Сложно быть Мэри Сью

      Свет упал на каменную кладку.              — Скоро вернусь, — сказала стражникам я и двинулась мимо решёток и дверей. Было пусто, и только две камеры занимали пленники. Я вздохнула.              В камере зашуршала чья-то одежда, и огонёк, который я зажгла, осветил лицо Рисы. Она выглядела необычайно молодой и здоровой, в отличие от своего обычного состояния. Я невольно засмотрелась на её красоту. Чёткий контур губ, вытянутый нос и широкий лоб сочетались с удлинёнными глазами. Из-под балахона выглядывала голая молочного цвета нога.              — Совесть замучила? — язвительно спросила Риса. Её голос выдернул меня в реальность.              Я пришла проверить пленников и, возможно, извиниться, но всё происходящее отвлекло меня. В голове невольно возникло осознание, что я справилась, и губы дрогнули. Я улыбнулась, вспоминая вчерашний суд.              Мы собрались в зале Совета. Риса привела генерала и пустила по рукам поддельное письмо. Лица присутствующих исказили недоверие вперемешку с разочарованием. Я сидела, пытавшись слиться с окружающей действительностью, стать незаметной, чтобы в нужный момент проявить себя. На лице Рисы красовалась победная ухмылка, которой не мешали даже старческие трещины на лице.              — Это не моё, — отрицал генерал.              — Но это нашли у вас, — напомнила Риса.              И с этого момента началось всё самое худшее. Рисе хватило всего одного письма, чтобы ополчиться против генерала, который к концу мог едва выговорить своё: «не моё», тонущее в воинствующих призывах советников.              — На что Вы надеялись? — проговорил один из присутствующих, хмурясь. — У Вас был план или… это месть?              — Я верен королевству, — ответил генерал, потеряв всю волю к сопротивлению. — Если ему угодно меня казнить за предательство, я предлагаю не медлить.              — Кто вам помогал? — спросил другой советник, и я поджала губы. Окружающие могли подумать, что мне больно за Рису, но на самом деле я боялась. Если у неё получится оправдаться, то мой план придётся срочно менять. Все надежды были обращены к судьбе.              — Никто, — отвернулся генерал, почему-то посмотрев на Рису.              И это было его ошибкой. Совет уже был настроен против Рисы, а теперь он уверился в том, что сообщник был, и он сейчас стоит перед ними.              Один из советников достал бумагу с королевской подписью. Я её отдала совсем недавно, как бы невзначай упомянув в разговоре. Когда Риса прочитала договор, она побледнела, после чего тут же побагровела.              — Вы думаете, это я? — возмутилась Риса и посмотрела на меня.              Она искала поддержки, но я отвернулась. Вообще-то это не было актёрской игрой. Мне тогда было по-настоящему стыдно. Однако благодаря этому и многому другому спектакль получился на славу. Поленья в огонь подбросила и реакция Рисы. Она начала кричать, что ничего не знала о договоре, и это её погубило. Если бы она взяла себя в руки и придумала причину, по которой его подписала от имени королевы, никто бы не смог её сместить с поста. Не сейчас. Однако крики выглядели жалкими и неубедительными.              — Вы уехали тайно, — начал советник.              — Не тайно! — воскликнула Риса, и все посмотрели на меня.              — Я, — голос дрогнул, опять по-настоящему. — Ты не сказала мне… я не знала, куда ты… Ты сказала соврать. Я испугалась.              Обрывки полушёпотом. Кто-то из особо сочувствующих погладил по плечу. Для всех я сдала ту, что была мне как мать в этом новом и неведомом мире. Наверное, кто-то посчитает меня предательницей. Но это уже будет не важно. Я скоро умру.              — Не стыдно ведь. — Настоящее вернулось, вернув и сырость подвала, и помолодевшее лицо. — Улыбаешься?              — Ты изменилась, — подметила я. — В теле старухи неудобно в камере, — пробормотала чуть тише, и Риса кивнула. — А в обычной жизни?              — Это безопаснее, — ухмыльнулась Риса и отлипла от решётки. Она села, почему-то расслаблено откинувшись на стенку.              Я тоже решила уместиться здесь. Села на холодные камни и прикусила губу. Сначала казалось, что будет легко прийти и извиниться, но теперь всё было так сложно. Оказалось, взгляд Рисы острее ножа.              — Ты любила меня по-настоящему? — Я понимала всю неловкость этого вопроса.              Риса хмыкнула и усмехнулась.              — А ты?              Старушкой она мне нравилась больше. Выглядела безобидной, какой бы взгляд не строила. На молодом лице любое изменение казалось критичным. В нём была неведомая мне сила.              — Прости, — начала я то, за чем пришла. — Так было нужно. Это я тебя подставила. И генерала тоже.              — Поняла уже, — отмахнулась Риса. — На вопрос ответь.              Я подняла затравленный взгляд. Риса не смотрела на меня, вместо этого разглядывая стену напротив. Она топала ногой о каменную поверхность пола, и в моей голове словно звучал набат.              — Сложный вопрос, — призналась я. — У меня не было на тебя обид.              — А я любила. — Резкий поворот головы. Риса снова резала без ножа. Один взгляд, а какая сила. — Ты так ничего и не поняла.              И я согласно кивнула.              — Можешь объяснить. — Моё предложение вызвало новую усмешку. Я думала, что она решит промолчать, но вместо этого бывшая советница начала долгий монолог, навеянный скукой камня и плесени.              — Я любила твоего отца. Он был мне как родной ребёнок. И тебя я тоже любила. А ведь мне казалось, что его дочь мертва, но смотря в твои глаза я думаю, что ошибалась. Они его даже сейчас. И всегда были такими же, даже когда смотрели на меня притворно. — Мои глаза расширились. — Да, моя милая, я всегда видела твою ложь, но предпочитала не замечать.              Это покажется тебе странным. Ты считаешь меня гениальной, как и многие в этом замке. Но я обычная любящая сиделка, которая умеет учиться на своих и чужих ошибках. Жаль, что в этот раз мне этого не удастся. Я умру по милости той, кого любила.              Мне хотелось возразить, но Риса продолжила:              — Любила, и точка. Не знаю, как это выглядело для тебя, но я любила. Раньше мне казалось, что я не знаю своих чувств. Девчонка с его глазами? Да кто она, всего лишь замена. Я убеждала себя каждый раз, когда видела тебя. Нет, Риса, это не она. Ты просто играешь роль заботливой советницы. Она брошенный ребёнок. Влюбиться и подчиниться. И даже когда я видела, что ты улыбаешься через силу, я думала: «Просто не привыкла».              Риса рассмеялась.              — Увидев тебя сейчас, я поняла, как сильно любила. Знаешь, как я это поняла. — Риса снова меня прервала. — Я просто простила. Смотрю на тебя, и злости нет ни капли. Вот она, настоящая магия.              — Ты меня держала в клетке, — вырвалась сама собой претензия. — Нет, ты меня не любила.              — Любила, — протянула Риса, и я услышала всю ненависть, собранную в этом одном-единственном слове. — Я хотела каждую секунду знать, где ты и что делаешь. Мне нужно было следить за тобой и днём и ночью, только чтобы не потерять, как твоего отца. А я боялась, что потеряю, потому что любила так, как никого до этого.              А я ведь ещё думала, когда это случилось? Когда я тебя полюбила так сильно? Это было в один из дней через год после твоего приезда. Ты пришла ко мне и попросила своих друзей сделать стражниками. Дети они малые, хоть и способные, но ты смотрела на меня этим своим дай-взглядом. — Я нахмурилась. — Да, я так его называла. Ты, моя милая, иногда поднимала на меня эти вот глаза, его глаза, и смотрела, не дать не взять, через секунду расплачешься, если не получишь. И я готова была в такие моменты сделать всё, что попросишь.              Имела ты когда-нибудь такую власть хоть над кем-то? Вас-то с ненастоящим братом бросили, насколько я знаю. Значит, не имела. А вот получила, и сама этого не поняла. Обидно тебе теперь? Да или нет? — Риса не давала возможности ответить. — Я отрицала, что любила, но сейчас понимаю, что всё началось именно тогда. Или раньше на несколько дней? Не знаю, память подводит.              Риса прокашлялась, и я по-настоящему узнала в ней ту, мою советницу и наставницу, которая с одряхлевшими руками иногда касалась моего плеча осторожно, как хрусталь. Я задавала себе вопрос, бывала ли она тогда искренна. И вот ответ. Иногда бывала.              — Приятно, — прохрипел голос сзади. Огонёк осветил лицо генерала. — А меня-то за что?              — Так надо было.              — Зачем?              — Чтобы проиграть.              Риса и генерал рассмеялись, возможно, восприняв всё как шутку. Я редко отвечала им сарказмом, но они уже успели привыкнуть к нему?              — Я правду говорю. Мне надо проиграть, и тогда всё станет лучше.              — Так что ли? — спросила Риса. — Губишь труд моей жизни?              — Ты жила дольше, чем трудилась, — возразила я.              — Но я жила, чтобы воплотить этот труд. — Риса кинула камень в противоположную стену, и тот отскочил, создавая эхо. — Ты его погубишь.              — И себя вместе с ним, — призналась я. Смерть словно подобралась ко мне близко-близко. Я почувствовала её костлявые руки на своём сердце, и оно сжалось от боли. — Я умру, чтобы мы проиграли, а вы могли всё испортить.              — Так, значит, — скрипнула зубами Риса. — Тебя сторожат сутками напролёт. Не получится.              — Получится. — Почему-то теперь, после суда, я была уверена во всём. Если понадобится в космос полететь, удача и это организует. Весь мир перед моими ногами, потому что я в теле Вивиан. И как она не пользовалась этим? Любое желание на ладони.              — Не надо! — Риса кричала. Она вывела меня из раздумий, и огонёк подлетел к ней, осветив напуганный взгляд.              Я поднялась на ноги. Риса тоже подскочила и схватилась за прутья.              — Не умирай! — крикнула она. — Ты не должна…! Ты не можешь так просто…!              Могло показаться, что она боится за королевство, но нет. Сейчас её взгляд был направлен на меня, и он смотрел с нежностью и искренним желанием спасти. В нём не было обиды за предательство.              Я вышла из подвала, поблагодарив стражу. В ту же секунду, как тяжесть влажного воздуха спала, я почувствовала буйное сердце, которое готово было выпрыгнуть из груди. Смерть дышала мне в спину, напоминая о моём плане, и тут я вспомнила свою маму, настоящую, а не ту, которая была у Вивиан. Ту я не знала, а свою помнила.              В детстве мне казалось, что мама готова на всё ради нас с сестрой. Она была нежной и прекрасной, но в то же время строгой, а иногда и, по-моему, жестокой. Она читала нам сказки на ночь и плела венки летом из незабудок.              Тогда я была глупой. Я верила, что мама — это всё. Мне казалось, что её любовь безусловна. Нет, конечно, она любила меня. Но, кажется, они с сестрой были ближе. Родители вообще мало со мной разговаривали и редко интересовались моей жизнью. А ещё они не смотрели на меня так, как Риса, со строгой нежностью, всеобъемлющей и необузданной.              И я сразу поняла всё. Я ненавидела сестру, потому что Риса была права. На меня никто уже не посмотрит с такой любовью во взгляде. Я потеряла нечто настолько ценное, что восполнить это не смогу никогда. Да мне и не нужно.              Я умру, и это уже навсегда. За мной придёт палач. Он отрубит мою голову за все грехи: за необоснованную ненависть к сестре и предательство по отношению к Рисе. Это будет конец. Именно поэтому Риса смотрела на меня таким взглядом. Ведь если я умру, это правда навсегда.              Что-то влажное очертило след на щеке. Я почувствовала, как слёзы неудержимо полились по щекам и начали падать на ковёр. Сколько не смывай их, они всё равно не прекращали идти. И я оставила попытки, вместо этого опустившись на пол прямо посередине коридора. Сердце сжималось, и лицо горело, пока я думала об одном: Риса умрёт, и мне тоже придётся, и я потеряла что-то очень важное.