Мадам

— Мадам, — с коротким учтивым поклоном давнее воспоминание проступило за спиной раннего гостя. Госпожа Ямамура чуть склонила голову в изящном приветствии перед атташе британского посольства. Молод. Улыбчив и молод. Как и ее персональный призрак, нанесший визит из далекого прошлого. Пожалуй, единственный, которого она бы желала увидеть сегодня на приеме… Рутина супруги чрезвычайного и полномочного посла. Прием по случаю первой годовщины установления дипломатических отношений между СССР и Японией. Дата вполне обычная, но прием был на редкость пышным; говорили, втайне, конечно, что всего около месяца назад Советский Союз провел масштабные испытания наземного ядерного оружия. Министерство иностранных дел СССР пока не делало заявлений, однако их ждали со дня на день. К примеру, сегодня на приеме ждали Громыко, были приглашены послы Соединенных Штатов и Франции… Однако по обстоятельствам, оставшимся без пояснений, министр прислал в Грохольский переулок своего первого заместителя, который принес извинения в чрезвычайно дружественном послании. После которого у сведущих людей не осталось сомнений: испытания были проведены. Ее собственное проклятие. Ясные глаза красивой японки улыбались совсем по-дружески, вспоминая, узнавая, переживая вновь. Где же они познакомились? В июле 1925 года, на водах, неподалеку от Осаки. Тогда молоденький атташе только что сформированного дипломатического состава в Японии посещал с непосредственным начальником и коллегами достопримечательности. В крохотном городке Такарадзука они остановились всего на один вечер — кортеж требовал технического обслуживания. Делегация посольства осмотрела местную фабрику и школы, посетила источники и надеялась провести вечер в местном отеле. Однако программа предусматривала и еще одно, скорее развлекательное мероприятие. — Это театр музыкальных представлений, Ротумистровски-сан, — пояснял Ягами-сан, дипломат и переводчик, сопровождающий делегацию в поездке по стране. — Он был основан одним нашим крупным промышленником в 1914 году, театру всего одиннадцатый год, но, говорят, он набирает популярность… — Здесь играют только женщины? — с некоторым удивлением спросил Ротмистровский у господина Ягами в антракте. — Девушки, — деликатно уточнил Ягами, поправляя на носу очки в круглой роговой оправе. — Вот как! Значит, у них еще нет супругов, которые бы им запретили выходить на сцену, как это, кажется, еще принято в Японии? — Нет, Ротумистровски-сан. Огни-огни-огни, пляшущие над тонкой, как вуаль, призрачной рекой. Цветы, сплетенные венками, в изящных руках. — Прошло почти двадцать лет с тех пор, как мы виделись, госпожа Ямамура, не так ли? — Двадцать девять лет и семнадцать недель, Ротумистровски-сан, — подтвердила про себя супруга посла. Она все еще впечатляюще красива, правда, высоковата для типичной японки. Как же называлось ее амплуа? О-то-ко-я-ку, да, именно так… Женщины, которые играют мужчин. Им требовалось быть чуть выше их партнерш по сцене. Ротмистровский тогда очень забавно пытался произнести ее сценическое имя, вернее, его смысл — смеясь, она расшифровала ему оба значения. «Алый рассвет» — удивительно ей подходило. Он тогда спросил, как они выбирают себе имена. «Это нам позволяют выбирать самим». Ну что ж, маленькая свобода, то немногое, что им позволено выбирать самостоятельно. В следующий раз Ротмистровский приехал на воды в мае 1927-го, после небольшого продвижения по службе. Он только вернулся, был окрылен новыми надеждами, взволнован какими-то смутными мечтами. Здесь, в мире, который поначалу был ему чужим и враждебным, служилось увереннее, чем в свинцовой, красно-звездной Москве — где тревожно занималось зарево грядущего десятилетия. Здесь, на краю исполинской мощи Тихого океана, в нежности вишневого цвета, в нарастающем темпе растущих корпораций жило нечто чудесное, удивительный сплав традиций и новизны… Их представили почти случайно, ее отец, директор местной крупной фирмы, торгующей текстилем, устраивал прием в честь годовщины основания его предприятия. Именно там она и была представлена подающему надежды дипломату — как любимая дочь очень состоятельного отца, невеста, обещанная в жены молодому, амбициозному политику. Она надолго осталась в памяти Ротмистровского, тогдашняя, без сценического грима, прекрасная в своей женственности и расцвете юности. Правда, слишком высокая для японской девушки… Что-то неуловимо независимое во всем образе. Чуть откинутая назад голова с тяжелым узлом прически на затылке, пронзительный темно-карий взгляд, слишком открытый, жест, которым она подносит к губам сигарету… — Я уже давно хотел спросить… — Да? — карие глаза смотрят слишком в упор. — А госпожа Юрико?.. Вы помните ее? Она играла с вами в «Мадам Баттерфляй». Вы так сердились, когда она сообщила вам, что выходит замуж. Длинные изящные веки дрогнули — в удивлении. Юрико… Само имя. Как долго она стирала его из памяти?.. — Ах. Юрико… Столько лет прошло. Ее уже нет с нами. Невидимый метроном начал отсчет ударов сердца. — Вот как… — Она с семьей проводила то лето у родственников мужа. Метроном стал слышимым — кажется. — В Нагасаки. Удар. И тишина оглушает. — Кажется, в начале сентября у Никитских ворот открылась чудесная выставка, — госпожа Ямамура выговорила русские слова с неповторимым акцентом и интонацией: чуть певучим низким голосом. Алый рассвет на значке в петлице ее мужа. Судьба? Ледяное дыхание красных звезд над Москвой. Истирается в небытии апрельское цветение вишен. Улыбка Юрико, такая живая и осязаемая, сгорает в белом от боли пламени, воскресая в каждом ударе сердца госпожи супруги посла. Зачем она болеет этими воспоминаниями? Николай Ротмистровский расстрелян в феврале 1937-го. Юрико Ивате, по мужу — Кирисима, — погибла со всей семьей в августе 1945-го. — Нужно будет обязательно посетить! — атташе британского посольства, по совместительству работающий на Центральное разведывательное управление, правильно понял сообщение.