Я — часть той силы,
что вечно хочет зла
и вечно совершает благо.
Карета неслась быстро, во весь опор. Четверку лошадей меняли на станциях. Остановки не занимали и получаса. Новые лошади неслись галопом, вытянув длинные шеи и прижав уши. На утренней заре следующего дня Анна прибыла в Затонск. Затонск, этот мелкий, провинциальный город, встретил одну из своих дочерей тревожным молчанием. Улицы были пустынны. Падал снег и покрывал сугробами дворы и крыши домов. В какой-то момент карета свернула с главной городской дороги, и минут через пятнадцать остановилась у высоких, чугунный ворот. Извозчик откинул с грохотом подножку, открыл дверцу. Анна спустилась, сняла капюшон и осмотрелась. — Приехали, барышня, — гнусаво сказал мужчина и многозначительно кашлянул. Анна сунула руку в сумочку и рассчиталась. — Покорнейше благодарю. Вас ждать? Она качнула головой и, не глядя, направилась к воротам, запертым на огромный ржавый замок. В доме никто не жил, хотя дядя говорил, слуги регулярно приходят протопить комнаты. Заснеженный сад с заметенной дорогой ясно свидетельствовал, что дядя ей умышленно лгал. Анна вставила ключ в скважину и повернула его со скрипом. Ворота нехотя подались и из-за выпавшего снега с трудом приоткрылись. Анна аккуратно пролезла и покрутила головой. Она пробирается в свой дом, как преступница. Анна подобрала юбки и зашагала к крыльцу, утопая по колено в снегу. Скоро у нее закоченели руки и ноги тоже. Она не была в Затонске целых десять лет, как они уехали с дядей, и ни разу на могиле родителей. Анна помнила мать смутно, обрывками, в памяти хранился образ ласковой, любящей женщины. Уже в возрасте Анна думала о том, что мама была очень красивой: у нее была роскошная копна темных, мягких волос, которые горничная убирала в прическу и украшала лентами, иногда цветами — цветами, по всей видимости, когда Мария Тимофевна с супругом выходили в свет. Отца Анна помнила лучше, но о его смерти никогда никто не говорил. Она вообще плохо помнила, что произошло с папой, почему он умер, словно пазл отсутствовал. Ветер трепал волосы и заметал следы. Анна подумала, что, наверное, не надо было так бездумно покидать Петербург, не оставив даже записки. Что подумает дядя? Он ведь не находит себе места! А что он мог подумать, когда обнаружил пропажу одного из своих пистолетов? Не могла же она поехать в Затонск безоружной! В конце концов, на свободе Робин Гуд, да и одинокой девушке ехать опасно. Крыльцо не расчищали, разве что у самой двери было натоптано. Следы исчезали за поворотом особняка. Странно. Анна огляделась. Она промочила ноги и начинала дрожать от холода. — Здесь есть кто-нибудь? Эй! С дерева, вспорхнув, каркнула чёрная ворона. А ведь ребёнком она часто играла в саду. Сейчас же родовое имение выглядело запущенно, будто здесь никто никогда не жил. За что дядя так жестоко обошелся с этими домом, хранившим столько радостных моментов прошлого? — А ну, стой! Кто такая? Анна подскочила со страху и обернулась. Перед ней стоял седой мужчина в тулупе. — Кто вы? — спросила в свою очередь Миронова. — Вы здесь служите? Мужчина осмотрел ее пристально, понял, что барышня из приличной семьи, а не нищенка и ответил, сменив грубый тон на извиняющий. — Смотритель, — кашлянул, — сторож. Заблудились? Как вы попали сюда? Ворота закрыты. Их давно не открывали. — С помощью ключа, разумеется, — просто ответила Анна. Сторож удивился и всмотрелся в лицо девицы куда пристальнее. — Ключ? Откуда ж у вас ключ? Вы зачем сюда влезли? Я полицию вызову! — Не надо полицию, — спохватилась Анна. — Меня зовут Анна. Я дочь Виктора Ивановича Миронова. Смотритель прищурился. — Барышня? — голос у мужика дрогнул. — Анна Викторовна? Анна кивнула. Морщины на старческом лице разгладились, появилась неуверенная улыбка. — На барыню-то покойную как похожи! — воскликнул он, словно прозрел. — Глаза-то, поди, ее, Марьи Тимофеевны! У Анны перехватило дыхание. — Вы знали мою маму? — Как же! Я и вас помню маленькой, шебутной. Выросли-то как, барышня! Чай, десять лет прошло, а старик Евсей вас помнил. — Мужик посмотрел по сторонам. — Вы что же, одна приехали? — Да, как видите. — Зачем? Я от Петра Ивановича никаких писем-с не получал. Да вы замерзли, заболеете! Ах ты, Боже мой, дайте-ка, дверь-то открою. Анна посторонилась, пропуская вперёд старика. Он вытащил из-за пазухи ключницу, отсчитал нужный ключ и дважды повернул в замочной скважине. — Кто-то еще служит здесь кроме вас? — Прасковья раньше служила, да Богу душу отдала в прошлом году. На руках вас нянчила, барышня. Она почти не помнила служанку. Только какими-то бессвязными обрывками. Анна первой зашла в дом и огляделась. Темно. Окна занавешены. В помещении стоял запах пыли и сырости. — Вы не протапливаете? — Протапливаем, протапливаем, — низко поклонился Евсей, — как Пётр Иванович и велел — один-два раза в неделю утром гостиную, да несколько комнат. Этого было мало для такого большого дома. Дядя не мог не понимать. Он будто всеми силами старался уничтожить дом, раз не мог избавиться от него другим способом. — Вы здесь останетесь? — острожно спросил старик. — Надолго ли? Вскорости ли ждать Петра Ивановича? — Дядя не приедет. В помещении было холоднее, чем на улице. Анна осматривалась и не решалась зайти в столовую. — Я камин в гостиной растоплю, — спохватился мужик, — да в вашей комнате, вот только, — он замялся, и Анна ободрительно ему улыбнулась, — только еды нет… но к обеду я что-нибудь придумаю. Жену свою приведу, она приготовит. — Я не задержусь, — извиняющимся тоном ответила Анна. — Простите, я бы хотела побыть одна. — Да, конечно. Понимаю. Я буду наверху. Старик направился к лестнице, как остановился, хлопнул себя по лбу и зажег подсвечник и отдал его Анне, а сам пошел на второй этаж. — Папа? — вполголоса позвала Анна. — Ты здесь? С той ночи дух отца не приходил к ней, а Анна боялась потревожить и позвать. Дух Виктора Ивановича дождался, когда дочь покинет квартиру на Малой Морской и уедет из столицы, а затем исчез. Анна прислушалась, но стояла тишина, и тогда, вооружившись подсвечником, пошла в гостиную. Простонала несмазанная дверь. На полу — плотный слой пыли, мебель накрыта белыми простынями. Анна отворила двери в гостиную. Все было так, как она помнила. Ничего в убранстве не поменялось. Разве что стоял стойкий запах сырости, отчего першило в горле. Она сделала шаг, скрипнула половица. На стены набежали тени, пламя свечей потухло. Раздался шёпот, схожий с шипением. Шепот, который слышала прежде: — Предначертано… предначертано… Анна обернулась. Тени сползали с потолка, от окон и подбирались к ногам. — Предначертано… — Папа? — Предначертано… — Белль? Перед ней материализовался дух Белль. Сегодня девушка выглядела лучше обычного: чистое платье, собранные на затылке волосы. — Здравствуй, Анна. Брови взлетели вверх. На ее памяти Белль впервые общалась с ней цивилизованно — без нагнетания ситуации, загадок и мучительного погружения в прошлое. — Ты пришла, — сухо, просто. Констатация факта. Анне стало неуютно, зябко, она неловко провела ладонями по плечам. — Ты хочешь что-то сказать? Дух не сводил взгляда. — Ты напрасно ждёшь. Твой отец не придет. — Почему? Анна не заметила, как Белль оказалась близко — так, что она почувствовала от нее могильный холод, и отшатнулась. — У нас мало времени. Позови ее. По коже побежал мороз и вовсе не от холода. — Кого позвать? — Гизелу. — Она не придет. Я пробовала раньше. Белль оглядела Анну снизу доверху и уверенно заключила: — Придет. Ты стала сильнее, теперь она не сможет проигнорировать твой зов. К тому же, — и тут дух выдержал паузу, — мы там, откуда все началось — в месте, где пробудилась впервые твоя сила. — Я не понимаю… ты говоришь загадками. Белль печально вздохнула: — Пора вспомнить, Анна. То, от чего ты бежала, пришло время принять свое прошлое, пришло время узнать собственных демонов. Анна задрожала от предчувствия чего-то страшного и непоправимого. Невидимые, холодные сильные щупальца сдавили горло. Пошевелиться или сдвинуться с места не получилось. Белль заглянула в перепуганные глаза, оставаясь все такой же бесстрастной, и сказала: — Вспомни. И вдруг Анну закружил водоворот воспоминаний — собственных, сокрытых когда-то подсознанием, схороненных много лет назад. События, которые утратила ее память, ожили. Она вспомнила, как мучительно долго умирала мама, и как Анна пыталась прорваться к ней в спальню, и, попадая, она всякий раз уходила в истерике, точнее, отец уносил на руках. Она вспомнила тошнотворный запах лекарств, и как служанки, исполняя волю больной, занавешивали окна темными, светонепроницаемыми шторами. Она вспомнила тяжелый, заходящийся кашель, горячие слёзы на изможденном лице молодой, но постаревшей женщины, которую болезнь точила изнутри. Она вспомнила голос врача, и как отец перехватил крепче ее у себя на руках: «Мы надеялись, кризис миновал ночью… К сожалению, организм ослаб. Крепитесь. Осталось недолго». Она вспомнила кровь на платке, и как маму накрывали простыней, а рядом с постелью во мраке стоял на коленях отец и целовал холодные руки умершей. А дядя держал ее за маленькие, хрупкие плечики, и она кричала: «Мама! Мама! Я хочу к моей маме!», а он подхватил ее на руки и унес в детскую. Она вспомнила, как впервые позвала маму, и к ней пришел ее дух. Как они часами играли в куклы или читали сказки, а потом она рассказала папе, и Виктор Иванович, мертвенно побледнев, прижал дочь крепче к груди. Потом приходил врач и вёл с ней странные беседы, но Анна настаивала, что к ней приходит мама. Потом как-то явился священник и читал долго одна за другой молитвы, а она со страху рыдала на руках отца. Не помогло. Анна продолжала скучать и звать маму, и Мария Тимофеевна являлась. Спустя несколько лет адвокат Миронов получил выгодное дело. С присущим энтузиазмом Виктор Иванович взялся собирать материал для выступления в суде, часто ездил в Затонское полицейское управление. Подзащитного оправдали, он вышел на свободу. Дело было темное. Нашлись те, кто захотел отомстить, устроить собственное правосудие и начали с адвоката. Анна вспомнила тот вечер — пазл, наконец-то, нашелся. Она вспомнила — отца убили. Застрелили на лестнице. А перед этим он успел спрятать ее в подсобке и наказал не выходить ни при каких обстоятельствах, «что бы ни случилось, сиди здесь!». И она сидела, пока не вернулись из города слуги. Сидела, пока не прибежал от гостей дядя. Она вспомнила все — как замкнулась в себе, перестала разговаривать, рисовать, смеяться. Дядя забрал ее и увез из Затонска, оформил опекунство, водил к врачам. Ей снились кошмары, в которых приходили мама и папа. Теперь Анна понимала — это были духи родителей. В какой-то момент Пётр Иванович удачно женился на Зизи, после чего втроем они покинули Россию и перебрались во Францию. И больше никогда не приезжали в Затонск. Психика устроена удивительно, долго выносить сильных, душевных страданий человек не может: Анна утратила память тех страшных событий. Она знала, что мама умерла от болезни, но не помнила как, она знала, что умер отец, но эта тема никогда не обсуждалась в семье. Бедный дядя! Он лишь пытался оградить ее от новых страдания, защищал, как мог. Мираж прошлого рассеялся. Анна снова задышала полной грудью. Она сморгнула слёзы. — Зачем? — только и смогла она прошептать. — Сила твоя происходит из вашей связи, это правда. Видит Бог, я пыталась помешать, но ты выбрала сама свою судьбу. — Помешать? Ты мучила кошмарами, в которых меня убивает Штольман. — Страх перед ним не позволял сблизиться, окрепнуть связи. — Ты хотела, чтобы дар проявился и сама же мешала. Я не понимаю. Белль вздохнула, как если бы объясняла одно и то же глупому ребёнку. — Я надеялась, дар разовьется без сердечной привязанности. Как видишь, я ошиблась. — Ты заставила меня покинуть Париж! Белль покачала головой. — Не совсем так. Тебе следовало вернуться в Россию, в Затонск. Дом, где ты родилась, твое родовое гнездо. — Белль невесомо провела пальцами по каминной полке. — Я подумала, сила рода, сосредоточенная в этом месте, поможет тебе побороть кошмары прошлого и преодолеть трудности, когда ты столкнешься с новыми опасностями. — Дух пожал плечами. — Мне кажется, начало многообещающее. Твой дар окреп. Тебе пора узнать правду. Позови ее, позови Гизелу. Анна взглянула на ладони. Ей не приходило в голову ни одного правильно подобранного слова описать свои ощущения, словно… словно по жилам потекла древняя магия, по крайней мере, о чем-то подобном она читала в детстве. Сказка о злой заколдованной королеве. Белль подбадривающе кивнула. — Дух Гизелы, приди ко мне. Тишина. Анна вопросительно взглянула на Белль. — Позови еще раз. Анна шумно выдохнула. «Соберись!» — приказала себе и тряхнула волосами. Что, если не просить или звать, а приказать? Почему бы не попробовать? — Я приказываю тебе, дух герцогини, явись ко мне. Что-то незримо поменялось в зале, завибрировал воздух, задрожали окна. Холодный камин полыхнул — языки рыжего пламени лизнули решетку. Пламя осветило часть комнаты, и Анна увидела герцогиню. Дух стоял у камина, сложив перед собой руки. — Тебе мало того, что ты сделала? — Огонь в камине потух. Уж не от ледяного ли голоса Гизелы? — Теперь ты решила привести ее сюда. — Времени почти не осталось! — воскликнула Белль. — Как смеешь ты мешать тому, что предначертано судьбой? — наступала на неё герцогиня. — Откуда в тебе столько жестокосердия? Она ведь погибнет. — Так пусть испьет до дна, что уготовано, — зловеще прошипела Гизела. В следующее мгновение голова Белль резко мотнулась в сторону, а когда девушка повернулась, то на ее щеке Анна заметила грязь. Белль стёрла ладошкой комок и сказала: — Какой идиот в летописях дал тебе прозвище Кроткая? — Тот же, что увековечил моего Оттона предателем. — Так помоги же! Неужели ты не хочешь отомстить? Гизела и бровью не повела. — Ты так ничего и не поняла… У любого действия есть последствия. — Поздно отступать. Ты пришла, а значит, ее дар окреп. Можешь игнорировать меня, но не ее. Гизела поражала своим титаническим хладнокровием, тогда как Белль выходила из себя и, казалось, сдерживалась из последних сил. — Анна! — обратилась Белль. — Заставь ее показать прошлое. Герцогиня, вздернув гордо подбородок, хранила царственное молчание. Белль всем телом повернулась к Анне и упрямо свела брови к переносице. — Ты должна знать правду. Только так ты сможешь его остановить. — Речь о Штольмане? Гизела насмешливо изогнула бровь. Белль от бессилия притопнула ногой и прикрикнула на герцогиню: — Покажи ей! Но в ответ дух победоносно улыбнулся, обнажив ряд ровных белых зубов, и начал рассеиваться. — Она исчезнет! — спохватилась Белль. — Анна! Анна и сама не знала, зачем послушала Белль, а не дала герцогини спокойно уйти, но с ее губ сорвался приказ, и лишь тогда осознала в полной мере, что совершила непоправимое: — Покажи мне, что ты скрываешь. Гизела переменилась в лице, но перечить не решилась. Анну подхватило чужое прошлое и унесло в воронку воспоминаний. Играли на гуслях. Танцевали и смеялись гости. Стол ломился от яств. Зал повсюду украшен лентами, знаменами и стягами двух домов, объединившихся сегодня под сенью дуба. Гизела тоже танцевала, но не могла побороть подступающего к горлу волнения из-за мыслей о предстоящей первой брачной ночи. За все время она не обмолвилась с Оттоном и парой слов — их брак решился без ее участия. Отец был рад такой партии. Сейчас новоиспеченная графиня боялась прямо смотреть на мужа и бросала короткие взгляд из-под ресниц. Мать сухо, коротко рассказала о том, что за закрытыми дверьми происходит между мужчиной и женщиной — мужем и женой. Из всего Гизела поняла, что должна, обязана понести в ближайшее время и родить непременно мальчика, наследника. — Потом через год-два ты родишь второго сына. Тогда муж станет приходить к тебе реже, — сказала в конце мать, поцеловала в лоб и удалилась. Гизела, теперь уже лежа в постели, натянув до носа одеяло, испуганно смотрела в потолок. Зашуршала одежда мужа. Он стянул с себя рубашку, тихо поставил рядом с постелью сапоги. Горели свечи, и вместе с ними ее красные от стыда щеки. — Потушить свечи? — вполголоса спросил граф. Кается, он впервые обратился к ней за весь день. Она коротко кивнула. К ее удивлению, Оттон взял серебряный муфлер и потушил канделябры. Комната погрузилась во тьму. Гизела стыдливо прикрылась получше одеялом, хотя и понимала, что совсем скоро оно будет откинуто прочь. Перина рядом с ней прогнулась, и девушка вся сжалась. Она зажмурилась и закусила губу. — Не бойся. Его тёплая ладонь скользнула по лицу, повернула ее голову, и мягкие губы прижались в поцелуе. Граф был внимателен и чуток той ночью, как и любой другой, но ни одна из последующих ночей не подарила долгожданного наследника. В темноте Анна не различила лица. — Покажи мне его лицо, — приказала Анна. Воспоминание сменилось на другое. Светило солнце, начинала зеленеть трава. Из длительного похода возвращалась армия. Гизела покинула замок и встречала мужа у ворот. Солнце слепило глаза. Слуги стояли позади. Сначала она услышала ржание лошадей, затем голоса рыцарей, а после из-за холма показались всадники. Первым ехал граф. Доспехи сияли на солнце, белый конь нес его галопом. Он спешился, соскочил на землю. Гизела, стараясь скрыть радость встречи и не броситься в объятия, направилась к Оттону. — Да будет светлым ваш путь, дорогой супруг. Она почтительно поклонилась. Граф снял шлем, тряхнул головой и устремил прямой, светлый взгляд на жену, но казалось, он смотрел сквозь время, в душу Анне. Анна удивлённо вскрикнула и отшатнулась. Если Гизела не обманывает, то Оттон — это… нет, невозможно. А герцог? — Я хочу видеть лицо герцога, — властно приказала Анна. И герцогиня подчинилась. Перед глазами все завертелось. Снова играла музыка, смеялись люди. Они очутились на празднике, устроенном на свежем воздухе. Первая встреча герцога и графини, догадалась Анна и начала всматриваться в толпу, но Гизела обратила ее внимание на себя и Оттона. В праздничном платье, с прической, украшенной жемчугом, графиня была очаровательна и приковывала к себе взгляды. До Анны долетели обрывки разговора, свидетелем которого она уже когда-то становилась: — Что за редкая красота, мой друг? — Герцог находит ее интересной? — Представь меня. — Она с супругом, графом Оттоном, ваша светлость. — Представь, — властно, холодно. Когда музыка стихла, Оттон подал руку супруге и направился к шатру. Анна увидела, как к ним подошли двое: один в светлых одеждах, другой — во всем чёрном. Черные волосы последнего отливали на солнце синевой. Герцог, догадалась она. Мужчина низко поклонился миледи. Графиня присела в реверансе, подняла глаза, и Анна увидела того, кто погубил Гизель и Белль. Она прижала в ужасе ладони ко рту и сделала несколько шагов назад, врезалась в камин. — Я… я не понимаю, — Анна обернулась к Белль. — Если милорд и герцог — один человек, то… то почему ты показывала мне… Гизела злорадно усмехнулась, и Анна повернулась к ней. — Да, Белль, — герцогиня вздернула бровь, — почему? Покажи ей. Ты так долго делала из меня монстра, а тем временем утаила самое главное. — Гизела рассмеялась и посмотрела на Анну. — Малышка Белль! Она так и не простила его. — Он предал меня, — выплюнула Белль. — Милорд отправил его за решетку, — вступилась Гизела. — Он мог успеть. — Он? — вмешалась Анна и продолжила: — Получается, и в твоей истории есть второй мужчина? — О, — протянула герцогиня, — конечно. Это история о любви двух мужчин к одной женщине. Не молчи, Белль. Ты так хотела помочь, придётся рассказать свою историю, иначе никак. — Нечего рассказывать. Гизела изогнула бровь и посмотрела на Анну. — Белль? Я не хочу приказывать тебе. Белль смахнула волосы, упавшие на лицо, и ответила: — Прежде, чем ты узнаешь, я хочу сказать — он поступил низко. — Девчонка! — взвилась герцогиня. — Он погиб, спасая твою жалкую жизнь. — Но не спас, — упрямо возразил дух. — Милорд отправил его в тюрьму. — Все случилось из-за тебя! Ты положила начало, ты должна закончить. Анна бегала глазами от одной к другой. — Не тебе вмешиваться в ход событий. — Однако именно ты влезала в голову Штольмана! Анна вспомнила, как Штольман в вечер, когда на Нежинскую совершили нападение, отказался брать ее с собой, а спустя меньше минуты изменил свое решение, да еще спросил, не слышала ли она ничего странного? Значит, герцогиня влияла на следователя. Скорее всего, сцена с изнасилованием тоже ее рук дело. К Анне Гизела отказывалась приходить, а к Штольману наведывалась по доброй воли… вот только проводником служила Анна. — Я лишь исправляла твои ошибки, глупая девчонка. У Анны начинала раскалываться голова от их препирательств. — За твое упрямство расплачиваться ей, — продолжала наступательную линию Гизела. — По крайней мере, я не боюсь герцога. При упоминании мужчины лицо герцогини изменилось. Анна могла поклясться, что увидела на нем тень страха. Неужели духи, лишенные телесной оболочки, могут испытывать чувства, в том числе страх? — Белль! — прекратила Анна поток их взаимных обвинений. — Я хочу знать правду. Гизела ухмыльнулась, как кошка, наевшаяся сметаны. Белль выпрямилась. — Смотри. Летнее солнце припекало голову, пока Белль собирала в лесу траву для снадобий и продажи. Корзинка наполнилась доверху, и она, разогнув спину, сорвала колокольчики, взяла корзинку и побрела по проселочной дороге. Поблизости, за деревьями журчал ручей. Белль пела себе под нос. Хрустнули позади ветки. — Не подскажите, как добраться до ратуши? Белль остановилась, повернулась. Ветви могучего дуба скрывали наполовину незнакомца. Она наклонила набок голову и сощурилась. Мужчина, потянув за узды коня, вышел на тропинку. Нет. Не может быть. Анна чуть не рухнула на пол, каким-то чудом устояла на ногах. — Кажется, я сбился с пути и заплутал, — добавил путник и мягко улыбнулся. Белль по необразованности не смогла понять по мундиру, чиновник какого он ведомства, но точно не рыцарь и не сеньор. — Как вас зовут? Он сделал шаг, она — два назад. Поднял руки ладонями верх. — Приношу свои извинения, мадемуазель. Не хотел вас напугать. Вы не назовете своего имени? Мужчина не выглядел разбойником, он показался образованным и вел себя обходительно. — Изабелла. — Белль, — кивнул он. — Вы поможете мне добраться до ратуши? «Он называл меня Белль», — вспомнила Анна. Так речь с самого начала шла не о милорде! — Как ваше имя? — Эдмонд. — Зачем вам в ратушу? — Я служу в Парижском парламенте. — Что вы тогда забыли в Пикардии? — изумилась Белль, она видела служащего королевского суда впервые. — Я прибыл по поручению пэра. — Вы путешествуете один? — Мои люди отстали, — усмехнулся Эдмонд. Воспоминание померкло, и ее вернуло в комнату. — Не понимаю… — пробормотала Анна и подняла глаза на Белль. — Если он — Эдмонд, то милорд… — Верно, — закончила за нее мысль Гизела. — Как ты познакомилась с милордом? Белль поморщилась. — На рынке. Я выбирала приправу. — Я хочу увидеть. Не успела Анна произнести слова, как ее затянуло в прошлое. Палило августовское солнце. Торговцы криками привлекали внимание горожан. Белль ходила между рядами и не заметила, как обратила на себя взор вельможи. Появление милорда на рынке взбудоражило простой народ, все смотрели с любопытство и опаской, девицы разных возрастов кидали взгляды. Мужчина был красив и статен. Его взгляд случайно зацепился за темную макушку, а когда Белль повернула лицо к торговцу лавки, милорд замер. Ему никогда не приходилось видеть таких глаз — чистых, ясных, бесхитростных глаз. Без тени фальши, женской злобы или зависти, без пресытившегося кокетства. Открытый, добрый, не заискивающий взгляд. Она огляделась, выбрала нужные травы и расплатилась. Глядя на девушку, милорд вдруг неожиданно для себя примерил её к собственной постели, отчего взгляд на секунды потемнел. — Необычная красота для такой глуши, — пробормотал он в замешательстве. А потом Белль хаотично начала забрасывать Анну отрывками, разными по времени. Вот милорд знакомится с ней, проследив до самого дома. Он уверен в своей власти, безнаказанности и тем самым пугает. Он обещает свое покровительство, деньги. Сжимает запястья и целует, сминая губы в жадном, властном поцелуе. Она прикусывает губу и вырывается, хватает со стола нож и приставляет к его шее. Он удивлённо смотрит, а затем смеётся. — Дикарка, — мужчина одним движением выбил нож из руки. В тот раз он не тронул ее, но дал понять, что она будет принадлежать только ему. Когда Белль рассказала обо всем на следующий день Эдмонду, то он сильно побледнел, сжал ее ладонь и пообещал все уладить. Но разве мог обычный советник остановить милорда? Конечно, нет. Но он попытался и был отправлен в тюрьму. Белль узнала из слухов, наводнивших город — советник королевского суда схвачен за взятки. В ту ночь к ней пришел милорд. Она сопротивлялась, как львица. В отличие от Гизелы Белль не торопилась принять свою судьбу со смирением. Она поцарапала вельможе лицо, ударив подсвечников. — Ведьма! — закричал он, схватившись за щеку. Белль бежала из Пикардии, но была настигнута людьми милорда, схвачена и доставлена в Париж, где ее судили как колдунью и отправили на костер. И снова огонь подбирался к ногам, и снова Анна чувствовала жар по всему телу и не могла пошевелиться. Огонь перед глазами внезапно исчез. За дверью послышался шум, кто-то бежал. Герцог! В ужасе подумала Анна и выхватила пистолет. В ту же секунду дверь распахнулась, и она спустила курок. — Нет! — вскричала герцогиня. — Любимый! Дым от выстрела не успел рассеяться, и Анна не заметила перекошенного от злости лица Гизелы. В следующее мгновение распахнулись окна, со звоном ударяясь о стены, стёкла разлетелись на осколки. Ледяной поток воздуха ворвался в помещение, сбил Анну с ног и припечатал к стене. Она осела на пол, не в силах подняться. В ушах зазвенело. Из носа на ворот пальто упало несколько капель крови. — Анна! — воскликнула Белль, и прежде, чем потерять сознание, Анна увидела, как Белль яростно бросилась на Гизелу.