Ночное небо для Луны

Он умирал. Долго. Мучительно. Проваливаясь в спасительное забытьё, где не было боли. И выныривая обратно, во мрак и страдания. Разумом он был готов уже отчалить к иным берегам, но тело, предававшее не раз хозяина, вопреки желаниям, цеплялось за жизнь. Школьники-герои вместе со взрослыми успели прибрать поле битвы и приступили к праздничному пиру. А одна светлая зимняя девочка во время трапезы услышала страшные подробности того, что хотела бы узнать. Подробности о нём. О директоре. И хотя главный герой рассказал о ночных событиях буквально парой слов, необходимости сверх того, что уже было сказано, девочка не испытывала. Она знала. Она чувствовала. Она всё время испытывала ощущение, что с директором что-то не так. Что-то не то. Она верила. В лучшее. В него. В лучшее в нём. Она знала, что это есть. Ну что вы хотите? Это же странная Лавгуд.

* * *

Он будто сам себе запретил быть человеком. Той ночью, в той истории с мечом она впервые видела своего директора так близко. На него было страшно смотреть. Больно. Страшно больно. За чужую безнадёжную боль. За бессильный ужас, плескавшийся на дне потухших чёрных глаз. За тщетно скрываемую усталость. За движения Атланта, из последних сил небесный свод держащего. Чёрного Атланта, подпирающего чёрное ночное небо. Иначе оно упадёт. Кто, если не он? И видеть в глазах обречённость, значит он - тоже против? И не в силах что-то изменить? Что ещё сможешь сделать ты, если держишь ночное небо? Чтобы оно не упало. А сейчас какой пир, какая трапеза? Он - там, в хижине, брошен один умирать. Его забыли, как всегда и было в его судьбе - от него только получали желаемое и благополучно забывали. Кто-то в нём видел объект для срыва злости на нерадивую замкнутую жену, администрацию фабрики и даже непопулярные экономические решения правительства Тэтчер. Кто-то постоянно желал в его лице видеть мальчика для битья, что на грязных улочках Коукворта, что в древних коридорах замка, но у них ни у кого не вышло. Не на того напали. Его ведь так и не сломали, зато сделали злее. И спина с каждым разом становилась прямее, и нос выше. Кто-то в нём увидел окно в волшебный мир. Створки раскрылись, солнечный зайчик весело скакнул в новую реальность, а потом, спустя время и освоившись, равнодушно швырнул камнем по стеклу, где ровным, убористым, почти женским почерком были написаны исправленные рецепты сложных зелий и новые заклинания. Окно ей, солнечному зайчику, больше не требовалось. В новом мире столько друзей, среди которых легко и приятно испускать яркий свет, искриться лучами. Зачем ей сложности, если можно обойтись без них? Один сладкоречивый властолюбец нашёл что сказать юнцу, который был не нужен никому и не имел за душой ничего, кроме таланта, который можно было употребить как во благо, так и во зло. И теперь на створках окна висел замок. Череп и выползающая из него змея. Потому что в нём хоть кто-то увидел человека. Отчасти - даже если и человека-функцию. Ведь другие увидеть не желали вообще ничего. Пустое место". ... пожалуй, всё дело в самом факте его существования..." А потом произошло страшное несчастье. Окно отразило чужие слова. Пророческими они были или нет, но трагическая случайность сделала чёрное дело. И солнечный свет померк навсегда. Как будто отняли зрение. Казалось, за ним стоял какой-то страшный рок. Он мучил его, но не убивал, вместо этого доставалось другим. Как будто за невнимание. И как причина винить во всём себя. Ужасная судьба. Окно скрылось ото всех, занавесилось чёрной непроглядной шторой и приняло на себя тюремную решётку школы для детей-магов. Кто-то был недоволен? Средний балл итоговых экзаменов только лишь возрос. Все вопросы к хозяину решётки - чрезвычайно влиятельной и магически сильной персоне. А зельевар своё дело знал отменно и, как мог, вколачивал знания в головы неучей, казалось, наслаждающихся своим состоянием и не желающих исправлять статус-кво. А сейчас уже были мертвы и четверо зверьков-идиотов, годы портивших кровь, из которых одни самозабвенно издевались, а другие молчаливо соглашались с действиями первых, и с ними рыжее обманчивое солнце, дарующее не только свет, но и страшные ожоги, а также хозяин хогвартсской решётки, так с годами и не набравшийся достаточно ума и не совладавший с собой в жажде власти над магическими артефактами, и хозяин замка́ с черепом и змеёй, потерявший давно и внешне, и внутренне человеческий облик, всё же встретивший свою смерть, которую страшно боялся и в панике бежал от неё всю свою жизнь, и даже несчастная девушка-змея, послушно выполнившая приказ, обезглавлена. Их он пережил всех, валяясь на грязном полу жалкого развалюхи-дома. Жаль, что ненадолго. Умирая. Хотя бы рыжая бестия отомщена. Хорошо. Но душа расколота, и это в крайней степени скверно. Жизнь, как он заметил ещё в раннем детстве, весьма несправедлива. И теперь бы его ждали суды и Азкабан, а, может, и последний, самый страшный поцелуй. Нет, он не будет выживать. Люди обычно борются за жизнь, ему бы за смерть побороться.

* * *

Ей казалась кощунственной мысль продолжать участвовать в трапезе, когда кто-то умер, а за ним так и не пришли. А мальчишка-победитель желал спокойного, наконец, отдохновения. Его понять можно. - Смотрите, морщерогий кизляк! - и пока все уставились на неё, а потом на окно, куда указывала рука, Гарри рванул к дверям. А потом героя заметили, но поздно, и теперь её очередь бежать, уже к другому выходу из Большого зала. Ну что вы хотите? Это же странная Лавгуд. И мальчишка перед сном шёл к портрету Дамблдора, как щенок на привязи, не в силах в одночасье избавиться от своих зависимостей - на смену отжившим жизненным парадигмам придут другие, но не сразу, не сразу.. Для него и суток не прошло, как мир перевернулся. А девочка, не страдая портретными зависимостями, бежала к другому мёртвому директору. Так и не было понятно, что это сейчас - предрассветные сумерки или просто уже тёмный серый пасмурный день. Жёсткая и влажная с ночного холода трава, казалось, хлещет босые холодные ноги. Не ходи туда, не ходи. Обувь где-то потеряна, но она что-то придумает. Только добежать бы. Не ходи, не надо. Сырой густой туман во время бега выстуживал, выдувал последнее тепло из неё. Не ходи туда, не ходи. Ветер взволнованно шелестел листвой, эхом разносил этот шорох над холмами, а птицы молчали. Не стоит туда идти, не ходи. Казалось, она бежала из живого мира в мёртвый. Из тварного в тонкий, эфирный. Что ты забыла там, странная девочка? Что ты ищешь, что желаешь обрести? Не ходи, тебе не надо знать жестокую горькую правду. Возвращайся в тёплый светлый зал, где идёт тихий пир. Ни к чему тебе беспощадная истина, пусть сладкое неведение баюкает твою совесть, успокаивая. Не ходи. Суровая реальность жизни извратит тебя сразу и навсегда. Твоя безмятежность сменится мнительной тревожностью и эмоциональными перепадами. Отныне никто не сможет выдержать взгляд твоих ранее бесхитростных глаз, которые познают изнанку бытия. Не надо, девочка, ты ещё так молода. У тебя впереди ещё столько неизведанного. "Но если не я, то кто?" - думала она. Вот внезапно проявились из серого тумана и безмолвно встречают её искорёженные останки Дракучей ивы. Девушка на мгновение задержалась, будто сочувственно оценить ущерб, а может и отдать дань памяти волшебному растению, которое навек застыло теперь в смертельной неподвижности, и нырнула в чернеющий лаз. Слабый свет от Люмоса еле разгонял густую, будто уже иномировую тьму. Невербально накинув на себя Муффлиато, которое узнала от Гарри, она сейчас решительно кралась узким коридором к автору заклинания. К счастью, место сражения и окрестности опустели, и страхи, которые охватывали Лу́ну во время осторожного, но торопливого продвижения по подземному ходу, начали постепенно сдаваться и исчезать во время того, как забрезжило мутное пятно серого света в конце. Аккуратно обойдя неудобно сдвинутый ящик, она вышла из мрака на серый утренний свет, беспощадно освещавший дом и его содержимое, замерев на некоторое мгновение ввиду открывшейся её взгляду леденящей душу картины. Грязный пол был щедро залит кровью, и в этой широченной луже лежала тёмная человеческая фигура. Даже белеющие в неверном свете воротник, манжеты и гамаши безнадёжно несли на себе кровавые следы. Частично намокшие и потяжелевшие, чёрные одежды лежащего перестали скрывать объёмами худобу его фигуры и это только добавляло ему беззащитности. Храбрая девчонка, быстро совладав с собой, продвинулась ближе.

* * *

Это произошло вечером накануне Белтейна. Когда Золотое трио готовилось к ограблению банка, Лу́на решила выйти погулять по окрестностям Ракушки. Послеобеденное время постепенно приближалось к вечеру - солнце клонилось к закату, расцвечивая золотом морские волны и играя бликами на беспокойной воде. По мере её продвижения по берегу бесцельный блуждающий взгляд то и дело натыкался на цветную россыпь мелкой гальки и дары моря, такие как ошмётки водорослей, пустые раковины моллюсков, обрывки верёвки или отшлифованные волнами деревянные щепки. Так, неспешно блуждая по берегу, девушка набрела на чёрный камень, обсыпанный мелкой галькой, тоже чёрной. Мелкие камушки перекатывались под мерно лижущими берег волнами. И внезапно в её милую головку пришла идея! То ли сама она себе выдумала, то ли какой мозгошмыг особенный в голову залетел. Она никогда не задумывалась о чёрном цвете. Вернее, ей ранее казалось, что он ей совершенно не к лицу. Но сейчас ей подумалось, что зря она гнала эти мысли. Иногда чёрный может быть очень подходящим цветом. Тем более в свете напряжённой обстановки на родине. Особенно из-за уже имеющихся потерь жизней волшебников и маглов, и одного храброго эльфа. И, страшно подумать, но количество жертв этого противостояния этим может и не ограничиться. Так почему бы и нет? Шерл, да ещё и магический, судя по слабому теплу, которое ощутила простёртая над камушками ладонь. Сегодня она украсит себя им. Большая, щедрая горсть камушков перекочевала в носовой платочек и была туго завязана. Вечером она отполирует камушки заклинанием: мелкие станут бисеринками и нитью в несколько оборотов обовьют шею, крупные гроздью повиснут кулоном и серьгами. Если попался шерл - чёрный, непрозрачный турмалин, прочный, твёрдый камень магов и ведьм, из которого в Англии традиционно изготавливались траурные украшения - значит, так тому и быть. Это камень ментальной магии и способен отразить и рассеять тёмное колдовство. И украшения надо будет снять после победы - она ждала её и жаждала, она не допускала мысли что может быть иначе - шерл не носят постоянно.

* * *

Итак, больше не заботясь ни о босых ногах, ни о своей одежде, она села на колени рядом и, чтобы не дёргать за воротник пыталась прощупать пульс уже почти под челюстью. И ей удалось уловить слабое неверное биение. Жив! Но без сознания! Судя по всему, он еле дышал. Только не трогать рану и прилипшую одежду, иначе снова закровит и всё будет зря. Широко распахнув глаза от волнения, девушка направила палочку на своего учителя и уверенно прошептала Эннервейт. Тело дёрнулось и тут же затхлый воздух, пропахший кровью и мокрой пылью, с громким натужным хрипом был втянут в лёгкие. Профессор открыл глаза, но, быстро сориентировавшись, остановил свой взгляд на ней, делая хриплые неглубокие вдохи. "Зачем вы явились сюда, мисс Лавгуд?" - легилименция. Вот как она ощущается. Прямо в голове. - Гарри справился и мы победили! Это несправедливо бросать вас здесь, когда можно спасти! Что мне сделать для вас? Он прикрыл глаза. Казалось услышанное стало для него облегчением, - ещё одно, кроме странного давно забытого ощущения пустоты на левом предплечье, подтверждение того, что Тёмный Лорд мёртв. И мальчишка снова выжил. "Брось девочка, моя жизнь - вопрос нескольких десятков минут." - и, помедлив немного продолжил: - "Полагал, вам должно быть очевидно, что меня ничего хорошего не ждёт". - Но если бы не эти обстоятельства, вы бы хотели? Хотели ещё немного пожить? На это раз он очень долго не отвечал, и Лу́на решила, что ей сначала почудилось, что он ответил "Да". Она, девочка с арктичесой белизной волос, склонилась ниже, взяла его, черноволосого за руку и, сжав её в порыве эмоций, притянула к себе, будто серебристый лунный свет вспыхнул во тьме. - Тогда я заберу вас себе! Он только дёрнул уголками губ в бессильной попытке улыбнуться. Ну надо же, какая идея! Взгляд мутнел - чёрные глаза уже смотрели сквозь неё в первородный мрак. Сердце досчитывало последние удары и каждый вдох мог оказаться последним. Вот сердце ослабело, выдало слабый удар... потом ещё натужный удар... затем трепыхнулось птицей последний раз и утихло. И девочка, пока грудная клетка опадала в последнем вздохе, с которым отлетает душа, схватила его за обе руки, переплела пальцы и крепко-накрепко сжала. Всем своим существом она возжелала, чтобы директор слился, объединился вместе с ней. Это желание затопило всё её существо, белым огнем расплесклось по телу и выплеснулось на лежащего мужчину. Это был никакой не целенаправленный ритуал, иначе он был бы темномагическим, и потребовалась палочка. Всё, что нужно, было сделано наложением рук и потоком сырой девственно-чистой природной магии, которую не окрасишь ни в какие цвета. Она приняла его тонкую сущность в себя. Просто, как стихийный выброс у детей. Никакие крестражи и сомнительные Дары Смерти здесь даже и не требовались. Было только искреннее сильное желание чистой, наивной, ещё детской души сделать хоть что-то, чтобы спасти человека. Хотя бы и в память о маме, которую она бы всё равно спасти не смогла. Здесь не место алчной жажде власти и могущества. Серебристое железо и чёрный уголь, слабые по-отдельности объединились в этом жарком плавлении слепящим белым пламенем и явили на свет клинок дамасской узорчатой стали. Симбиоз двух душ. Ночное светило наконец, обзавелось небесным куполом, ибо где ещё сиять Луне́, как не на небосводе. Конечно это стало возможным лишь потому, что душа Северуса Снейпа всё же была расколота убийством предшественника на посту. Она своей исковерканный сущностью полностью прильнула к телу девочки, и потом слилась, растворилась в её душе, вернее заполнив собой любезно предоставленное место. Покуда Лу́на жива, страшная трещина срастётся и душа снова обретёт цельность, и только тонкий рубец будет напоминать о случившемся, подобно шраму на теле. А ещё у них, вопреки поверхностным взглядам, имелось много общего. Оба были непоняты, и вся разница была в том, что у неё появились друзья, открыто выражавшие поддержку, а он был брошен единственным другом, требовавшим, но не отдававшим ничего взамен, кроме жалких крох совместно проведенного времени, да ещё втайне от всех. И, конечно, способ реагирования на провокации: боец по натуре, он никогда не позволял себе сдаваться без боя, а она просто избегала ненужных прямых противостояний. Охваченная умиротворяющим ощущением правильности девушка сняла свои украшения из шерла - они ей больше не понадобятся - и уложила на бездыханное теперь тело Мастера зелий. Сыгравшие свою роль, они здесь будут оставлены, как плата за произошедшее, а палочку она возьмёт с собой. Её другу - она не допустит называть его как-то иначе - который теперь всегда будет с ней, волшебный инструмент может пригодиться даже если и будет применён опосредованно, через её руку. По крайней мере, она иногда будет полностью уступать ему место, знающая теперь всё о нём посредством симбиотической связи, уверенная, что он не станет творить ничего предосудительного. Нахождение этого сверхкомпактного месторождения минерала, как оказалось, было решающим. Камень ведьм и колдунов, он символизировал их уникальный путь через тёмные стороны бытия и силу одиночества. Поэтому и в символическом плане он был более неактуален. С этим всем покончено. Пора отправляться в мир. В тварный мир. Из этого полуреального пограничья.

* * *

Серебристо-светлая фигура девушки в голубой блузе и розовых брюках с ног до головы в пятнах крови выпорхнула, взмыв высоко в воздух, из-под тоннеля рядом с останками Дракучей Ивы. За её плечами клубился сгусток тьмы, будто чёрный призрачный плащ или широкая мантия, и в этом пятне космической тьмы внимательный взор увидел бы крохотные искорки звёзд. Пролетев по широкой дуге, она плавно приземлилась на землю, и тут её левая рука, в короткой она сжимала палочку, пришла в движение. Первый уверенный, точный и скупой взмах палочки сопроводил призыв чистящих чар, вторым взмахом две небольшие щепки были трансфигурированы в чёрные лоферы, куда были незамедлительно опущены босые стопы. Третьим взмахом были собраны крупные и мелкие щепки Ивы и закреплены чарами. Живое существо, даже если это и просто организованное растение, Репаро не собрать, однако так будут сохранены обломки, и, может, где-то из ещё влажной и живой древесины пробудится спящая почка, чтобы ростком из старого пня дать начало новой жизни. Но пусть этим займётся специалист, будь то Помона или Невилл. Наконец, с безмятежной полуулыбкой она повернулась и оглядела в последний раз стоящий поодаль дом. Ешё один взмах чёрной палочкой в левой руке, и на его месте полыхнул гигантский погребальный костёр. Пусть несколько с опозданием, но это был зажжённый белтейновский очищающий огонь. Неплохое место упокоения для профессора Снейпа. По крайней мере, никто не плюнет на могилу, не искорёжит надгробие - желающие будут лишены этой радости. Гори ярче солнца! Полыхай, дотла сгорая, прежняя жизнь, разлетайся окрест мелкой золой. И только угли, подёрнутые серебристым налётом пепла, останутся на этом месте. С этого момента всё будет по-другому. Отныне он никогда не будет один, и она никогда не будет одна. Вот теперь можно и поесть, и отдохнуть, и девушка, которую мы знали по именем Лу́на Лавгуд, повернулась спиной к пожарищу и торопливо зашагала к месту, где почти каждый мог получить и помощь, и приют. За её спиной, пока даже и не скрываясь от случайных свидетелей, неотрывно двигалась вместе с ней призрачная человеческая фигура цвета ночных небес и усыпанная точками звёзд. Мужская настойчивость, женская мягкость, мужское открытое противостояние, женская тактика уклонения, уворачивания от стычек. Прекрасный симбиоз. Он для неё - ночное небо, она для него - Луна́. Северус подсказал, что у входных дверей следует вытянуть руку. Почуяв в подошедшем человеке отголоски ауры директора, замок гостеприимно распахнул створки дверей, открывая вход в холл, залитый светом тысячи свечей. Да, пора навести порядок. Пора вернуть доброе имя школе. Здесь не должно быть места вражде. Чтобы помощь мог получить действительно каждый. Чтобы не было больше слёз, намеренного причинения боли и даже жестоких шуток, калечащих детскую психику. Но об этом Лу́на поговорит с Минервой, а Северус подскажет, какими словами. И Гарри всё равно повесит портрет в замке в память о своём учителе зельеварения, только Лу́на так и не приблизится к нему ни единого раза в жизни. И главное, никто теперь больше Лавгуд странной не назовёт. Не осмелятся.