***
Послышался щелчок, и входная дверь со скрипом открылась, но Ада даже не повернулась в её сторону. Вместо этого она сосредоточила свой взгляд на пятне проезжающей машины, неспешно поигрывая с полупустым бокалом. В этот раз она даст ему сделать шаг первым. Она услышала шорох, когда он снимал обувь и куртку. — Знаешь, большинство людей просто стучатся в дверь, — со вздохом сказал он. — Имена большинства людей не находятся в списке международного розыска, — ответила она, делая глоток и стараясь не морщиться от вкуса напитка. — Так в чём проблема? Ты могла бы взять себе новое имя, — ответил Леон. Это было не в первый раз, когда она заставала его в не очень хорошем расположении духа, но что-то в его тоне насторожило её. Она повернулась и посмотрела на него. Леон выглядел старше с момента последней их встречи, и более уставшим. В глазах была пустота, и несмотря на то, что она знала, он перестал ежедневно бриться некоторое время назад, сейчас его светлая щетина делала его лицо более жёстким, нежели безумно красивым, каким она его помнила. Ада встала и встретилась с ним. Как и с квартирой, каждое изменение в нём было свидетельством времени, которое они провели раздельно, ещё одно напоминание о фрагментах и частичках его жизни, которые для неё никогда не станут чем-то большем, чем пробелами и пустотами. Она подумала, остаётся ли она для него загадкой? Может быть однажды, хлипкая привычность унесётся, не оставляя ничего после себя. Если однажды, когда их тела будут сплетены под простынями, они вдруг начнут осознавать, что возможно, они никогда по-настоящему не знали друг друга. Он всё ещё смотрел на неё ожидающим взглядом своих усталых глаз, а она не могла отвернуться. — Я привязалась к нему, — наконец сказала она, что было не совсем ложью. Ада Вонг было вымышленным именем, сфабрикованной личностью, созданной лишь для того, чтобы помочь ей выполнить задание в Раккун Сити. Ещё одна маска, использованная и отброшенная, как только цель достигнута. Но в итоге оказалось, что она держится за него. Она сделала его частью себя. С той ночи, в течении шестнадцати лет она никогда не брала себе другое имя, кроме имени Ада Вонг. Теперь у неё были дополнительные трудности из-за её узнаваемости — такая обуза для тех, кто поддерживает секретность — но женщина продолжала придерживаться его. — Привязалась? — удивился Леон, словно никогда не верил в то, что она говорит. — Я привыкла, — она пожала плечами, не имея лучшего ответа. — Поэтому ты держишь меня рядом? Из-за привычки? — уголки его губ дёрнулись в грустной улыбке. Ада скрестила свободную руку на груди, глядя на него. Она почувствовала, что с Леоном что-то не так, как только он вошёл в комнату, но оказалось, что она недооценила масштаб. И сейчас она подумала об этом, тяжёлый запах спиртного, висевшего в воздухе, не мог исходить от одной лишь открытой бутылки или бокала в её руке. Мудрый человек избежал бы этого разговора. Деликатный — попытался бы аккуратно разузнать. Ада была не первым, ни вторым. — Ты это к чему? — прямо спросила она. Леон провёл рукой по лицу, переминаясь. — Я не знаю, Ада, к чему? Ты скажи мне. Я не видел тебя сколько, девять месяцев? Год? И тут я прихожу ночью домой и вижу тебя, стоящую в моей гостиной, спокойно пьющую мой алкоголь, будто и не было этого молчания всё это время. — Не беспокойся, от одного бокала твоя коллекция не опустеет, — вернула она ему, не успев себя остановить. — Вижу, она немного разрослась с момента моего последнего визита. Если бы я не знала тебя немного лучше, я бы сказала, что ты упорно загоняешь себя в могилу раньше времени. Леон печально усмехнулся. — Если моя работа не сделает это первой. — Ещё одна причина держать голову трезвой, — сказала она. Он снова посмотрел на неё, его лицо стало непроницаемым. — У тебя это хорошо получается, — Кеннеди покачал головой. — Ведёшь себя так, будто тебе не всё равно. Слова задели её, неожиданно и больно. — Думаешь, мне всё равно? Мужчина продолжал смотреть на неё, так смотрят на неподдающуюся расшифровке головоломку. Она подумала, что в каком-то смысле она ею и является. — Честно говоря, я больше не знаю, что мне думать. Между ними возникла тишина, тишина такого рода, которая не предвещает ничего хорошего. Затишье перед бурей. Две планеты перестали вращаться вокруг друг друга и теперь встали на встречный курс, мучительно медленный и пугающе неизбежный. Или, возможно, они уже давно стояли на этой разрушительной линии, но были слишком увлечены волнительным удовольствием, чтобы заметить это. Возможно, всё это было так, как и должно было быть с самого начала. Когда она снова посмотрела на Леона, он отвёл взгляд. Он выглядел почти пристыженным, словно гордое создание, которое застали в момент слабости. Казалось, она стала свидетелем той его стороны, которую не должна была видеть. Вонг привыкла думать, что после всех этих лет им больше нечего скрывать друг от друга. Они видели лучшие и худшие стороны друг друга, были свидетелями всех взлётов и падений, выучили наизусть каждый миллиметр тела друг друга. Но сердце таинственная и незнакомая штука, и его секреты сложно разгадать. — Прости, — наконец сказал Леон. Его плечи поникли, отчего он стал выглядеть ниже. — Просто… столько всего навалилось. Ада задумчиво посмотрела на него. — Хочешь, чтобы я ушла? Он снова посмотрел на неё, на его лице отразилось мучение, а взгляд стал нечитаемым. — И когда мне ждать тебя снова? Через год? Два? Сколько? Она шагнула к нему. — Ты знаешь, что на этот вопрос не так легко ответить. Он кивнул со спокойным смирением. — Ничего не бывает легко. Особенно с тобой. — Ты не ответил на вопрос, — заметила Ада. — И я думаю, что он простой. Хочешь, чтобы я ушла? Леон шагнул ей навстречу. Когда он снова заговорил, его голос был уверенным, а в глазах была тоска, граничащая с голодом. — Нет. Она медленно вздохнула, заставляя успокоиться своё бешено стучащее сердце. До сих пор, оно было единственным, что предавало её, когда дело касалось этого мужчины. — Тогда, чего ты хочешь? Он помедлил, что-то загадочное промелькнуло на его лице, что-то томительное и грустное, это случилось так быстро, что она не успела понять. — Я хочу забыть всё это. Хотя бы ненадолго. Ада смотрела как его рука потянулась к её лицу и не коснувшись остановилась, пальцы подрагивали в воздухе, словно каждая частичка его воли сопротивлялась этому прикосновению. Его взгляд был тёмным и пронзительным, переполненный едва сдерживаемым желанием, когда он скользил по её телу. — Чего же ты ждёшь? — прошептала она, встречаясь с ним взглядом, пронзая напряжённый воздух. Она шагнула и едва коснулась его губами, делая в один вдох на двоих. Всё случилось быстро, как вспышка молнии, Леон толкнул её к деревянному шкафчику, создавая симфонию из звенящего стекла, когда растревоженное содержание шкафчика задрожало от напора. Его губы нашли её в подобии безумной лихорадки, руки обхватили её шею сзади жёстче, чем она помнила. Его поцелуй больше походил на укусы и не был ласковым, и она вспомнила время, не такое давнее, а может это было тысячелетие назад, когда его поцелуи были нежными и трепетными, а его взгляд мягким и уступчивым. По крайней мере у него остались манеры, чтобы постараться смягчить свою хватку вокруг неё. Она ответила ему с равным энтузиазмом, женщина сильнее сжала кулак с его золотистыми волосами, а другой рукой нетерпеливо возилась с его ремнём, потому что Ада Вонг никогда не уступает ни перед чем и не перед кем, даже если этот кто-то Леон. В особенности Леон. Леон издал низкий, звериный рык, быстро расправляясь с её одеждой, предмет за предметом, с такой ловкостью, близкой к мышечной памяти. Ада бы хмыкнула на это, если бы её рот не был занят. Когда его жадные поцелуи наконец дали ей возможность вздохнуть, она воспользовалась возможностью и сняла с него рубашку, скидывая её на пол к уже образовавшейся груде из сброшенной одежды. Леон поднял её в своих объятиях, а её ноги сомкнулись вокруг его талии. Ада помнила времена, когда Леон благоговейно любил её, словно богиню, она помнила его заботливые объятия, её собственное тело было зажато между нежными ласками и мягким хлопком. Но, вероятно, времена унесли всю его нежность, и мужчина перед ней теперь приобрёл грубые края и острые зубы. Когда край шкафчика с каждым новым толчком начал неприятно давить на кожу, вокруг её внутренностей скрутились смешанные чувства. Когда-то он любил её медленно, смакуя каждый её вкус, запечатлевая каждое прикосновение в памяти, словно он хотел прожить это ощущение позже. Сейчас же он любил её суматошно, почти зло, будто выплёскивал наружу каждую сдерживаемую эмоцию, которую не мог облечь в слова, оставляя свою метку на ней, чтобы она вспоминала его, когда уйдёт. — Ты скучал по мне? — прошептала Ада ему в ухо, и на краткий миг Леон затих. Движение было почти неуловимым, и, если бы на её месте был кто-то другой, оно бы осталось незамеченным. Но не для неё. Она знала его тело слишком хорошо, чтобы не заметить. Но она не так хорошо знала его сердце, чтобы спросить, так что она просто позволила этому раствориться в пустоте, там же, где пропадало всё, что они хотели спросить, но боялись озвучить. Когда их взгляды снова встретились, в его глазах промелькнул вызов. — А ты? — вместо ответа спросил он её, и Ада задумалась, когда он стал таким смелым, избегая её вопроса и задавая свой, не просто играя в её игры, а переигрывая её. Наверное, она повлияла на него в большей степени, во всех смыслах. — О, очень, — поддразнивая промурлыкала она. Прозвучало не так игриво, как она хотела, и когда слова вырвались из неё, она задумалась, насколько в них было правды. То, в чём она никогда не признается, только себе, в свои самые слабые, сентиментальные моменты одиночества: были времена длительной разлуки, тогда она чувствовала отсутствие Леона как постоянную боль в костях, такую мучительную, словно неизбежная сила толкала её к нему, куда угодно, где бы он не находился. Уголки губ мужчины дрогнули в ухмылке, которая не отразилась в его глазах. — У тебя это хорошо получается, — повторил он слегка дрожащим голосом. Этот тоскливый взгляд она уже видела у него сегодня, этот взгляд говорил ей, что он хочет верить ей, но не может. Для двух людей, которые так легко с готовностью обнажались друг для друга, некоторые слова казалось предназначены, чтобы оставаться невысказанными — рвущиеся с кончика языка, но так и не сорвавшиеся. Вместо того, чтобы ответить, Ада потянула его для ещё одного поцелуя, жаркого и задыхающегося. Леон пах дешёвым напитком, таким же, какой она налила в свой бокал, он опьянял, заставляя её голову кружиться. Оставшаяся рациональная часть её сознания твердила, что им не стоит делать этого — возвращаться к плохим привычкам, когда между ними столько невысказанного. Но что такое угроза быть раздавленным под тяжестью невысказанности в сравнении с чистым наслаждением? Она снова сдалась этому, сдалась ему, всем сердцем и без сопротивления. За окном бушевал шторм.***
Когда Ада открыла глаза на улице было уже светло, солнце заглядывало через распахнутые занавески. Она проснулась в кровати Леона, одеяла скрутились вокруг её ног, подушка под головой лежала криво. Самого Леона нигде не было видно. Было какое-то странное ощущение, будто они поменялись местами. Обычно она просыпалась первой и исчезала, пока её отсутствие не будет замечено. Проснуться одной в холодной постели, когда солнце уже высоко, было совершенно незнакомым для неё чувством. Она была сбита с толку и ощущала себя одиноко, Ада подумала, может это лишь малая часть того, что Леон чувствует каждый раз, когда она покидает его, даже не сказав «пока». Какое-то неприятное чувство близкое к вине угнездилось в животе, игнорируя её попытки отбросить его. — Доброе, — раздался в дверях голос Леона. Она развернулась и увидела его, одетого лишь в серые штаны, которые дополняла надетая на Аду рубашка, он держал в руках две кружки, от которых исходил пар. Он выглядел расслабленным и беспечным, таким она видела его редко, и Ада постаралась не представлять себе, как было бы, если бы он приветствовал её так каждое утро. — Ты казалась такой вымотанной. Я подумал, что ты давно хорошенько не отдыхала, — быстро сказал Леон, словно прочитал невысказанный вслух вопрос в её выгнутой брови. — Я не решился тебя будить. — Какой ты заботливый, — тихо сказала Ада, принимая из его рук кружку, и принюхалась. Лапсанг*, узнала она с улыбкой. Видимо, приятели Леона не совсем потерянные для общества люди. Она поднесла кружку к губам, однако, что-то странное промелькнуло в его голове. Для начала, казалось Леон держит дистанцию. За исключением быстрого наклона к ней, чтобы передать чай, он держал её на расстоянии вытянутой руки. Второе, он избегал смотреть ей в глаза, вместо этого он посматривал в окно и рассматривал содержимое собственной кружки с таким вниманием, словно он держал что-то более интересное чем чай. Затем его выражение сменилось на беспокойное и сожалеющее, и Ада знала, ей не понравится то, что он собирается сказать. — Слушай, — нерешительно начал Леон, — по поводу прошлой ночи… Нам не стоило этого делать. Мне не стоило. Ада закусила губу, почувствовав волну негодования, подступившую к горлу. Буря сложных, противоречивых эмоций накрыла её. Упрямая часть неё, часть, которая всегда заставляла её сказать последнее слово, всегда готовая спорить, даже если её рациональная сторона знала, что он прав. Она знала это даже прошлой ночью, но всегда стремилась подавить трезвый расчёт. Так бывает всегда, когда Леон выражает беспокойство. Опасная тенденция, которую легко забыть в пылу момента, снова и снова. Его слова обожгли. Укололи её непоколебимую гордость, ту часть, которая всегда контролировала и заказывала музыку. — Хочешь сказать это было ошибкой? — вызывающе спросила Ада. Леон продолжал глядеть на неё, обдумывая её вопрос. Когда он снова заговорил, его лицо стало непроницаемым. — Да. Что-то внутри неё скрутилось и обожгло. Леон и раньше сопротивлялся ей, но в этот раз было по-другому. Он никогда так откровенно не отвергал её, не отказывался после произошедшего. В более благоразумные моменты он говорил, что это неправильно, безрассудно, но никогда не говорил, что это было ошибкой. До этого момента. — Понятно, — Ада кивнула, ставя кружку на прикроватную тумбочку, даже не сделав глотка. Она отбросила одеяло и потянулась за своими вещами, которые беспорядочно висели на рядом стоящем кресле. Она чувствовала безмолвный взгляд Леона, сверлящий ей затылок, пока она педантично надевала каждый предмет одежды. — Ада, я… — начал Леон, а потом замолчал. Больше не было никакого огня и напора, которые она видела прошлой ночью, словно утреннее солнце каким-то образом уничтожило все следы, оставляя его истощённым и пустым. — Я не это имел в виду, — медленно выдохнул он. — Мне просто нужно больше пространства. — Конечно, — её голос звучал холодно, и почти чужеродно. — Не буду тебе мешать. — Ада, — он попытался взять её за локоть, но она выдернула руку, метнув в него предупреждающий взгляд. К его чести, он сделал шаг назад, опуская руки. — Давай не будем ещё больше усложнять, — сказала она, замечая, что её голос стал беспристрастным и отстранённым, каким бывал, когда она находилась на задании. — Ты большой мальчик, Леон. Кто я такая, чтобы лишать тебя пространства? Ты делаешь, что лучше для тебя. Что-то в лице Леона ожесточилось. — Я имею право. Ни говоря ни слова она прошла мимо него в гостиную. Сначала она хотела уйти через дверь, просто чтобы получить удовольствие хлопнув ей, но решила по-другому — не стоит устраивать спектакль для посторонних глаз. Вместо этого Ада решила уйти так же, как и пришла, через окно. Не то чтобы она хотела уйти с достоинством или гордостью, она просто хотела получить удовольствие от того, что заставит Леона поморщиться от раздражения в последний раз. Леон не остановил её, а она не обернулась. Она не убегала, убеждала себя Ада, хотя её шаг перешёл на спринт. Она просто делала то, что её инстинкт самосохранения говорил ей делать - уйти, не оставаться той, кого покидают. В этом и была разница между победой и поражением, борьба, которая определяла всю её жизнь до этого момента. Но ощущения победы не было. Если это была победа, тогда она ощущалась горечью и пустотой. Что-то в этом было ужасно неправильно, но Ада устала уточнять, что именно.***
После её ухода комната погрузилась в тишину. Так было всегда, когда дело касалось Ады, которая влетала в его жизнь с непредсказуемым пылом вихрящегося торнадо, переворачивая всё с ног на голову дезориентирующем и оставляющем в недоумении вихрем, а после исчезала так быстро, словно отступающая вода, не оставляя никаких следов, будто и не было её. Она оставляла его собирать кусочки и склеивать их в нечто напоминающее нормальность. И неважно сколько раз он собирал их вместе, но один взгляд, слово «привет», прикосновение её тонких пальцев, и всё снова переворачивалось вверх дном. Когда ему было двадцать, Леон негодовал — эта неопределённость, постоянное дежавю, сопровождающее их бесконечные игры в кошки-мышки. В тридцать — к нему пришло принятие, он любил её не только поэтому, но и вопреки. В конце концов, он всегда знал кем она была, и всё равно он выбирал её, раз за разом. Но сейчас он не знал, осталась ли в нём эта уверенность, чтобы продолжать. Сейчас у него были лишь усталость, проникающая в мозг костей, и неровные осколки, режущие пальцы каждый раз, когда он пытался собрать их воедино. Наверное, так и ощущается сумасшествие, ходить по кругу, отчаянно цепляясь за надежду, что в этот раз будет по-другому. Он устал. Находясь рядом с ней, он лишался нужной ему ясности и достаточно долго оставался сбитым с толку. Было что-то подавляющее в этом уединении. В тишине его разум ступил на опасный путь размышления о том, о чём он никогда не задумывался прежде, отдаваясь темноте и навязчивым мыслям. Он налил в бокал напиток, что бы ни случалось, он всегда поддаётся одной плохой привычке или другой. На краю бокала остался красный след помады, единственное визуальное напоминание того, что Ада была здесь, яркое напоминание их ночи. Леон уставился на него замерев, словно это могло помочь получить все ответы на водоворот вопросов. Он подумал, что, если она всегда была такой, мимолётный, непостоянный след, чего-то случайно прошедшего сквозь всю его жизнь, но так и не задержавшийся надолго, чтобы что-то изменить. Только в таком качестве она была у него, либо на краткий миг, временным осколком, либо вообще никак. Этого недостаточно. Этого никогда не будет достаточно. Где-то вдали звонил его телефон, пронзительный звук становился ещё более настойчивым с каждой секундой. Слишком скоро всё начнётся сначала. Круг тщетности, ты пытаешься исправить мир только для того, чтобы он снова распался на части. И так по кругу. Всё, чего он хотел, это закрыть глаза и забыться. Но вместо этого, он не глядя начал шарить в поисках телефона пока его пальцы не приблизились к вибрирующему металлу, и нажал на кнопку.