ты застал меня врасплох.       — Это моя способность. Одна из них.       — Я…       — Ты не обязана что-либо отвечать.       — Я боюсь.       — Давай поговорим о твоём завтраке.       — Нет, давай поговорим об этой маске и о том, что она изменит.       — Я подумал, что, возможно, тебе нужна будет поддержка, если ты вдруг захочешь рассказать…       — Я… я не знаю.       — Я же сказал, ты не обязана отвечать. Это было просто предложением.       — Ладно, мой завтрак, — она выдохнула, и я расслабился, позволяя довериться своему спокойствию. — Ты обещаешь, что не будешь подглядывать?       — А ты?       — Наверное.       — Наверное? — я не сдержался и расхохотался на всё помещение.       В этом вся Грейнджер — притязательная и крайне откровенная. Я протянул ей ещё один стакан для отвлечения.       — Я не буду подглядывать, и мне правда не помешает поддержка.        Мне жаль, что я не могу признаться тебе прямо сейчас. Признаться, что ты не проиграешь в любом случае. Что я давно понял, кто ты и медленно погружался в твой мир и в твой голос. Сейчас я осознал, что не готов тобой воспользоваться или заставить тебя чувствовать себя загнанной в угол. Ты заставила меня испытать то, что я никогда не чувствовал. И ты заметила меня — ни Малфоя, ни Пожирателя, ни человека с оравой ошибок, а просто меня. И я расплачусь за это молчанием.       Я уверен, ты никогда не примешь меня.       И в миг, в который ты осознаешь мою личность — это убьёт абсолютно всё, что было между нами.       Но я не могу ничего с собой поделать, и меня тянет к тебе, как безумным магнитом с болезненной гравитацией при столкновении. Если я и не смогу взглянуть в твои глаза, то мне необходимо запомнить каждую деталь в тебе. Просто необходимо. Кто же его знает, для чего именно.       — Тогда надевай маску, я сейчас приду.       — Стой! А где твоя маска?       — Ты мне не веришь?       — Я просто хочу убедиться.       Конечно, разве я так очевидно глуп? Ты же знаешь, что нет, но это мнимое спокойствие. Ты хваталась за него как за причину сделать этот шаг. Я прекрасно знаю, что, даже осознав, кто я есть, слишком поздно отрицать свою связь со мной на очень личном уровне. Я протянул свою маску под кабинку, чтобы ты окончательно сдалась иллюзии. Я пользовался этим моментом, но далеко не тобой.       — Убедилась?       — Тоже пообещай не подглядывать.       — Дадим Непреложный обет?       — Обойдёмся обычными словами.       — Надевай маску, я не буду подглядывать.       Конечно, я переживал. Нервы сдавали. Хаос разносился по моим венам со страшной скоростью, однако все эти эмоции стали настолько незначительными перед острым желанием увидеть Грейнджер своими глазами — почти серыми, безжизненными, стеклянными — и пропустить её через них.       Я спешил. Быстрым рывком я открыл свою кабинку, но более спокойно отворил ту, в которой уже мечтал оказаться. Крайне осторожно я со скрипом открыл старую дверь.       Лишь взглянув на тебя, я понял, что не ошеломлён и не возбуждён эмоционально.       И я совсем успокоился, как будто меня вернули в чувство. В свою комнату, в свою правду, во что-то до того «своё».       Она не казалась, она была моей.       Это было неоспоримо. Даже оставшись никем друг для друга. Даже если я когда-то перееду из Мэнора, он всё равно останется моим, хочу я того или нет. С ней было то же самое.       Откажется она от «нас» или нет — это уже неважно.       Никто не спрашивает нашего мнения. Она уже плотно забралась в подкорку моей головы, а я — в её.       Пауза затянулась, потому что я разглядывал. Разве я мог не разглядывать губы, что говорили со мной, это тело, что отчаянно дрожало за моей спиной?       Всё-таки я не сдержался. Вытянув руку, я коснулся слегка, словно изучая, её плеча, немного задев большим пальцем ключицу. Гермиона испуганно вздохнула, чуть отпрянула, и я вернул самообладание.       — Извини, я пытался понять наше положение, — произнёс я и медленно спустился вниз по стене кабинки на пол, не отрывая от неё взгляд. — Я сел мимо подушки.       — Я так и поняла, но подушка — это моментальная карма.       Наконец-то мы рассмеялись, и её беспокойство сошло на «нет».       — Я предлагаю тебе сесть возле меня, — протянув руку, я ухватил её за рукав типичного гриффиндорского свитера и осторожно потянул вниз, отчего она медленно приземлилась возле меня.       Если бы ты только знала, с каким интересом я тебя разглядываю.       Я получил бы в нос как на третьем курсе? Но сейчас я бы не убежал молча. Ты меня не заставишь.       Грейнджер, ты была интересна в своей глупой магловской одежде. И довольно милой? Что это за носки с рисунком яблок? И что за цепочка у тебя на шее? Кто её подарил? Ты укладываешь свои волосы, как и я в детстве, чтобы укротить эту лохматую голову? И почему ты пахнешь свежескошенной травой в зимнее время?       Какого Салазара я скатился до таких рассуждений?       Почему я целиком и полностью отдавался мыслям о тебе самой, а не о твоём происхождении. Ты меня не раздражала, как я на то надеялся. Я надеялся, что при взгляде на тебя ко мне вернётся что-то привычное и старое. Презрение, например.       Кажется, я выработал резистентность к грязной крови. Больше она меня не тревожила.       Только лёгкое покалывание на краю сознания.       Меня пугало, что с тобой мне становилось удобно и комфортно. Я так бы и уснул здесь, даже если ты будешь сопеть на моём плече, запачкав мой чёрный свитер и пуская слюни, и в этом не было магии, но была жизнь, которой, очевидно, не хватало.       — Так что там насчёт твоего завтрака?       Не могу же я как громамонт пойти напролом!       И я не хочу тебя пугать своим напором, даже понимая, что я на исходе своего любопытства.       — У меня был парень. Мы встречались какое-то время, и я думала, что влюблена.       К счастью, ждать не пришлось. Ты, кажется, улавливала мой нетерпеливый настрой. Вообще саму мою сущность.       — Думала?       — Это так глупо звучит, но я не знала этого наверняка.       — Ты же понимаешь, что на самом деле знала ответ?       — Теперь я понимаю это. Но тогда…       — Что ты чувствовала?       — Я считала, что это правильный выбор, ведь он был моим лучшим другом. Я была уверена, что такие союзы обязаны перерасти в любовь. Я была такой дурой, обманывая себя и заставляя делать то, чего не хотела.       — Что ты сделала?       — В тот вечер... Ну, я решила, что если мы перейдём на новый уровень, то…       — Ты о сексе?       — Между нами всегда были только какие-то неловкие поцелуи и такие же объятья, и…       — Почему ты решилась на этот шаг?       Я злился, безмерно злился на тебя в этот миг, отчего отчаянно пытался скрыть свои вздохи с упрёком.       Как самая умная ученица оказалась способна на такую глупость — отдать себя без уверенности, что это крайне необходимо?!       Кажется, ты исполняла роль, чувство долга перед Уизли за все годы дружбы. Будь это Поттер, ты бы повела себя так же? Я не позволю тебе настолько недооценивать себя! И тратить на всякий шлак. Благо у меня есть чему научиться в плане рационального эгоизма.       — Он всё чаще говорил об этом, но…       — Но на самом деле ты этого не хотела?       — Не хотела.       — Он заставил тебя?       — Я сделала это сама, но его частые слова об этом… ну, они подвели меня к данному решению.       — Что произошло?       На меня нахлынули отчаяние и сомнение. Сделала сама? Так ты всё-таки испытывала к нему что-то большее, чем дружба. Почему же тогда всё так обернулось?       — Он был…       — Груб?       — Думал только о себе.       — Ты хоть понимаешь, что грубость — далеко не причина твоей злости?       — Что ты хочешь сказать?       — Хочу сказать, что дело в твоей голове. Ты слишком анализировала, что он чувствует к тебе и как относится. Наверное, твой партнёр — обычный идиот, который не смог объясниться в силу трусости и неловкости своих манер. Кажется, он был обычным девственником.       — Не может быть, у него была до меня… Подожди, ты его оправдываешь?!       Она чуть было не встала от моих слов, но я потянул её назад:       — Нет. Я объясняю, почему ты злишься не на него, а на себя.       — Я не…       — Не вини себя за свой выбор. За чувства, которые ты испытывала. За правду, в которую верила. Ты ошиблась, но это тебя не определяет.       Неожиданно Гермиона выдохнула, слышно и больно сглотнула, а секундой позже положила свою голову мне на плечо, и, кажется, её повязка начала мокнуть.       — Спасибо. И прости, что нарушаю границы. Но ты ведь был готов к этому?       Я улыбнулся. Возможно, ты это почувствовала.       — Разве что нашлю проклятие, если вздумаешь дёрнуться с места в ближайшие полчаса.       — Лишь полчаса?       Кажется, она пожалела от том, что выдала и покраснела, и мне пришлось продолжить разговор в новом русле:       — Почему ты продолжала находиться рядом с ним?       — Этот вопрос я буду задавать себе до конца жизни.       — Это ведь был твой первый раз?       — Да, это было очень больно.       — Больно бывает всем. Поверь…       — Откуда такие ошеломляющие познания?       — Будем говорить об интиме оба? На расстоянии сантиметра друг от друга? В полной тишине? Наедине в тесной кабинке? В соблазне анонимности?       Я лукаво ухмыльнулся и был уверен, что она это услышала, и я тут же рассмеялся. Гермиона ударила меня ладонью по бедру в знак возмущения. От слёз остались лишь дорожки и мокрая ткань. Я смотрел на неё с восхищением, на вновь залившиеся пунцовой краской щёки.       Так легко тебя за собой вести. Ты полный идиот, Уизли. К моему счастью.       Что?       Счастью?       Ну да.       Хватит бегать от себя и своих чувств к тебе!       Не знаю, что именно, но что-то тягучее и притягательное я испытываю к тебе, Грейнджер.       М-да, вряд ли отец обрадуется, но и я как сын в целом не подарок, а вы — не родители года. Всё честно.       — Ты просто ждала, что он будет с тобой говорить и объяснит свою неловкость. По крайней мере, постарается быть честным с тобой.       — У тебя на самом деле есть способность обо всём догадываться.       — Так значит, я прав.       — Да, он ушёл. Он просто ушёл, а на следующий день даже не смотрел на меня. Я каждый день прокручиваю случившееся в голове, и только наши с тобой разговоры как-то помогают отвлечься, и в конце каждого дня я думаю о том, что больше никому не позволю к себе прикоснуться, потому что боюсь, что всё может повториться. Порой мне кажется, что пройденная война была не так ужасна, как тот самый миг. Я ещё никогда не ощущала себя настолько ничтожной, униженной…       — Ты не должна себя так чувствовать.       — Но я чувствую.       — Ничтожество — это он, раз так повёл себя.       — Я бы очень хотела это забыть.       — Ты боишься не прикосновений, ведь ты отлично отработала на мне удар почти в пах минутой ранее.       — Ты всё будешь решать за меня?       — Я просто слишком проникся тобой и анализирую тебя куда тщательнее, чем ты сама. Думаю, тебе это знакомо.       — Иногда я готова задушить тебя за твою правоту.       — Можешь подняться?       — Зачем ты просишь об этом?       — Так можешь или нет?       Гермиона аккуратно встала и в неловкости потирала руки. Я подошёл к ней ближе. Ещё секунда, и я увидел, как она едва потянулась ко мне. От этого движения внутри всё заледенело и разожглось диким, синим пламенем.       — Иди сюда.       Я деликатно притянул её к себе ближе, за плечи, а после обнял. Крепко — так сильно, как я хотел бы её защитить.       Во всём Хогвартсе только я тебя и обижал, а сейчас, когда твои губы слегка коснулись моей шеи, я готов был разорвать каждого на твоём пути. Даже себя. Мгновение спустя я позволил себе аккуратно провести рукой по её спине. Я знал, что мне было можно. Почему-то знаю.       Я поглаживал, успокаивал, таким образом уверяя её, что всё будет хорошо.       Тебе было больно. Хорошо, если бы я мог залечить твою рану, но вряд ли. Сильно вряд ли. Мне необходимо признаться. Только сейчас я осознал, что она заметит отсутствие маски, если невольно поднимет руки выше…       И я оставил дело снова на волю случая.       Не смог признаться. Снова не смог…       — Ты такой высокий.       — Теперь тебе известна одна из деталей обо мне.       — И ты пахнешь шоколадом.       — Я к тебе прикасаюсь. Ты это чувствуешь?       — Да, — едва слышно прошептала она.       — Тебя пугают мои прикосновения?       — Вовсе… нет.       Я понимал, что тебе нравилось чувствовать меня. Тебе нравилось быть со мной. И я получал безмерное удовольствие от твоей податливости ко мне. И я сходил с ума от необходимости признаться и того, как быстро ты закроешься после.       — Я хочу сказать, что когда ты встретишь своего человека, то позволишь ему прикоснуться к тебе, откроешься ему, и он всё исправит. И ты даже не заметишь грубости в своей страсти, если она будет. Не бойся. И всё же я советую избавляться от грубиянов без разбора.       В одно мгновение всё изменилось, и я совершенно не понял её настроения, но она отстранилась, торопливо поправила одежду и вышла из кабинки, кинув на прощание короткое:       — Я должна идти.       Почему? Почему должна? Весь следующий день я много рассуждал о том, что произошло. Я перегнул? Она больше не вернётся?       Ладно, ладно. Всего один раз посмотри ей в глаза в библиотеке, пока она здесь. Постарайся понять, в каком она замешательстве?       И я взглянул. И не понял ничего. Такой короткий взгляд лишь добавил сомнений. И раздражения, которое я почувствовал кожей.       Что это за взгляд? Это было разочарование? Она поняла, кто я?       Меня терзали разные домыслы, и все они разнились и доводили меня до маниакальности, отчего я стал то более охотно делать всякие замечания Блейзу, то огрызаться на излишний интерес Тео к моим исчезновениям. И уж наконец-то я расставил все точки в ожиданиях Паркинсон. Нет тебе места в моей жизни.       — Если ты хочешь остаться моим другом, то прошу, заткнись. Просто замолчи и пересядь от меня. Я не в настроении подыгрывать тебе.       — Драко, ты перегибаешь, — обеспокоенно выпалил Забини за ужином. — Я, конечно, рад видеть тебя на своём месте, но будь с ней повежливее: ты сам давал повод ей надеяться и не раз.       — И что, в чём проблема? Все поводы исчерпаны, — кажется, моя фатальная проблема была в том, что я так яро боялся перемен в себе, что отчаянно хватался в себе за старое.       Хотя была вероятность того, что моя новая натура включалась лишь в кабине на втором этаже. Я до конца и сам не осознал, что к чему.       За ужином она о чём-то говорила с Уизли, что меня озадачило. Снова я нарушал свои правила, и она второй раз за день заметила на себе мой взгляд. Пересечение взглядов заставило меня наигранно поморщиться в отвращении.       М-да, пятьдесят баллов Слизерину за актёрский талант.       И я сверлил их до первых искр пламени, хотя не должен был. О чём они говорили? Что вообще разумное может выдать его лохматая голова? Пока я смотрел, придумал двадцать три способа выкинуть из этого зала короля-шута. Уизли морозил душу каждым своим словом в сторону Грейнджер. Я готов был порвать его на британский флаг. Не знаю почему. Очевидный, верный порыв души. Вселенная будет мне благодарна.       Но в миг, когда она положила приборы и встала, я лишь мысленно соврал себе: моя умница.       Конечно, моя.       Пока что.       Больше я не экспериментировал. И так наломал дров. Но когда она выбежала, я инстинктивно последовал за ней. Я правда старался сделать это незаметно: держал дистанцию и выждал минут десять, прежде чем войти в туалет на втором этаже.       Что-то случилось?       Действительно, не просто же так она резко встала и ушла прочь. И ушла… ко мне?       Гермиона, ты действительно всё ещё не поняла, кто я? Догадайся сама, не заставляй меня говорить. Просто выбей эту почву из-под моих ног.       Впервые она пришла раньше меня.       Довольно странно следовать за тобой. Но как иначе? Я уже сдался тебе без сопротивления.       — Это ты?       — Что случилось?       — Ты ведь не забрал те маски?       — Ты хочешь, чтобы я вошёл в твою кабинку?       — Пожалуйста, — прошептала она.       Я протянул ей свою маску сверху, коснувшись кончиков её пальцев. Видимо, от волнения она не заметила, что я положил под подушку новую. Конечно, прагматичность — это моё всё.       — Я захожу?       — Да.       Когда я зашёл, то осознал причину своего раздражения, почему был настолько агрессивен к любому выпаду в свою сторону. Так всегда выражалась моя нетерпеливость, и сейчас я готов был накинуться на Грейнджер.       В одно мгновение я оказался к ней вплотную, отчего она сделала шаг назад, чуть не свалившись на унитаз, и я поймал её за талию, притягивая к себе ближе. Моё тело получило порцию удовлетворения от некой близости. Недостаточной, но уже ощутимой.       Она обвила руками мою шею, чем подписала свой приговор — отдать себя на растерзание голодному Дракону.       — Ты дрожишь.       Это не безумие, Гермиона.       Для тебя и вовсе нет. Ты более рациональна, чем я. Ты обнимаешь прекрасного незнакомца, а я — грязнокровку, к которой должен быть брезглив. Безумец здесь один. Стоит перед тобой. Дурак. Весь в твоём распоряжении, только позови. И ты сильнее ко мне прижалась. И я прочитал в этом зов — тихий, манящий.       Твой аромат преследовал меня и вне стен кабинки, а сейчас просто срывал все петли, опуская до уровня инстинктов.       Больше я не спрашивал. Зачем?       Если ты оттолкнёшь, то это вернёт меня в реальность.       Если нет, то я получу то, чего действительно хочу. Тебя.       Я хотел быть с тобой милым, немного нежным. Ты заслуживала этого. Но не получалось. Просто нет, и всё. Изнутри меня трясло от нетерпения, хотя снаружи и слегка морозило, поэтому я положил руку тебе на шею, а левой, всё ещё боясь отпускать тебя, взял за талию, и провёл до линии подбородка, а затем большим пальцем по мягким, пересохшим губам.       — Я должен кое-что тебе сказать, — едва слышно проговорил я и, наклонившись, выдохнул слова ей в губы: — Но перед этим я просто обязан сделать нечто более важное.       Я слегка сжал хрупкую челюсть, тут же наклонил в сторону твою шею и просто впился в неё.       Сильно и пошло, сначала вылизывая каждый сантиметр. Наверное, с такой отдачей я пытался высосать твою кровь? И озадачить себя тем, что вовсе она и не грязная.       Вкусная. Моя.       От такого натиска Грейнджер не стала отпираться, сильнее стиснула мои плечи и сдержанно застонала. Словно она ждала этого — просто сжимала меня в объятьях. Кажется, я оставил ей приличный засос и после оставил второй. Кто же начинает поцелуи с губ? Лакомство оставляют на потом. Её растерянный вид, даже в маске будоражил меня. Мозг анализировал лишь одно — заткни её, все средства хороши. Заткни её рот, который хочет сейчас что-то сказать. Не давай ни слова. Кажется, я слишком сжимал её талию — как бы всё не испортить, и я просунул свою ногу между её бёдер, просто чтобы сквозь одежду почувствовать, как она дрожит в ногах от желания ко мне. Её податливость всё-таки меня разорила на некую нежность. Схватив её за обе щеки, я начал целовать её слегка поверхностно и нежно — то в угол губ, то в нос, то снова в губы, а потом уже я углубился, играя языком внутри.       Тогда я понял, что она сдалась без сопротивления — аналогично мне.       Я позволил себе положить руку не просто на её слегка оголившуюся талию, а под кофту, чувствуя рёбра и линию белья. Рывком прислонив её к стене кабинки, я начал покусывать её губы. Я так хотел искусать их до крови и еле сдерживал себя. Возможно, со стороны казалось, что мне не терпелось съесть Грейнджер без остатка со всем багажом знаний, но вовсе нет. Я волновался и заботился по-своему: так, как умеют Малфои — деструктивно. Местами я останавливался, чтобы рассмотреть её покрасневшие губы. Понять за доли секунды, всё ли в порядке, и продолжать, заворожённый Гермионой, чей лик победно для меня молил о продолжении.       И всё, что долго нарастало, лишь в один миг разрушилось.       Ты запустила руки в мои волосы, и я испугался.       Испугался потерять тебя безвозвратно.       Я просто последний трус. Самый настоящий.       — Я должен идти.       Я отстранился слишком резко и ушёл, оставив, тебя, видимо, в недоумении.       Однако я вернулся на следующий день.       Конечно, я принимаю и понимаю свой страх. И не сдаюсь в своих попытках донести до тебя правду. Но сейчас, ещё одно мгновение, — я повторял себе.       Больше не было разговоров. Эти четыре дня мы затыкали друг друга и прижимались так сильно, пытаясь, наверное, объединиться в одного целого человека. Иначе это притяжение было необъяснимо.       Стены туалетной кабинки скрипели, и где-то на заднем плане слышался довольный смешок Миртл, но нас ничего не отвлекало друг от друга.       Мы ждали этих минут, с наслаждением выцеловывая друг в друге всё. Проводя за ухом языком, сжимая грудь поверх одежды в каком-то диком напоре. И ты уже не стеснялась изучать мой торс, а на третий день я приподнял тебя, заставляя обхватить себя ногами.       Зарываться в мои волосы. Чувствовать друг в друге каждый запах, каждый сантиметр.       Ты трогала моё лицо.       Ты давно могла догадаться.       Ты этого, очевидно, не хотела…       …А я хотел.       Вот в чём разница.       Вот почему ты не узнала меня с самого начала?... Ты хотела обмануться? Ты хотела остаться в этой сказке, а я из неё выбраться, и каждый из нас не понимал, чем это должно закончиться.       — Я должен тебе кое-что сказать, — медленно проговорил я, очерчивая языком нижнюю губу и не спеша целуя её.       — Что? — кажется, ты открещивалась, как могла.       Отстранившись, я сел на закрытый унитаз.       Печально взглянул на тебя.       Я раздвинул ноги и за край твоей юбки потянул на себя. Упираясь лицом в твой живот, кажется, я в последний раз обнял тебя, бессовестно сжал твои бёдра, а потом отпустил и взял за руки — нежные и бархатные. Поглаживая большим пальцем ладонь, и положил твои руки на свою голову, проводя ими вместе с тобой от ушей и до макушки, до глаз. И вот, твой почти животный испуг, который я почувствовал, тянущийся узлом от самого живота.       Гермиона наконец-то сорвала свою маску и смотрела на меня дико, парализованно, болезненно. Только грудь тяжело вздымалась.       — Где твоя маска?       — Это всё, что ты хочешь спросить?       Она попыталась отойти, но я не позволил ей, сжав её между бёдрами.       — Как давно ты знал? — слёзы выступили на её глазах, и меня это разбило вдребезги.       Я не хотел делать тебе больно. Мне стало невыносимо душно.       — С самого первого вечера, — чётко проговорил я, не отрывая глаз от её лица.       — Что?       Наверное, ты чувствуешь себя использованной, и как я докажу, что это не так…       — Я узнал тебя по голосу, и был уверен, что ты сделаешь то же самое, но потом понял, что…       — Зачем ты продолжал этот цирк?       — Я не считал это цирком, Грейнджер.       — Ты играл в анонимность, хотя прекрасно знал, что это я.       — Я не знал, как сказать!       — Нужно было перестать приходить или же…       — Я не хотел прекращать это делать, ясно?       Мы замолчали, и от эмоций кабинка, казалось, трещала по швам.       Она брезгливо убрала мои руки со своих бёдер и отшатнулась, испугавшись мысли, что стоит между ног самого Малфоя. Мерзкого слизеринца. Пожирателя смерти. М-да. Я же был готов к этому. К чему обиды? Глотай их — её поведение вполне оправданно. Приподняв голову, я шумно сглотнул.       — Почему?       — Потому что при других обстоятельствах ты бы вряд ли захотела со мной беседовать, Грейнджер, — сквозь зубы процедил я.       — Как ты можешь…       — Не смеши, Грейнджер. Пожиратель смерти, от которого шарахается вся школа! Хочешь сказать, что на самом деле жаждала вести со мной разговоры и интересоваться, как прошёл мой день?       Ну же, отличница Хогвартса, напряги все свои извилины и пойми, что невозможно притворяться больше месяца тем, кем не являешься наедине…       — В тот вечер, когда я рассказывала тебе о… Тебе было смешно?       — Что за дерьмо ты несёшь? Я совершал много ошибок в прошлом, но я не монстр, Грейнджер! Тебе ясно?       — Зачем ты это делал?       — Сначала мне было интересно, а потом я не смог заставить себя отказаться.       — А сейчас?       — А сейчас это было единственное, о чём я мог думать.       — Это кошмар какой-то.       Я встал и напором заставил Гермиону вжаться в стену кабинки. Расставил руки по бокам от её головы и слишком требовательно взглянул на неё сверху вниз.       Потому что как бы она ни была сейчас права, она должна осознать кое-что для себя.       — Я же стою тут, перед тобой, и объясняюсь, а не смеюсь. Ты можешь наконец-то включить своё аналитическое мышление? — и я в порыве громко ударил ладонью по стене кабины, чем, естественно, напугал девушку.       Грейнджер замерла.       Наклонившись к её уху, я прошептал последнее:       — Не лги себе. Ты была рада обманываться сама.       — Малфой, пусти… — жалобно вымолвила она.        И я ушёл. Просто ушёл.       Всё закончилось. Я должен был немедленно выспаться и проснуться новым.       На следующий день Миртл поведала мне, как провела эту ночь героиня моих кошмаров.       То есть, на Уизли ты потратила два часа, а на меня всю ночь? Сидела до рассвета? Я знал, что у меня нет шансов, и даже не размышлял о них, но тугой ком засел в моей душе, когда я спонтанно сравнил известную мне информацию.       Дебил конченый.       Я бы всё исправил. Да ничто нельзя исправить руками Малфоев. Тут мы безвозвратно прокляты, мы — разрушители. По крайней мере, я — точно.       Конечно, теперь я смотрел совсем бессовестно и плевать я хотел, что это уже комментировали мои недодрузья. Иной раз Забини пихал меня локтем на смежных уроках, чтобы Поттер ничего не заметил, а Тео «случайно» вылил на меня тыквенный сок, приветствуя со всех ног, когда я замешкался возле гриффиндорского стола, не доходя до слизеринцев.       Только плевать я на это хотел.       Пусть заметит, пусть начнётся неразбериха. Я просто в ожидании, чтобы что-нибудь разрушить. Например, себя. До дна.       Но пока никто не додумался зарядить мне в голову бладжером на тренировках по квиддичу. Жаль…       Я заслужил.       Мне нужно было уйти, чтобы всё обдумать, и понять, как действовать. Стоит ли что-то предпринимать или нет? Хогсмид и горячительные напитки — желательно не один — точно помогут прояснить ситуацию…       Насколько я смогу отказаться от неё? Отступить. Всё так плохо?       Первую половину дня в деревне я посвятил покупке дорогого алкоголя, а во второй я сидел на лавочке перед отелем, в котором заселился, и просто наслаждался снегом, что беспрерывно шёл третий час. Медленно, заботливо, спокойно — так, как мне надо.       Поднявшись в отель, я успел залпом выпить три бокала, прежде чем услышал стук в дверь. Показалось, — решил я и принялся за четвёртый. Нет, я ещё не настолько пьян. Стоило проверить, и на меня обрушилось всё.       Меня накрыли волны чувств: волнение, радость, неприятие, непонимание и, возможно, даже сам снегопад был бы рад ворваться в эту комнату.       Но вместо него отлично работал маленький, неугомонный рот Грейнджер:       — Я устала думать. Сколько бы я ни делала это, насилуя свой мозг, я всё равно не могу отрицать очевидное. Малфой, зачем ты сделал это со мной? Зачем ты ворвался в мои мысли, в мою жизнь? Почему ты не прошёл мимо? Ты хоть представляешь, в какую яму нас кинул? — я напрягся и не смог ничего сказать, не веря в её присутствие на пороге своего номера. — Я скучаю по тебе. Я скучаю по тебе, Драко. По Малфою. Ты хоть представляешь, как это безумно звучит?       Тут она остановилась, и я понял. Она пришла не говорить.       Гермиона пришла ко мне. И не смогла совладать с этим напряжением.       Откинув всякий здравый смысл и схватив её за руку, я затащил её в номер. Захлопнув за ней дверь, я рывком сбросил с неё пальто, а затем немедленно вжал в ближайшую стену.       Под ногами валялся её зимний наряд молочного цвета. Запутавшись в складках одежды, она чуть не свалилась, и я подхватил её.       Сначала я кинулся насиловать её губы, вдыхая сладкий аромат, сводящий с меня ума пуще крепкого напитка. Я излишне сильно сдавливал её хрупкую талию в нетерпении.       Я боюсь оставлять на тебе синяки, но это неизбежно. Секунда, другая, и неожиданно для себя я прокусил её нижнюю губу до крови, отчего она пискнула. В замешательстве я посмотрел ей в глаза, запустил руку в свои волосы и тут же отпустил её на пару мгновений — это небольшой промах с моей стороны. В одну секунду я растерялся и попытался понять её эмоции.        Я делаю больно. Конечно, это же я. Но ничего, ты просто довольная таяла на моих глазах, что меня потрясло. И я продолжил.       Я провёл пальцем по каплям крови, пытаясь стереть это, но как-то уж пошло растирал их по нежной, белой коже и начал слегка целовать в том месте, спускаясь на шею, возвращаясь, покусывая и опаляя горячим дыханием. Словно два вихря столкнулись, пытаясь подавить друг друга.       — Больно? Мне остановиться?       Гриффиндорка томно выдохнула и, после этого слегка зажав мой палец зубами, прикрыла глаза, так и не набравшись храбрости отстраниться от меня.       — Грейнджер, скажи сейчас — я не смогу контролировать себя после. Мерлина ради, Гермиона…       И ничего. Ответа не было. Её глаза словно окутались пеленой, и она с мелкой дрожью потянулась к моей рубашке, позволив себе расстегнуть на мне пару пуговиц, слегка прикасаясь и специально раздразнивая. Оставшиеся я просто сорвал, помогая ей, а потом снова положил руки на этот манящий рот и провёл пальцем внутри. Как же было приятно пройтись по нижнему ряду зубов и мягкому языку, чуть надавливая и просто заставляя её неловко посасывать мой палец, и эта слюна, которая застыла между её ртом и моей рукой! То, как всё это выглядело и как она утонула своим взглядом в желании продолжить.       Кажется, я сходил с ума. Ты просто снесла мой разум к чёртовой матери!       — Драко, ты даже не стараешься ничего исправить, — выпалила мне на ухо Грейнджер, снова прижимаясь.       Кажется, я понимал, что это простое лукавство. Она дразнила меня. Беззаботно. Но сомнения накатили на меня, возвращая в некую степень самообладания.       — Поверь, я не оправдаю твои нежные ожидания…       Это была маглорождённая Грейнджер, а я — потомок рода Малфоев.       Слишком много фантазий из её мира и слишком много тёмной магии в моём. Отчаянная гриффиндорка и несносный слизеринец. Ты, слишком проникшаяся чем-то светлым, в тягучей нежности, совершенно не справишься с моей беспросветной тьмой. Ты к ней не готова.       Интим между нами? Я не уверен, что способен на нежность, на которую ты рассчитываешь. Тем более залечивать твои раны ядом крайне глупо.       Вряд ли сегодня выйдет красивый секс на несколько часов в пышной кровати.       Он будет грубый, рваный, быстрый, но ошеломляющий и питающий на все сто процентов. Только, возможно, пугающий тебя. Я не отличался прилежностью и чуткостью с самого начала. Это навык, которому я не учился и не собирался отрабатывать на тебе.       Лишь сейчас я окончательно готов нелепо присвоить тебя. Сказать, что ты моя. И пусть тебя обходит каждый минимум на пять шагов. Никаких объятий, особенно с твоими двумя идиотами. Поняла? Нет, конечно. Ты бы не согласилась. И я бы надавил, где-то очень тихо. Наедине. Надев маску, я произнёс бы, что влюблён в тебя. Безвозвратно. И ты бы позволила мне что угодно.       Я не смог договорить, так как она снова потянула меня за края открытой рубашки и поцеловала по собственной воле в губы, нежно и обречённо. После чего она мягко опустила с моих плеч надоедливую ткань и прошлась рукой от затылка по моей спине, пряча взгляд и утыкаясь в моё плечо.       Но прежде осмотрев меня, она закусила губу. Четыре дня мы обжимались в кабинке, не ведая стеснения, а сейчас что-то тонкое ломалось и мешало нам.       Мы всё ещё не признали друг друга. Даже с таким сильным влечением, которое смывало все берега. Наши глаза никак не могли привыкнуть к этому. Словно мы забыли где-то об этом объявить. Где-то расписаться под эти обязательства. С кем-то познакомить…       Странные чувства.       Странными были наши отношения, которые изначально являлись тайной. Даже для нас самих. И сейчас, без масок чего-то не хватало — определённости, что мы сами готовы к друг другу. Разве оно так?       Сама Гермиона Грейнджер, героиня войны, сойдётся с бывшим Пожирателем? Может, ещё и Паркинсон пожмёт руку Поттеру? Пригласит на чай?       Сейчас я понял, что хочу, чтобы она сошла с ума от наваждения, как тогда. Да, только с открытыми глазами, признавая меня и себя. Неужели так трудно сочетать красное с зелёным?       Всё это невозможно.       И раз это так, то пора выгнать тебя. Пора выгнать и выставить отсюда. Я тебе не пилюля забвения от рыжих монстров.       Я резко развернул её лицом к стене и прошёлся рукой, забегая пальцами под её свитер и после опуская до ягодиц. Анализировал я неплохо, но вот уж непросто от тебя отказаться и отойти. Ещё один маленький кусочек, и я наемся. Надеюсь.       Ты решила надеть юбку в преддверии весны? Слишком рано, Грейнджер. Скорее в преддверии меня. Я прав? Закрываю глаза, пытаясь ухватиться за самообладание в полной мере, но не получается. Расположив руки на её бёдрах, я вжался в неё, словно хотел прорвать всё сквозь одежду, а она извивалась и требовала ласки.       Моя вкусная грязнокровка с запахом полусладких яблок…       Обнимая её сзади, я сжал её грудь, и Гермиона снова застонала. Сначала нежно, а после довольно болезненно, но она принимала это с дрожью в коленях. Я задрал её юбку и инстинктивно слегка шлёпнул её, а потом нежно гладил и снова сжимал слишком властно, слишком настойчиво. Я укусил тебя в плечо и после нежно целовал.       Хватит, это невозможно подвергать постоянному анализу!       — Малфой…       — Драко.       — Прошу тебя, Драко…       Ты просишь продолжения? Проси. Но не проси, Грейнджер, я не смогу быть всё время нежным. Не сегодня точно. Слишком долго мы сдерживались, что напряжение сулило лишь о взрыве — я засунул руку под ткань трусов, и меня пробило током от звука уже вполне глубокого стона, слетевшего с твоих губ. Я расставил руки по сторонам от твоей головы. Ты испугалась, но не оборачивалась, не понимая, что произошло.       — Уходи.       — О чём ты?       — Пошла вон отсюда, Грейнджер.       Я рад, что не видел её лица, потому что я не хочу запоминать это выражение.       — Что ты несёшь, Драко? — едва слышно вымолвила она, напуганно и использованно.       — Что? Скажи, что ты хочешь?       — Я хочу тебя. Только тебя…       — Меня? Бывшего Пожирателя смерти? Слизеринца? Ты так уверена? — тяжёлая ухмылка повисла на моих устах, и, конечно, ты её распознала, даже вжатая мной в стену.       Я как-то отчаянно рассмеялся, утыкаясь тебе в плечо, и резко развернул к себе:       — Ты понятия не имеешь, что тебя ждёт. Выметайся.       Ещё пару минут ты пыталась осознать произошедшее.       — Скажи мне честно, Драко, чего хочешь ты?       — Сказать правду?       Гермиона кивнула, мимолётно бросая на меня взгляд. Мне было тяжело здраво мыслить, когда ты так зазывающе передо мной стояла и облизывала губы, и я невольно подумал, как снова начну тебя целовать. И сорвусь.       — Я хочу тебя, Грейнджер, однако не смею рассчитывать на взаимность.       — А разве прямо сейчас ты её не получаешь?       — Я не хочу, чтобы ты совершила очередную ошибку. Не после того, что произошло.       Почему твой взгляд так сильно изменился прямо сейчас? О чём ты думаешь? О том, что я прав?       — Я не чувствую, что совершаю ошибку. Не сейчас.       — Это ничего не меняет.       — Это меняет всё, — она сделала шаг, приближаясь к моему лицу и обнимая за шею. — Поцелуй меня.       — Я не хочу, чтобы ты об этом сожалела, и не хочу, чтобы ты чувствовала себя униженной.       — Я буду сожалеть, если покину этот номер, Драко.       — Грейнджер, я не хочу, чтобы тебе было больно, а это непременно случится. Я же советовал тебе избавляться от грубиянов без разбора.       Повисло короткое молчание, и я увидел какой-то очень требовательный, ожидающий взгляд.       Это всё, что я смог сделать для неё. Поцеловав Гермиону в лоб и одарив её небывалой для меня заботой, я удалился прочь. Подобрав рубашку, я вышел из номера. Нельзя заставлять её чувствовать себя униженной. Лучше уйду я.       Следующую неделю или больше, я провёл в постели. Продолжительная прогулка от Хогсмида до Хогвартса в рваной рубашке в зимний день сделала своё дело.       Мне предлагали отлежаться в лазарете, но я не стал. Мадам Помфри передала лечебные отвары через Забини, и к концу недели я чувствовал себя лучше. Только я всё ещё хотел оставаться в постели. Так удобно — во всех смыслах. Но никто не спрашивал моего мнения. К тому же Тео задолбался приносить мне еду и отчаянно ныл, требуя уже прийти в себя. Где-то на уровне интуиции они понимали, что дело не только в простуде. Они косились на меня, перешёптывались. Пытались шутить.        Пересилив себя, я надел белую рубашку и брюки, а сверху — школьную мантию. Выход в свет, как-никак. Если серьёзно, то я не хотел её видеть и смотреть, как она, очевидно, снова сойдётся с Уизли.       Как иначе? Ведь теперь она осознала, что он просто тупил и его грубость всего-навсего — отсутствие мозгов, а не чувств. И святая Грейнджер точно даст идиоту второй шанс, если не уже. И тогда я сорвусь. И нас отчислят. Отличный план. Буду ему следовать. Непременно.       Я уверенно зашёл в зал и тотчас наткнулся глазами на её спину. Я отвернулся и, засунув руки в карман, продолжил путь к своему месту. И застыл, снова вглядываясь в происходящее, прежде чем сесть. Гермиона что-то выпалила своим дружкам, грозя пальцем, а Поттер неохотно согласился быть паинькой. Забавное зрелище. Укротительница героев.       — Драко Малфой!       Меня парализовало на весь зал, хотя секундой ранее я чуть не споткнулся о незримую мишень. Мне не послышалось? Я вопросительно и изумлённо взглянул на неё.       — Да, я сказала, ДРА-КО МАЛ-ФОЙ! Иди сюда, немедленно! — ещё громче и отчётливее произнесла она, пугая меня самого.       Кажется, на мгновение я смертельно побледнел, и тут до меня дошло, что в зале, полного шума приборов и разговоров за едой, настала какая-то пугающая тишина. И она уверенно шла ко мне, переступив скамейку и обогнув столы. Шла и шла. Что происходит? Что ты делаешь, Грейнджер?       Кажется, каждый был удивлён не меньше моего. Особенно, когда она остановилась в полуметре от меня. Недовольная, задирая голову и вглядываясь в меня без всякого стеснения.       Никто не привык к такому. Я не привык к такому. Мы никогда не разговаривали при свете дня — только оскорбления за все эти годы. Наверное, всем стало дико интересно, что я такого натворил, когда война давно позади? Все ждали чего угодно, но, очевидно, что ничего хорошего.       — Долго же ты приходил в себя. Надеюсь, ты попутно вправил себе голову на своё эгоистичное место?       — Что ты несёшь, поганая грязнокровка?       Я с надрывом еле выдавил из себя последние два слова. Я всё ещё хотел дать тебе шанс уйти отсюда и не позволить себе сделать какую-либо глупость.       Она шумно вдохнула, очевидно, недовольная тем, что я сказал, но как ещё я мог прекратить этот натиск?       Между нами летели искры.       — Я смотрю, ты сам рад обманываться. Раз так зациклен на моей крови… дарю! В полном объёме!       В следующее мгновение Гермиона выдохнула, но тут же резко и даже с яростью потянула меня за мой слизеринский галстук, впиваясь в меня губами что есть сил.       Сначала я расставил руки, пытаясь откреститься, но уже слишком поздно. Слишком поздно для нас отрицать.       Я был сломлен и поражён тем, что ты приняла меня.       Ты просто заявила об этом, ничего не испугавшись. Каким жалким я себя почувствовал. Мне не стоило сомневаться в тебе. В твоих чувствах. В твоей храбрости и готовности понять этот мир. Я должен был сам присвоить тебя себе перед всем Хогвартсом, но я блаженно подчинился. Мной управляла Грейнджер, и мне это нравилось.       И тут мы слишком увлеклись. Я перехватил инициативу и начал целовать и сжимать тебя так, что влетевшая в зал душнила Макгонагалл сняла со Слизерина и Гриффиндора десять баллов и отчитала и ваших, и наших. Она изумлённо пыталась понять, кого только что наказала. Грейнджер? Да, мою Грейнджер, профессор.       На секунду я увидел Уизли, что-то швырнувшего и уходящего из зала. Поттер последовал за ним, а потом я заметил, что мы оба смотрим в одну сторону и что я держу её за руку.       — Я объясняла им, что это не работает как по книжке. И что не могу противоречить себе. И что отчаянно нуждаюсь в тебе…       — Гермиона, остановись. Все ещё наблюдают за нами.       — Тебя это волнует?       И тут я понял, что совершенно нет, если ты принимаешь меня со всем моим проклятием, но мне не нужна была толпа, которая пыталась содрать с нас кожу только одним лишь взглядом.       — Пойдём, — схватив её за руку, я потащил её куда-то, где было меньше любопытства и больше ответов.       — Драко, стой.       Мы остановились. Мимо нас всё ещё проходили ученики, но они, очевидно, шли по своим делам.       — Ты хоть понимаешь, на что подписываешься?       — Да, на грубого, несносного Малфоя, который очень часто не следит за своим языком.       — И ты не против?       — Нет.       — Я не умею быть…       — И не надо. Будь собой — это именно то, что заставляло меня просиживать часами в неудобной кабинке.       Меня накрыло от того, что я чувствовал к ней сейчас. Безмерная благодарность. Что кто-то не пытается меня переделать или внести свои поправки. И я притянул её к себе. Это было мне не свойственно, однако я мягко, но крепко обнял её, прижимая её лицом к плечу и поглаживая голову.       Невозможно меняться в угоду. Возможно лишь из любви, уважения и только если вы сами пришли к этому. Мы прятались в кабинке, желая этих перемен, в поисках нового выхода.       Да, думаю, я научусь во многом быть нежным, но и ты научишься любить порой мою грубость. Такое очевидное решение. И неважно, что говорит весь этот мир. Может, я ошибаюсь? Но я предпочитаю прожить с этой ошибкой до конца своей жизни. Она мне нравится.       Наконец-то до нас дошло, что в этом мире полно места для нас. Для такой гармоничной ошибки. Сбоя порядка.       — Рад, что ты это поняла.       — Не расслабляйся, Малфой! Я буду затыкать тебя и непременно пререкаться с тобой. Это неизбежно. К сожалению.       — К счастью… Если ты не заметила, то я очень голодный: ты украла меня с завтрака. Нам нужна более удобная столовая, — это было наваждение — я уже не контролировал себя и отчаянно впился в твою шею, требовательно сжимая руками талию.       — Кто ещё кого украл?       Мы же совершеннолетние, — закралось в мою голову, и я тут же аппарировал прочь. В свою спальню в Мэноре. Запрет запретом на территории Хогвартса, но я слишком долго ждал и согласен даже на отчисление. Хотя вряд ли… и не такое проходили.       Я улыбнулся — точнее, довольно ухмыльнулся. Я шёл на тебя, а ты, попятившись, упала на мягкую кровать, улыбаясь мне в ответ. Пора тебя приобщить к роду Малфоев. Кажется, нас ждали пара пропусков, очень трудные выходные… и долгожданные эксперименты по разбавлению крови в чистокровном семействе.       — Считай, теперь украл…       — Кажется, ты нашёл место получше туалетной кабинки…       Мы рассмеялись.       И, кажется, стена между нами окончательно рухнула.