Чемпион

Улицы Бангкока выглядят непривычно яркими, до рези в глазах и чувства лёгкой тошноты. Но это только если на них смотреть, если их замечать. Анатолий, сосредоточенный на предстоящем матче, пропускает мимо себя кричаще красочные рекламные щиты, вызывающие наряды подмигивающих ему незнакомок и незнакомцев, запахи, сливающиеся в один сладко-кисло-жжёный, шум чужого языка, похожего на щебетание птиц. Всё это сливается для него в аляписто раскрашенные декорации кукольного театра: неизвестные меняют картинки и дёргают кукол за ниточки. Но подворотню, куда его затаскивает Трампер для разговора, Анатолий запоминает: она то ли серая, то ли грязно-бежевая, сразу и не разберёшь, будто совсем не принадлежащая этому городу. Словно Трампер привёз её с собой из Штатов. Или из СССР, в котором никогда не бывал. Трампер сжимает кулаки и смотрит себе под ноги, будто на асфальте написано что-то важное, будто по нему, словно по экрану, на повторе бегут сказанные Анатолием слова. Больная искренность, прорвавшийся нарыв — правда о невозможности сдаться и проиграть. Даже если от этого будет зависеть жизнь его близких или его собственная. Игра важнее игроков. — Обрати внимание на то, как Виганд играет индийскую защиту, — роняет Трампер, разжимая кулаки и выпрямляя спину.. — Что? — Анатолий непонимающе качает головой. Непрошеная, нелогичная помощь по внезапности похожа на ком бумаги, прилетевший ему в голову год назад. — Индийская защита — дебют, относящийся к полузакрытым началам. — Анатолий уверен, что ехидство Трампера сейчас можно пощупать руками, и оно будет похоже на шерсть дворовой кошки: чуть колющееся, чуть щекочущее, чуть тёплое. — Я знаю, что такое индийская защита. Почему ты мне помогаешь? — прямой вопрос, лобовая атака, как та, которой Трампер вывел его из равновесия, когда они играли четвёртую партию за звание чемпиона мира. — Потому что ты смог победить меня. Первый. И единственный. — Трампер пожимает плечами, будто ответ очевиден. — А Виганд — просто-напросто обученная двигать фигуры зверушка. Смысла игры он не понимает. Голос Трампера звучит по-другому: так, будто он только что сбросил что-то тяжёлое, давившее на него всё то время, что они были знакомы. — Не дай посредственности победить. — Трампер смотрит Анатолию в глаза и улыбается шало и надломанно. — Шахматы — это и моя жизнь. Анатолий выдерживает этот взгляд и, насколько может, зеркалит улыбку — в СССР слишком холодно, чтобы широко улыбаться. В грязной подворотне Бангкока, посреди собственной жизни, рассыпающейся чёрно-белыми клетками, он впервые чувствует себя собой: игроком, заслужившим свой чемпионский титул.