Нежно, как в первый раз

Следующие несколько дней они с головой окунаются в исследования. Проблема в том, что они сами не знают, что именно ищут. Кажется, она уже должна была привыкнуть к этому — искать информацию вслепую, пытаясь восполнить недостающие детали, чтобы собрать пазл, — но всё равно ситуация выбивает её из колеи. К счастью, благодаря охоте за крестражами, Гермиона уже настолько хорошо знакома со «Сказками Барда Бидля», что практически может пересказать их слово в слово. Первым делом она наведывается в ближайшее волшебное поселение в Польше и покупает свой собственный экземпляр сборника сказок — тот, что завещал ей Дамблдор, она оставила дома, — а также кое-какие другие книги, которые она не взяла с собой, но сейчас думает, что они могли бы пригодиться. Вместе с Малфоем они снова просматривают воспоминания о Гарри, но не находят в них ничего принципиально нового или неожиданного. «Вам известно что-нибудь об авторе этой книги?» — спросил Гарри продавца. Неудивительно, что тот ничего не знал. Бард Бидль пользовался мрачной славой одной из самых загадочных персон волшебной литературы: о нём было мало что известно, кроме того, что он родился в Англии и зарабатывал на жизнь написанием детских книг. Найти какую-либо информацию о его истиной личности было почти невозможно, а ещё труднее понять, насколько она правдива — убедиться, что это всё не выдумки ради красивой истории. Дни пролетают в бесконечных поисках хоть каких-нибудь зацепок. Они часами сидят в кабинете, каждый за отдельным столом, и просматривают старинные книги по волшебной генеалогии, биографии других авторов-волшебников, которые могли общаться с Бардом, и старые рассказы тех, кто встречался с ним в реальной жизни. — Этот человек мёртв уже несколько веков, — жалуется Малфой на третий день их поисков. — Даже если мы выясним, кто он такой, мы понятия не имеем, как это может быть связано с Поттером. К сожалению, как бы Гермионе не хотелось этого признавать, он прав. Теперь они искали не одного человека, а сразу двух. И ей никак не давал покоя вопрос: Почему Гарри вообще заинтересовала личность Барда Бидля? В перерывах между исследованиями Гермиона решает заняться домом. Инцидент с мышью показал, что, пожалуй, стоит всё же приложить немного усилий по наведению порядка хотя бы там, где для починки будет достаточно одной только магии. Она восстановила изъеденные молью занавески и вычистила подушки на диване и кресле, починила сломанную ступеньку на крыльце и закрепила сетку на двери. Вымыла стены и полы, заделала дыры, починила петли и дверные ручки. Бытовая магия давалась ей достаточно легко, недаром она столько лет помогала Молли с большой весенней уборкой в Норе, но иногда Гермионе хотелось поработать руками: оттереть пятна губкой или подтянуть разболтавшиеся шурупы. С каждым днём коттедж становился всё более пригодным для жизни, что было одновременно и приятно, и странно. Чем больше он начинал походить на настоящий дом, тем чаще она вспоминала о том, что делит его с Малфоем. Гермиона не думала, что когда-нибудь будет в курсе домашних привычек Малфоя и что ей вообще будет до этого дело. Но теперь она в курсе. Теперь она знает, что Малфой всегда встаёт раньше неё, несмотря на то, что наверняка ложится позже. Знает, что по утрам он первым делом заваривает кофе, так как, проснувшись, всегда находит на столе горячий кофейник. Питается он в странное время и по непонятному графику, возможно, потому, что опасается её поддразниваний, что ест в основном только хлеб с джемом или консервированный суп. Он любит подолгу принимать душ, поэтому Гермиона знает, что нужно успеть сходить в туалет до того, как он займёт ванную, чтобы потом не ждать. Знает, что он терпеть не может ходить босиком, поскольку всегда в носках, но спит он без них — в ту ночь, когда их разбудила мышь в стене, он был босиком. После обеда Малфой любит читать у окна, при этом он вальяжно откидывается на спинку кресла и вытягивает перед собой свои длинные, скрещённые в лодыжках ноги. Она знает, что у него есть любимый свитер, так как он носит его чаще других, хотя по мере того, как дни становятся всё теплее, надевает его всё реже и реже. Когда он устаёт, то имеет привычку проводить большим пальцем по нижней губе, а когда расстраивается, принимается бормотать что-то себе под нос, подпирая лоб тыльной стороной сжатого кулака. Лишь недавно он начал покидать их жилище. В первый раз она застала его в тот момент, когда он уже возвращался и вышел из леса, настороженно держа волшебную палочку в руке. — Куда ты ходил? — спрашивает она его позже, смывая пену с тарелки, которую мыла в раковине. Он ожидаемо предпочитает проигнорировать её вопрос и продолжает молча копаться в холодильнике. — Если ты не будешь говорить мне, куда уходишь, и с тобой что-нибудь случится, как я смогу прийти к тебе на помощь? Он вздыхает, достаёт зелёное яблоко из ящика с фруктами и нарочито громко хлопает дверцой холодильника. — Я обязательно попрошу бурундуков, чтобы они заранее сообщили тебе, если решат убить меня и полакомиться моей плотью. — Придурок. — Зануда. — Можешь передать бурундукам, чтобы они не беспокоились. — Значит, сначала ты умираешь от желания лишить меня последней возможности найти хоть какое-то уединение в течение дня и непременно узнать, куда я хожу, а теперь оказывается не против, чтобы обитатели леса всё же пустили в ход свои острые зубки и загрызли меня заживо? Она с грохотом ставит тарелку на сушилку, поворачивается к Малфою и наблюдает, как тот с невозмутимым видом откусывает кусок яблока и хрустит им, его губы при этом становятся блестящими от сока. — Знаешь, ты совершенно невозможен. — А ты не знаешь, когда нужно оставить всё как есть, Грейнджер. Если хочешь знать, я просто выходил прогуляться, чтобы проветрить голову. Я целыми днями сижу и бьюсь для тебя над загадкой Поттера, так что дай мне хоть немного перевести дух. По голосу слышно, что он на взводе и даже не пытается скрывать своё раздражение, что она посмела поинтересоваться, куда он ходит. Хотя она всего лишь беспокоилась, чтобы он случайно не угодил в медвежий капкан и не стал ничьим ужином, например, того же медведя. — Мерлин, Малфой. Ладно. Это всё, что я хотела знать. Он моргает, глядя на неё, и на его лице отражается смесь противоречивых эмоций: досада и, возможно, замешательство, хотя она не совсем уверена в последнем. — Я оставлю тебе записку, когда в следующий раз решу воспользоваться туалетом, чтобы ты не слишком переживала, что меня засосало в унитаз. После этого замечания он насмешливо смотрит на неё и иронично выгибает бровь, затем с ворчанием удаляется в кабинет. Как ни странно, Гермиона уже почти привыкла к их ссорам — они стали привычной частью дня, и иногда она даже ждёт их. Когда Дин заглянул к ним в очередной раз, чтобы пополнить запасы еды и принести кое-какие книги и документы, которые они просили, она заметила, что Малфой специально засунул новую банку апельсинового джема в самый конец холодильника, чтобы поставить клубничный джем на прежнее легкодоступное место. Так началось «Противостояние джемов» — как про себя любила называть его Гермиона. Она прятала от Малфоя банку с клубничным джемом и переставляла апельсиновый на своё законное место, и когда слышала, как Драко роется в холодильнике в поисках банки, её переполняло удовольствие от этой ребяческой выходки. Правда, однажды утром она обнаружила, что апельсиновый джем снова засунули куда подальше и заменили клубничным, зафиксировав тот на полке весьма впечатляющим заклинанием прилипания. Она решила внести свою лепту и наложила на крышку банки собственные чары прилипания, а затем наблюдала, как Малфой кряхтит и потеет, пытаясь открыть её, а его тосты стынут на тарелке. Ни один из них и словом не обмолвился о происходящем, но оба каждый день придумывали всё более изощрённые и креативные способы, чтобы продолжить начавшееся «Противостояние джемов». Прошла ещё одна неделя изнурительных поисков, неустанного листания томов и реестров волшебных больниц в Йоркшире, а они так и не нашли ничего стоящего. — Почему этот Бидль так хотел остаться незамеченным? Неужели он боялся, что на него набросятся дети, которые отчаянно жаждут продолжения «Бэббити-Рэббити»? — вдруг нарушает царившую в кабинете последние пару часов тишину Малфой. Солнце давно село, и Гермиона уже подумывала закругляться и идти спать. Ей очень не хватало кофе, и она начала ловить себя на том, что бросает на Малфоя ревнивые взгляды, когда тот по утрам наслаждается ароматным напитком, в то время как ей приходится довольствоваться лишь скучным ромашковым чаем. Гермиона разворачивается в кресле, чтобы посмотреть на Малфоя, и замечает устремленый на неё вопросительный взгляд, его серые глаза выглядят уставшими и покрасневшими от целого дня чтения. — Дети, нет. Однако, возможно, он опасался, что некоторые люди действительно поверят, что Дары Смерти существуют. Мало ли, на что они готовы, чтобы стать Повелителями Смерти. Думаю, Бидль скрывался, потому что боялся, что его могут найти и начать задавать вопросы, он знал, как сильно люди хотели бы заполучить такую силу. Иронично, поскольку на самом деле эта история — предостережение. Драко откидывается в кресле, постукивая большим пальцем по подлокотнику. — Итак, если «Дары» якобы основаны на реальной истории, и Бидль был первым, кто её рассказал, то как он сам узнал обо всём этом? Гермиона пожимает плечами, задумчиво постукивая кончиком пера по губам. — Не думаю, что кто-то действительно что-то знает. Почти все считают эту историю обычной детской небылицей; так, басня, сказка на ночь. Многие задавались вопросом, какие части истории реальны, а какие Бард выдумал. Единственный человек на моей памяти, искренне веривший в существование Даров, — это... И тут она замирает от поразившей её мысли с широко распахнутыми глазами, сердце едва не выскакивает из груди от волнения. Мозг начинает напряжённо работать, так что Малфой, должно быть, слышит, как вращаются и жужжат шестерёнки у неё в голове. — Ну конечно, — выдыхает она, резко поворачиваясь на стуле и подтягивая к себе лист пергамента. Она отодвигает в сторону тяжёлый фолиант, над которым только что корпела, освобождая перед собой место, и издаёт легкомысленный смешок, почти хихиканье. Затем порывисто обмакивает кончик пера в чёрные чернила, отчего те брызгают на стол, но ей всё равно. — В чём дело, Грейнджер? Раздаются шаги Малфоя, она чувствует его присутствие позади себя, что он стоит у неё за спиной, пока она яростно строчит на чистом пергаменте, от нахлынувшего адреналина у неё слегка дрожат пальцы. — Ксенофилиус Лавгуд. Мерлин, как же я была глупа! Если кто-то и знает что-то ещё о Дарах или Барде, так это он. Именно он рассказал Рону, Гарри и мне о них той весной, во время войны. — Блестяще, Грейнджер, — доносится из-за спины на удивление воодушевлённый голос Малфоя, который полон надежды и, возможно, немного отчаянности. Когда он это произносит, у неё замирает сердце. Собственная реакция удивляет, но она успокаивает себя тем, что это наверняка из-за того, что это первый комплимент в её адрес, который он когда-либо делал. Письмо вышло неаккуратным, а почерк кажется почти детским, но Гермиона не хочет тратить время на переписывание. Как только оно высыхает, она тут же засовывает его в конверт, подписывает адрес мистера Лавгуда, запечатывает сургучом и смотрит на него с таким видом, будто это её самое гениальное творение. — Я сегодня же вечером отправлю его с совой, — говорит она, резко вскакивая и поворачиваясь так быстро, что кружится голова, и неожиданно со всего маху врезается в грудь Малфоя, отчего у неё вырывает глухое «уф». Он ловит её в тот момент, когда она едва не падает, на кожу ложатся его тёплые и шершавые ладони. — О, я... прости, — она прочищает горло и удивлённо смотрит на Малфоя, когда тот отпускает её и делает шаг назад. На нём чёрная хлопковая рубашка, а волосы беспорядочно спадают на лоб — разительный контраст с тем, как он обычно выглядит на работе. Гермиона и не подозревала, что он наблюдал за ней из-за плеча всё то время, пока писалось письмо, потому что думала, что он уже вернулся за свой стол. Она встречается с ним взглядом и чуть не умирает от шока. На его лице играет лёгкая весёлая усмешка. Он лукаво приподнимает бровь, глядя на неё. — Смотри не покалечься, Грейнджер, — ухмыляется он. От его хриплого, но при этом весёлого и слегка снисходительного смешка по коже идут мурашки и мелкие волоски на затылке у основания шеи поднимаются дыбом. — Не следует так нависать над людьми, Малфой. Это невежливо. Несмотря на то, что он теперь на расстоянии шага, она всё равно ощущает исходящее от него тепло и его запах, который с каждым днём, проведённым вместе с ним взаперти, становится всё более привычным. — А ещё невежливо прятать любимый джем других людей. В его голосе слышатся скорее подразнивающие и игривые нотки, а не обвиняющие и злые. Гермиона поджимает губы, чтобы скрыть усмешку, наблюдая, как его глаза вспыхивают от удовольствия. — Понятия не имею, о чём ты говоришь, Малфой. — Она невинно моргает, хлопая ресницами, машет письмом и разворачивается на каблуках. Когда она выходит из кабинета, на её лице расплывается неконтролируемая улыбка.

***

Отец часто говорил, что если наблюдать за тем, чего ждёшь, то процесс займёт куда больше времени. «Не стой без дела и не смотри на кастрюлю, Гермиона, иначе она никогда не закипит». Поэтому она старается не смотреть в окно в ожидании совы, которая должна вернуться с ответом Ксенофилиуса Лавгуда. Желание скоротать время побудило её попробовать починить напор воды на кухне, но дело пока продвигалось не особо успешно. Когда хлопнула входная дверь, Гермиона поняла, что Малфой ушёл на свою ежедневную прогулку, и решила тоже сделать перерыв в исследованиях. Без Малфоя тишина в доме кажется жуткой; не слышно ни тихих шагов, ни отдалённого шелеста перелистываемых страниц. Он забыл бритву рядом с раковиной в ванной, и в воздухе витает запах его крема для бритья, мускусный и мужской. Когда он брился, то оставил дверь приоткрытой, и Гермиона, проходя мимо, мельком увидела его в зеркале: Малфой стоял с сосредоточенным видом, плотно сжав губы, и водил лезвием по щеке, оставляя на покрытой густой пеной коже чистые дорожки. Они случайно встретились взглядами в зеркале, Гермиона быстро отвела глаза и ускорила шаг, продолжив путь в кабинет. Вряд ли он много спал прошлой ночью; впрочем, она заметила это только потому, что ей и самой не спалось. Она слышала, как он встал рано утром, поступь его мягких шагов внизу, а когда позже спустилась в гостиную, то обнаружила, что ещё одна часть пазла оказалась таинственным образом закончена. Теперь она чувствует последствия недостатка сна, переутомления и общей усталости, на которые накладывается нервозность из-за долгого ожидания ответа от мистера Лавгуда. Больше всего на свете ей хотелось бы сейчас расплакаться и закатить истерику из-за того, что всё идёт не так, как ей хочется. А ещё эта дурацкая раковина с её дурацким напором воды никак не хотела чиниться и, казалось, смеялась ей в лицо, то и дело издевательски забрызгивая джинсы водой из трубы. И вдобавок ко всему, сегодня она вообще не смогла найти свой апельсиновый джем, и будь она проклята, если доставит Малфою удовольствие, спросив, где он его спрятал. Она вскакивает на ноги, услышав стук в окно, и тело тут же забывает об усталости и раздражении. Когда она видит сову у окна, то сердце совершает кульбит: большой элегантный филин, к лапке которого привязано письмо, цепляется длинными острыми когтями за подоконник и долбит клювом стекло. — Надеюсь, ты принёс мне хорошие новости? — спрашивает она птицу после того, как распахивает окно и протягивает руку, чтобы отвязать бечёвку от лапки. Птица поднимает голову и смотрит на неё большими немигающими глазами, Гермиона выхватывает письмо из её лап. Не теряя ни минуты, она переворачивает конверт, жадно просматривая адрес. Но письмо адресовано не ей. И затейливые завитушки на конверте точно не похожи на эксцентричный почерк мистера Лавгуда. Письмо предназначено Драко. И оно от его матери. Сердце сжимается от разочарования, она бросает взгляд на сову и замечает, как птица изучающе рассматривает её, словно ожидая, что Гермиона внезапно превратится в её хозяина или отправится за Драко. Она кладёт письмо на стол позади себя, поворачивается к птице и машет рукой, как бы прогоняя её прочь. — Его сейчас здесь нет, — говорит она птице, кивая подбородком в сторону леса, как будто птица может понять, что Драко отправился на прогулку. — Я отдам ему, когда он вернётся. Птица ухает, не сводя с неё пристального взгляда жёлтых глаз, и затем, словно решив, что Гермиона заслуживает доверия, взмахивает крыльями и улетает, вскоре её силуэт исчезает за полоской деревьев на горизонте. Гермиона с любопытством разглядывает конверт и линии изящного почерка со всеми его завитушками и изгибами, и на мгновение замирает, вспомнив о существовании Нарциссы. Насколько известно магическому сообществу, последние несколько лет Нарцисса провела под домашним арестом в Малфой-мэноре, запертая там, в то время как её муж отбывал срок в Азкабане, а сын спокойно разгуливал на свободе. Нетрудно догадаться, что Малфой был очень близок со своей матерью. Она помнила, как они обнялись после суда над Нарциссой, как он защищал её, когда они проходили мимо фотографов на выходе из зала суда, как бережно придерживал за спину, когда уводил подальше от посторонних глаз. Джинни как-то сказала ей, что если Драко не на работе или не с Блейзом, то он почти наверняка либо проводит время с матерью в поместье, либо занимается семейными делами, которые она по понятным причинам больше не может взять на себя: посещает Гринготтс по поводу вопросов, связанных с состоянием его отца, или ходит на деловые обеды с семейным юристом, или заполняет какие-нибудь бумаги в Министерстве, например, чтобы пригласить Разрушителей проклятий в поместье. До этого момента она даже не задумывалась, как много важных дел пришлось оставить Малфою, когда он согласился помочь ей. Вернее, Маджу. Это ведь истинная причина, по которой он согласился помочь, не так ли? Всё ради Маджа? Она замечает Малфоя, когда оборачивается, чтобы опустить раму и закрыть окно, в этот момент до её слуха доносится хруст лесной подстилки у него под ногами. Драко с задумчивым видом выходит на поляну с палочкой наготове. Она заметила, что он довольно часто погружён в себя. Задумчивый взгляд, сжатые в тонкую линию губы, слегка сведённые вместе брови — едва уловимые оттенки выражения лица Малфоя, которые сразу выдают его настроение, стоит присмотреться повнимательнее; если хорошо его знать. Гермиона ловит себя на мысли, что отдала бы всё на свете, чтобы побродить у него в голове. Он редко озвучивал свои мысли вслух, а те жалкие крохи, которыми делился с ней с тех пор, как они приехали сюда, только заставляют жаждать большего. Это её расстраивает. С Гарри и Роном она всегда знала, счастливы они или грустны, обеспокоены или устали, расстроены или взволнованы. Что на душе у Малфоя, ей оставалось только гадать, анализировать обрывки фраз и подмечать малейшие колебания его настроения и мимики, чтобы попытаться собрать в единую мозаику все эти разрозненные и неясные подсказки. Разгадывание подобных тайн было её работой. Ей платили за умение сопоставлять детали и находить закономерности, чтобы разобраться в происходящем и связать всё воедино для написания хорошей истории. Но Малфой был головоломкой, в которой не хватало слишком многих деталей. Но это только сильнее разжигало желание разгадать его. Тем временем Малфой приближается к дому, мох пружинисто проминается у него под ногами. Из-за туч выглядывает солнце, и на белокурых волосах начинают играть блики света. Казалось бы, стоит ясный день, и его можно как следует изучить. Но сейчас, когда можно отчётливо рассмотреть каждую чёрточку на его лице, он кажется ей даже ещё большей загадкой. Малфоя почему-то легче воспринимать, когда он держится в тени, а не находится под ярким светом прожекторов. Он распахивает входную дверь и появляется на пороге, от него пахнет свежим весенним воздухом и лёгким солёным мускусом пота. Она чувствует это, когда Драко проходит мимо, чтобы налить себе стакан воды, но запах его тела, разогретого солнцем и физической активностью не вызывает неприятия. Гермиона решает оставить надежду наладить когда-нибудь злосчастный напор и закрывает шкафчик под раковиной, разворачивается и наблюдает, как Малфой наполняет стакан водой. — Как прогулялся? Малфой подносит стакан к губам и жадно пьёт холодную жидкость, острый кадык на шее ритмично двигается в такт глоткам. Драко впервые за сегодняшний день окидывает Гермиону взглядом своих серых глаз, затем отрывается от стакана и отворачивается. Он уже прекрасно осведомлён, как сильно её раздражает, когда ничего не отвечает, и иногда она задаётся вопросом, не делает ли он это нарочно. Он неторопливо подходит к раковине, чтобы помыть стакан. Она садится за стол и утыкается в книгу, но его молчание жалит шею. Она пообещала себе, что не будет спрашивать, но знает, что если спросит, то сможет добиться ответа. — Ты нигде не видел апельсиновый джем? Драко стоит спиной к ней у раковины, поэтому она не видит его лица, но почти уверена, что он недовольно хмурится из-за её настойчивых расспросов. — Я не знаю, Грейнджер. Думаю, что у нас, возможно, завёлся ещё один вредитель, потому что мой джем тоже исчез на днях. Его голос звучит ровно и слегка раздражённо, и она гадает, куда же подевалась игривая версия Малфоя, которая была вчера вечером. Она удивляется, каким чудом ей вообще удалось познакомиться с Малфоем с такой стороны. Иногда она так отчаянно пытается спровоцировать его на ссору только потому, что ей нужно с кем-то поговорить. В конце концов, они здесь абсолютно одни, и даже ссориться лучше, чем молча сидеть в давящей тишине. — Ненавижу, когда ты так делаешь, — говорит она ему, и снова смотрит в книгу. Боковым зрением она видит, как он поворачивается, прислоняясь спиной к стойке. — Когда я делаю что, Грейнджер? — Когда ты вот так отшиваешь меня. Ты говоришь всё, что угодно, лишь бы не отвечать на мои вопросы. Она поднимает глаза, чтобы посмотреть на него, и обнаруживает, что его взгляд прикован к ней. Он небрежно скрещивает руки на груди и приподнимает бровь. — Твои вопросы обычно не имеют никакого смысла или совершенно излишни, поэтому я предпочитаю не тратить на них свои драгоценное время и энергию. — Верно. Ты предпочитаешь потратить сэкономленные время и энергию на то, чтобы спрятать мой джем. — Честно говоря, я понятия не имею, о чём ты говоришь, Грейнджер. — Непреклонным тоном заявляет Малфой, и её больше раздражает не то, что он спрятал джем, а то, что всё отрицает. — Видишь! Ты снова так делаешь! Не отвечаешь на мой вопрос, а вместо этого говоришь что-то неопределённое и смотришь на меня так, будто я спросила у тебя, сколько будет один плюс один! Малфой, как всегда, раздражённо хмыкает и отворачивается, чтобы вытереть стакан. — Ты ведёшь себя так, будто я обязан отвечать на каждый твой самый незначительный вопрос или комментарий. — Он ставит стакан на сушилку и вешает кухонное полотенце обратно на крючок. — Это то, к чему ты привыкла? С Уизли и Поттером? Им единственным, наверное, во всём мире нравится слышать твой голос почти так же сильно, как тебе самой? Она бросает на него сердитый взгляд и с громким треском захлопывает книгу. — Может быть, если бы ты не расхаживал с таким важным видом, будто посланник самого Мерлина Волшебному миру, и не закатывал глаза всякий раз, когда кто-то спрашивает тебя о чём-то, что ты считаешь неважным, с тобой было бы гораздо легче работать, Малфой. — А может быть, я просто устал от твоего пустого трёпа, Грейнджер, и пытаюсь отучить тебя открывать свой болтливый рот всякий раз, когда тебе просто что-то приходит в голову? Не все твои мысли или вопросы достаточно интересны, чтобы их стоило обсуждать. Малфой разворачивается и идёт в гостиную, а она следует за ним, но он не обращает на неё внимания и подходит кофейному столику, чтобы взять оставленную там книгу. — Неудивительно, что ты всегда такой раздражительный, — выплёвывает она и воинственно скрещивает руки на груди, продолжая преследовать его. Он опускается в кресло и закатывает глаза, когда понимает, что она шла за ним. — Тебе ведь приходится иметь дело со всеми этими мыслями, которые ты постоянно держишь в себе. Я бы тоже, наверно, вела себя как придурок, если бы меня постигла столь ужасная участь — оказаться запертой в твоей голове, Малфой. Их взгляды скрещиваются, в глазах Малфоя читается ярость и угроза, страх лижет её изнутри, как жаркое пламя — страх, не похожий на то, что она испытывала ранее, с примесью странного возбуждения и гнева, который почему-то в ней вызывает только он. — Лучше уж так, чем заставлять страдать всех остальных, Грейнджер. Хотя уверен, что каждое своё высказывание ты считаешь настоящим посланием небес, пусть на деле твоя болтовня скорее похожа на божью кару и способна вызвать лишь головную боль. Он опускает глаза в книгу и возвращается к чтению, выражение его лица снова становится отстранённым. Она уже не раз наблюдала, как он использовал это приём в офисе, когда решал игнорировать её и всё вокруг, включая собственную работу, полностью сосредотачиваясь на своей книге так, как будто это всё, что существует в этом мире. Она скрипит зубами, и её пальцы зудят от рвущегося наружу гнева. — Ты... ты... совершенно невыносим. Он лишь иронично вздёргивает бровь, не удосуживаясь поднять на неё взгляд. За время пребывания здесь его волосы заметно отросли и падают ему на лоб лёгкими прядями, одна из них прилипла к виску, на котором после прогулки выступила лёгкая испарина. Она стоит и ждёт, гипнотизируя его взглядом, желая, чтобы он рассердился, ответил ей — что угодно, лишь бы снова обратил на неё внимание. Она ненавидит, когда он молчит, потому что так он всегда выигрывает спор, затыкая ей рот, не признавая, что последнее слово остаётся за ней. Гермиону бесит, что она жаждет от него чего-то ещё, даже если это подразумевает оскорбления или сухие язвительные замечания. В глубине души, она уже не уверена, что действительно ненавидит его. В их отношениях наступила странная стадия, когда они начинают смиряться друг с другом; когда в перепалках меньше неловкости, чем в гробовом молчании. Молчание тяжелее, потому что оно вызывает желание заполнить паузы. Гермионе постоянно приходится ломать голову, пытаясь понять, о чём думает Драко и почему задерживает на ней взгляд, когда она проходит мимо, мучиться от незнания, что именно он чувствует к ней в данный момент. Втягивая его в ссору, она, по крайней мере, знает, что он зол на неё. Гораздо спокойнее, пусть даже так, знать, о чём думает Малфой, чем не знать этого вовсе. Она уже давно невольно втянулась в эту игру по заполнению пробелов. И её преследовали навязчивые вопросы: что он может подумать о том, как она выглядит спросонья, или почему бросает такие взгляды на её ноги, когда она надевает джинсы, потому что находит это отвратительным или потому что, наоборот, заинтригован? Она изо всех сил гнала от себя эти мысли, задаваясь вопросом, почему её вообще это волнует, почему она так стремится заполнить тишину размышлениями о том, что Малфой думает о ней. Как глупо, что ей вообще есть до этого дело. Малфой невозмутимо игнорирует её взгляд и переворачивает страницу, и тут Гермиона вспоминает о сове, которая прилетела с письмом незадолго до его возвращения. — Тебе пришло письмо. Он вскидывает голову и бросает взгляд в сторону кухни. — Грейнджер, тебе не пришло в голову упомянуть об этом раньше? Она фыркает, желая огрызнуться, но решает оставить всё как есть. Она не понимает, хорошие или плохие новости сулит письмо, и ей не хочется подливать масла в огонь. Он легко встаёт, бросает книгу на кресло позади себя и проходит мимо неё на кухню. Она наблюдает, как он берёт письмо, рассматривает конверт, прежде чем сорвать сургучную печать и вытащить аккуратно сложенный лист пергамента. Пока он читает, Гермиона старается не смотреть в его сторону, чтобы не совать нос в чужие дела, потому что знает, что это больше всего действует ему на нервы, и вообще она не имеет права задавать вопросы о его личной жизни. Вместо этого она садится на край дивана и делает вид, что занята перекладыванием маленьких картонных пазлов. Она не может видеть его, так как повернулась спиной, но слышит мягкое шуршание пергамента и скрежет ножек стула об пол, когда он садится. Несколько минут проходит в молчании, прежде чем он снова появляется в поле её зрения и засовывает что-то между страницами книги — видимо, письмо,— затем снова усаживается в кресло и находит место в романе, на котором остановился. Она прижимает большой палец к двум кусочкам пазла, подгоняя их друг к другу, прежде чем сдвинуть их в верхний угол, где им самое место. — Всё в порядке? Её пульс учащается, она не собиралась ничего спрашивать, но слова вылетели сами. Гермиона не смотрит на него, страшась встретиться взглядами, потому что это точно не её дело, а Драко ненавидит, когда она задаёт вопросы, не имеющие к ней никакого отношения. Она почти уверена, что он и на этот раз проигнорирует её, как обычно делает, если она задаёт вопросы такого рода. Поэтому она удивлена, когда после минутного молчания он произносит: — Просто мама проверяет, как дела. Она хочет прислать торт, потому что это наша традиция, но я думаю, что, возможно, уже слишком поздно писать ответ и говорить ей, что это нелепо. Она поднимает на него глаза и видит, что он следит за её руками, пока она перебирает разноцветные детали. — Торт? Это... — У меня день рождения, Грейнджер. Только не нужно петь или что-то ещё в этом духе, так что, ради Мерлина, не придумывай ничего. Гермиону захлёстывает чувство вины, когда она понимает, что донимала его весь день из-за пропажи джема, а последние несколько минут ругалась с ним и рассказывала, какой он ужасный. Не то чтобы он этого не заслуживал, придурок. Но если бы она знала, что у него день рождения, то, возможно, дала бы ему небольшую передышку. — О. Они встречаются взглядами, и он лениво приподнимает брови, откидываясь на спинку кресла и почёсывая подбородок, затем опускает взгляд на книгу. — Я... С Днём рождения, Малфой. Прости, что накричала на тебя за то, что ты спрятал джем, но на этот раз я действительно не могу его найти и... Он сердито смотрит на неё. — Салазаровы панталоны, Грейнджер, не трогал я твой джем. Сколько раз можно повторять? И давай, пожалуйста, забудем про день рождения? Это не так уж важно. Он возвращается к книге, находит нужное место и демонстративно утыкается в неё, поднося к лицу ближе, чем требуется. Она кивает, вскидывая руки в притворной капитуляции. — Прекрасно. — Отлично. — Просто чудесно.

***

Гермиона долго размышляет, насколько это хорошая идея, пока еда остывает. Она не собиралась этого делать. Но поймала себя на том, что в процессе готовки добавила в воду ещё одну картофелину, приготовив больше, чем, как ей кажется, она способна в итоге съесть. Что плохого в том, чтобы поделиться с ним дополнительной порцией на ужин? В конце концов, у него сегодня день рождения, и его, должно быть, уже тошнит от джема и кексов. Если рассуждать логически, то у него наверняка скоро разовьётся недостаток витаминов и питательных веществ из-за рациона на одном джеме. Ну и что, что она приготовила немного больше? Это ничего не значило, просто она достаточно милосердна, чтобы не позволить ему есть тосты в день рождения. Ей надоело наблюдать за тем, как он возится на кухне, когда выливает в кастрюлю суп из банки и пытается что-нибудь придумать, чтобы сделать его более сносным. Раз уж она всё равно готовит, то почему бы не приготовить ещё и на него? Она уставилась на тарелку, обдумывая, как было бы лучше предложить ему своё блюдо. Он наверняка будет упрямиться, несмотря ни на что, так что надо сделать это как можно более небрежно и равнодушно. Она подумывает о том, чтобы принести ужин прямо к нему в комнату, но тут же понимает, что это чересчур. Она представляет себе, какую насмешливую ухмылку вызовет у него образ идеальной домохозяйки, и сглатывает желчь, подступающую к горлу. Существует тонкая грань между приготовлением дополнительной порции еды и подачей её так, как будто это обслуживание в номере. Идея обслуживать его подобно домовому эльфу вызывает у неё отвращение. Может, оставить на столе? Пусть он сам всё найдёт? Она достаёт вилку и нож из ящика со столовыми приборами и кладёт их рядом с тарелкой. Качает головой и хлопает себя ладонью по лбу. Если она придавала чему-то слишком большое значение даже в мыслях, Малфой мгновенно об этом догадывался — казалось, он всегда видел её насквозь, сразу понимая, о чём она думает, и раздражаясь из-за того, насколько сильно она зацикливается. Она бросает столовые приборы обратно в ящик и запихивает тарелку в холодильник. Жареный цыплёнок с картофелем, морковью, в масле и с подливкой. Это блюдо мама готовила каждый год на её собственный день рождения. Она начала готовить его не задумываясь, её руки и ноги двигались так, словно она была марионеткой, управляемой ниточками — пальцы самопроизвольно резали картошку, посыпали цыплёнка зеленью, как будто её запрограммировали на это. Нельзя готовить ужин для того, кого ненавидишь. И ей трудно переварить эту мысль. Гермиона ещё несколько минут драит столешницу, делая вид, что наводит порядок на уже убранной кухне, и тянет время, откладывая то, что задумала сделать. Она не знает, почему так нервничает — возможно, потому, что делать друг другу приятное было чем-то новым в их отношениях. Но даже козлы заслуживают хороших дней рождений. Сегодня она может проглотить свою гордость хотя бы для того, чтобы загладить вину за их предыдущую ссору. Она заставляет себя двигаться, поднимается по лестнице и тихо шаркает к его двери. Она прерывисто вздыхает, заносит руку и стучит один, два, три раза. — Входи. Она сглатывает, вслепую нащупывает дверную ручку и, повернув, толкает скрипучую дверь. Малфой сидит на кровати — поверх одеяла, прислонившись спиной к стене и подперев поясницу единственной подушкой. Он небрежно вытянул перед собой скрещенные ноги, ступни в носках почти достают до края кровати. Она почти забыла, какой он на самом деле высокий, и гадает, помещается ли он вообще в кровати, когда ложится спать. Драко держит в руках книгу, которую взял с собой, за сегодняшний день она успела изрядно потрепаться, но его взгляд прикован к Гермионе, когда она робко переступает порог и входит в комнату. Их комнаты похожи — примерно такие же размеры, письменный стол у дальней стены, сундук под окном. Вечерний свет оранжевым сиянием струится сквозь окно, окрашивая противоположную белую стену тёплыми красками заката. На фоне царящих кругом из-за освещения нежности, мягкости и уюта бледная фигура Малфоя режет глаз. Он лежит, словно высеченная из мрамора статуя, сплошь белое, серое и чёрное, острые углы, застывший жёсткий взгляд. Когда их глаза встречаются, желудок совершает какое-то странное сальто, и она с трудом сглатывает. Он выглядит расслабленным, что можно нечасто наблюдать, и даже её вторжение в его личное пространство не вызвало обычной скованности, как бывало раньше, когда он ни на минуту не забывал держать спину прямой, а плечи расправленными. — Грейнджер. Скорее констатация факта, чем тёплое приветствие. Формальность. Она делает ещё один шаг, и взгляд падает на стол, где громоздится беспорядочная стопка пергаментов, исписанных его почерком. Гермионе становится любопытно, о чём он пишет, поскольку они уже несколько дней заняты исследованиями, и ей интересно, насколько его записи соотносятся с её собственными заметками. Вероятно, Маджа не слишком впечатлило отсутствие каких-либо подвижек в их отчётах за последние несколько недель, но они всё ближе к цели. — Ты уже ел? — слова слетают с её губ прежде, чем она решает их произнести — непрошенные, но и не разоблачительные, как она и надеялась. Малфой вздёргивает бровь и кладёт книгу лицом вниз на бедро, наклоняя подбородок, чтобы посмотреть на неё с забавным выражением. — Грейнджер, если это из-за джема... — Нет, вовсе нет, — обрывает она его, качая головой. — Я интересуюсь, потому что приготовила немного больше, чем могла бы съесть. Слишком много для меня одной. Наступает пауза и тишина, он так пристально сверлит её взглядом, что она почти уже не сомневается, что он видит её насквозь. — Правда? Он приподнимает бровь. Гермиона почти шокирована, когда видит тень задорной улыбки на его губах и то, как он постукивает большим пальцем по ткани джоггеров над правым коленом. Она кивает, сохраняя нейтральное, безразличное выражение лица. — Да. Так что, если хочешь перекусить, тарелка в холодильнике. Завтра будет уже невкусно, а я ненавижу выбрасывать еду. Он пристально наблюдает за ней, его глаза скользят по её лицу с любопытным выражением, расслабленным, но слегка озадаченным, как будто он не совсем уверен, что о ней думать. — Хорошо,— отвечает он, медленно кивая, и опускает подбородок. Его лицо опять принимает привычное выражение «чистого холста», и он снова берётся за книгу, очевидно, давая понять, что разговор закончен. — Мне никогда не приходило в голову спросить, кто сможет позаботиться о твоей матери, пока тебя нет? Она не знает, почему просто не уйдёт, почему не может просто оставить всё как есть. Есть что-то в его расслабленом спокойствии — в том, как тёплый свет завораживающе перетекает из оранжевого в розовый, в том, что в комнате витает его запах, ставший уже таким привычным, — что притягивает её и заставляет желать задержаться здесь подольше. Здесь тихо, и воздух слишком пуст без разговоров. Ей хочется заполнить эту пустоту своими мыслями; интересно, какой он, когда остаётся наедине с собой и не ненавидит её. Тишина заставляет её задуматься, но думать об этом опасно. Ей кажется, что она уже видела его таким раньше. Той ночью, когда они сторожили мышь и вчера, когда она врезалась в него в кабинете. Она и сама не знает, почему эта сторона его личности вызывает в ней такой жгучий интерес, почему она охотится за ней. Ведь гораздо проще держать их в созданном её сознанием пузыре — гораздо удобнее мыслить категориями раздельного сосуществования в силу их различий. Малфой — в одной стороне, она — в другой, а их противостояние — нарисованная линия, которая удерживает их на месте. Но что если эти границы вдруг станут размытыми? Что происходит в те моменты, когда их противостояние переходит во что-то больше похожее на симпатию — когда Малфой посмеивается над ней, а не хмурится? Почему она боится, но хочет узнать это? И почему она вообще этого хочет? Малфой снова поднимает на неё взгляд с каменным выражением лица. — Моя мать не ребёнок, Грейнджер. Она вполне способна позаботиться о себе. — Я знаю. Я имела в виду... составить ей компанию. Он смотрит на неё с лёгким подозрением, но всё равно смягчается. — Насчёт этого мы с Блейзом договорились перед моим отъездом. Он обещал заглядывать к ней почти каждый день, чтобы проведать, узнать, что ей нужно, посидеть с ней за чаем. Достаточно простая задача, для того, кто не прочь поболтать. Я уверен, что Блейз справляется с этим достаточно хорошо. Гермиона не может сдержать улыбки, зная, что Блейз — идеальный собеседник, дающий так же легко, как и берущий. — Значит, твоя мама довольно разговорчива? Драко пожимает плечами, складывает руки на груди и тяжело вздыхает. — Конечно, легче заставить её начать, чем остановить. — Ммм, — хмыкает она, складывая пальцы вместе перед собой. — А я-то думаю, почему мне никогда не удаётся заставить тебя замолчать. В его глазах мелькает что-то, что она могла бы назвать озорством, если бы не знала его достаточно хорошо, и у него вылетает низкий, непринуждённый смешок. Он и в самом деле смётся над её шуткой. Гермиона едва не падает от изумления. — Забавно. Есть ещё вопросы ко мне, Грейнджер? Или я могу вернуться к своей книге? И вот так границы снова прочно встают на свои места, напоминая ей об опасностях их пересечения. — Хорошо. Она кивает ему на прощание, поворачиваясь, чтобы уйти, когда он снова берётся за книгу. Она закрывает дверь так тихо, как только может, до последнего чувствуя на себе его взгляд. Остаток вечера она проводит в своей комнате, резюмируя заметки за неделю исследований и записывая воспоминания о Гарри. Она обнаружила, когда она записывает всё в деталях, воспоминия проясняются и оживают. Мелкие факты, которые, как ей казалось, она уже забыла, выходят на первый план, когда она берётся за перо; мелочи, тривиальные детали, такие как синий джемпер, который он однажды надевал в Хогсмид на шестом курсе, или история, которую он рассказал в «Трёх мётлах» о Маклаггене на тренировке по квиддичу. Иногда эти воспоминания начинают казаться ей сном, чем-то, что она, возможно, просто придумала. Иногда она даже задумывается, не этим ли она занимается — не являются ли эти обрывочные факты, которые она пишет, вовсе не воспоминаниями, а историями, которые она придумала, чтобы заполнить пустоту в своей жизни, то, что она потеряла. Можно ли настолько сильно скучать по кому-то, чтобы превратить его в персонажа, в историю, а не в настоящего друга? Не поступает ли она неправильно, заключив Гарри в слова? Примерно через час после захода солнца она откладывает перо, её руку сводит судорогой, а на столе лежит тонкая стопка исписанного пергамента. Гермиона переодевается ко сну, затем суёт ноги в тапочки, собираясь выйти из комнаты, и когда распахивает дверь, то сталкивается лицом к лицу с Малфоем — его кулак, занесённый для стука, завис в воздухе там, где должно было быть деревянное полотно. Он выглядит удивлённым, застигнутым врасплох, как будто стоял перед дверью и какое-то время раздумывал, стоит ли вообще стучать. Его серые глаза широко распахнуты но, судя по выражение лица, он быстро приходит в себя. — Малфой? Всё в порядке? Он смотрит на её пижаму, на волосы, собранные на макушке, и откашливается. — Грейнджер. Я, э-э... Я съел тот ужин, который ты оставила. Она опирается рукой о дверной косяк, встречаясь с ним глазами, когда его взгляд скользит по ней, она замечает, как напряжена его челюсть. — О... хорошо. Она ждёт, гадая, хотел ли он добавить что-нибудь ещё, но он лишь поворачивается и смотрит в конец коридора на свою дверь, словно планируя побег. — Я иду чистить зубы. Она даёт ему возможность непринуждённо закончить разговор и уйти, удивляясь, почему он вообще планировал постучаться. Драко кивает, отступая в сторону, чтобы выпустить её, не сводя с неё задумчивого взгляда. Она закрывает дверь и направляется к лестнице, когда его голос снова останавливает её. — Это было не так уж и плохо, Грейнджер. Ужин. Гермиона замирает, коснувшись ногой первой ступеньки, и пытается сдержать ухмылку. Когда она оборачивается через плечо, чтобы посмотреть на него, Малфой уже успевает вернуться к своему обычному образу и снова стоит, излучая уверенность в себе. — Спасибо, Малфой. С Днём рождения. Он опускает голову, прежде чем развернуться на каблуках, тихий звук закрывающейся двери заставляет её отмереть. Похоже это было самым близким к благодарности, что она могла от него получить, не то чтобы она нуждалась в ней или ожидала, но это затронуло какие-то струны внутри неё, разбудило мысли, которые кажутся опасным и, возможно, немного запретными. Гермиона чистит зубы и снова думает о границах — мысленно экспериментирует с их перемещением, стирает в своём воображении, чтобы затем резко вернуть на место, уже в который раз обещая себе, что это навсегда.