Стук механического сердца

Он и не предполагал, что ему суждено проснуться, но реальный мир врывается в его сон голосами, звоном металла, перешёптыванием шестерёнок. Так было и в прошлый раз. В азарте неравного сражения он потерял из виду Джейн, а умирая решил, что она мертва тоже. Но он не умер, так может, и она тоже? Иначе кто мог принести его сюда, в это убежище из стекла и металла? — Ты проспал всё самое интересное! Пока ты валялся здесь, Вечный Зверь пришёл в этот мир и был повержен! Этот голос, донёсшийся до Джека словно из прошлой жизни, заставляет его похолодеть… можно ли так выразиться, если примерно половина его тела и так вечно холодный металл? Когда он решается открыть глаза, она сидит на краешке стола, такая же самоуверенная и беззаботная, как и прежде, до всего этого кошмара. До того, как он совершил непоправимую ошибку. До того, как он потерял её. До того, как всё открылось. На ней снова маска, ещё богаче, чем все прежние, снова скрывает прекрасное, утончённое лицо, которое он видел лишь мгновение до того, как всё испортить. Золотые локоны собраны в безупречную причёску, платье снова идеально, восхитительно богато. Она снова прекрасная и безжалостная королева. Он снова её игрушка. Словно ничего не случилось. Воспоминание бьёт под дых, как будто это плохо прилаженная грань металла больно впивается в кожу. Тихий размеренный голос рассудительной Джейн вновь звучит в его ушах. Для неё всё было предельно просто, почти естественно, для него — обернулось трагедией. Он снова погружается в пучину обмана, вязкую, липкую, он скован по рукам и ногам собственными чувствами и собственным разочарованием. Оглушён не меньше, чем когда пятеро солдат Волшебника навалились на него там, на поле. — Хвалёное оружие Волшебника оказалось бесполезным, представляешь? — продолжает болтать Лингвидер. — Оно может убивать только людей, а против Вечного Зверя оказалось бессильным. Таким же бессильным, — фыркает она, — как и сам Волшебник, в котором не оказалось ни грана волшебства. Болван! Что бы мы делали без ведьм и магии? Она говорит что-то ещё, но он не обращает внимания на её слова. Плевать на Волшебника, ведьм, Вечного Зверя. Он жив, и она жива — это и есть настоящая магия. Но вместе с радостью Джека наполняет горечь, словно он пропитан желчью. — Ты жива… — выдыхает он. Лингвидер терпеть не может, когда её перебивают, но сейчас ему наплевать. Тонкие губы складываются в усмешку. — Ты заметил, как мило. Джек пытается подняться, и она подаётся к нему, жестом пытаясь остановить. В движении этом есть что-то простое, отнюдь не королевское, что-то подкупающее. — Тебе лучше пока не вставать, Джек… Он не слушает её, поднимается, опираясь на стол, хоть его железные суставы немилосердно скрипят и жалуются. Из другого конца мастерской доносятся торопливые приближающиеся шаги. Лингвидер резко поворачивается в ту сторону, машет кому-то рукой и кричит: — Всё хорошо! Так ли это? Она — королева, слово её — закон, даже если она лжёт. Шаги затихают, и они снова остаются наедине, избежав вторжения. — Ты обманывала меня! — Он повышает голос. Теперь он хотя бы смотрит на неё, как равный, не снизу вверх. Хорошая, качественная иллюзия. Глаза за маской становятся серьёзными. — Мне жаль, что ты узнал. Как? — Джейн мне рассказала. Когда я… — Он не договаривает, протягивает руку, желая коснуться лица Лингвидер, но не решается. К тому же, когда она в маске, кажется, что всё это ему приснилось. — А, это! Ну… — Она сама прикасается к маске там, где когда-то было пулевое отверстие. — Ну, Джейн смогла всё починить. Она говорит это вот так запросто, а Джека пробирает дрожь — кажется, он слышит, как мелко дребезжат шестерёнки его внутренностей. Отворачивается, чтобы не видеть её глаз, этой маски, чтобы не выдать себя, чтобы не наговорить злых глупостей… — Почему?.. — Что — почему? — Почему ты не сказала? Я думал… Лингвидер так долго молчит, что Джеку приходится взглянуть на неё снова. Она качает головой и тихо спрашивает: — Разве это так важно? — Да. Для меня — да. Ты лгала мне! — Здесь всё ещё я королева, Джек! — отрезает она. Потом вдруг добавляет: — и мне приходилось защищать себя. Тебе этого никогда не понять. И он, в самом деле, не понимает. Вся эта вооружённая гвардия, высокие толстые стены, в конце концов, он сам… Разве ложь может защитить лучше, чем меч или доспехи? — Так объясни! Попробуй! — настаивает он, снова забыв, что говорит с королевой. Что стоит ей сказать одно слово, и Джейн разберёт его на запчасти и расплавит в своём горне. — Глупый, беспечный Джек… Не ведаешь своего счастья. Никому нет дела до того, настоящее сердце бьётся в твоей груди или механическое… Ты просто живёшь, вот и всё. — В её голосе нотки грусти, а Джек чувствует укол обиды. В самом деле, глупый Джек, и самонадеянный, к тому же. — Чего нельзя сказать обо мне: пока мои люди думают, что я их настоящая, живая принцесса, я существую; если они узнают, что настоящая Лингвидер давно мертва, а вместо неё ими правит механическая кукла, я погибла. Она сама сказала то, что Джек так сильно боялся озвучить. Как будто если не произносить вслух, всё останется по-прежнему, а признание Джейн останется невысказанным. Но даже если бы он не знал, Лингвидер не стала бы живой. Только он бы думал, что настоящая принцесса отдала ему своё настоящее сердце… Какой дурак! — Ничего не скажешь? — интересуется она. — Зря ты так думаешь. Зря ты лгала. — А вот мне так не кажется. Только погляди на себя! Как ты держишься со мной, как говоришь! Когда ты думал, что я настоящая, ты вёл себя совсем по-другому! — На мгновение в её голосе слышится дрожь, настоящая. — Джейн рассказала мне, как ты… что ты пытался убить Волшебника, но промахнулся, как ты прибежал к ней, умоляя её спасти меня, — улыбка мелькает на её губах, на этот раз удивительно мягкая, но тут же угасает, — и как ты… ушёл. Стоило тебе только узнать мой секрет. Почему ты думаешь, что другие были бы ко мне более благосклонны? Более милосердны? Он молчит несколько секунд. Теперь он не чувствует себя обманутым, во всяком случае, не так, как прежде. Теперь он чувствует себя виноватым, и не только за то, что рука его дрогнула. Зря Джейн рассказала ей… Теперь Лингвидер никогда этого не забудет. Не забыть и ему о том, как низко он повёл себя. Не потому ли он так рвался в бой, что хотел отомстить Волшебнику, разрушившему прекрасную иллюзию, в которой он жил? Не потому ли, что не считал себя достойным жить, вот так оставив её? И вернуться к ней у него тоже не было ни сил, ни решимости. — Почему ты ушёл? — тихо спрашивает Лингвидер, хотя по всем законам логики она должна бы прогнать его сама. Пару мгновений он собирается с духом. В конце концов, чего он боится? Всё самое худшее с ним уже случилось: он изломан, все его надежды разбиты вдребезги. Осталось просто облечь это в слова. — Сначала мне было невыносимо от мысли, что я виновен в твоей смерти. Потом я разозлился, ведь я был так глуп, что ничего не заметил. Был так ослеплён… — Он поднимает на неё взгляд, ожидая увидеть гнев в прорезях маски. Но Лингвидер слушает его, затаив дыхание. — И в конце концов я сломался, потому что я думал… надеялся, что ты, может быть, полюбила меня. И я понял, что это невозможно, когда Джейн рассказала мне обо всём. Лингвидер кивает и улыбается лукаво, будто он сказал ей что-то смешное. Джек отказывается что-либо понимать, ведь Лингвидер, которую он знал, сейчас же бы раскричалась и ушла прочь. — Почему ты думаешь, что это не так? — Ну… — Он не понимает, смеётся она над ним или дарит ему надежду. Голова идёт кругом. — У тебя… Прости, но у тебя ведь нет… сердца. Только набор шестерёнок. Прости, — шепчет он, ожидая, что вот сейчас разразится буря. Но ничего не происходит. Вернее, происходит нечто вовсе неожиданное: Лингвидер придвигается ближе к нему, кладёт руку ему на грудь, прикрытую тонкой тканью рубашки. Машинально Джек ловит её пальцы, сжимает их, задерживает это прикосновение, с изумлением замечая, что рука Лингвидер тёплая, ласковая, живая. — Думаешь, это может мне помешать? — едва слышно шепчет она, наклоняясь так, что он чувствует кожей прохладу золота, из которого сделана её маска. — Почему ты так думаешь? — Лингвидер сама отвечает на свой же вопрос. Ладонь её высвобождается из его руки, мягким прикосновением скользит по его груди влево, останавливается на трепещущем механизме. — Тебе ведь это не помешало. В её словах есть доля правды, и ему приходится это признать. Слишком много правды. Джек наклоняется к ней сквозь скрип собственного тела, но теперь её маска так невыносимо раздражает его, так сильно мешает. Железные пальцы немилосердно погнуты ударом чьей-то дубинки, и Джейн, видимо, до них ещё не добралась, так что ему приходится справляться одной настоящей рукой. Когда он тянет за ленточку маски, Лингвидер вздрагивает, но не противится. Когда-то она сама была готова сделать это для него, но он не позволил. Страшился… вот только чего? Теперь он не боится ни своих чувств, ни изменчивого настроения Лингвидер, и маска со звоном падает на металлический стол между ними. Джек гладит нежное юное лицо — непременно настоящей рукой, кожа к коже — с удивлением и неожиданным облегчением отмечая, что его нечаянный выстрел не оставил ни единого следа на лице Лингвидер. Джейн стоит отдать должное. Нет больше смысла делать вид, будто он не знает правды или позабыл её, но с каждым мгновением, когда он без преград смотрит на её лицо, ему легче эту правду принять. В конце концов, один неоспоримый плюс во всём этом есть: механическое сердце будет биться вечно.