Разыграй карту

— Глазам своим не верю! — побагровел сильнее прежнего Трегубов. — Ну, господа, вы меня удивляете. Я отдаю распоряжение молчать газетам, а вы тем временем печатаете... — градоначальник скосил глаза и прочел: — «Убийственные заметки»! Ах, обормоты! Чья идея? Коробейников забегал глазами от Штольмана к Трегубову. Спросонья он плохо понимал начальство, а газет и вовсе не успел прочесть. — Николай Васильевич, — Штольман вышел из-за стола, — я счёл в поимке преступника такой шаг необходимым. — Я должен был сразу догадаться, что подобные веяния исходят от вас! Признаться, я колебался, думал, вас надоумил Скрябин. Вы, господа, стоите друг друга. Кстати, где Иван Евгеньевич? Почему его нет? — Полагаю, он в больнице, на своём рабочем месте, — с иронией ответил сыщик. — Шутить изволите? — повысил голос Трегубов. — Я уже не уверен, где его настоящее рабочее место: у нас в участке или в прозекторской. Николай Васильевич опустил взгляд на газету. Вышедший номер лишил его остатков спокойствия. Когда он ночью прочёл статью, не поверил своим глазам. Первой мыслью было выдать ордер на арест Ребушинского за откровенное враньё, изложенное в его «Телеграфе», затем Трегубов, немного успокоившись, решил дождаться утра, а там уж в Спасском участке он разберётся, откуда ветер дует. Ребушинский наглый и хитрый, но даже у него не хватит духа идти против правительства. Так и получилось, редактор газеты всего-то пешка в руках Штольмана. — Кто дал вам право, Яков Платонович, давать интервью, да ещё такому, как Ребушинский? Почему его газета, а, не скажем, «Петербургская газета» или «Петербургский листок»? Я хорошо знаю редакторов, порядочные люди, в отличие от... — Убийца вышел на Ребушинского и снабжал материалами, который тот печатал. Вспомните, именно «Телеграф» дал прозвище Робин Гуд. Лицо Трегубова вытянулось. — Так-так, это что же получается, сговор? Ребушинский пойдёт у нас по статье! Почему вы позволили ему разгуливать на свободе? — При всем уважении, Николай Васильевич, но Ребушинский нам ещё понадобится, а пока я намерен установить слежку за Клюевым. Коробейников округлил глаза, поймал взгляд Трегубова и уткнулся в бумаги. Николай Васильевич терял последние крупицы терпения. — Я запретил вам совершать какие-либо действия в отношении Клюева. Штольман недовольно повёл плечами. — У меня есть все основания считать, что Клюев причастен к убийствам. — Какие основания? Говорите! Раз так, то мы сейчас же вызовем его в участок, я лично буду присутствовать при допросе, а Антон Андреевич произведёт в его доме обыск. — Нет, — категорично возразил Штольман, — пусть убийца думает, что неуловим, полиция не справляется. Робин Гуд чересчур самонадеян, но он также умён и изворотлив. Он хочет сыграть, его послания в телах жертв тому подтверждение. — Какое к этому имеет отношение Клюев? — допытывался градоначальник. — Думаете, это он от скуки трупы записками нашпиговывает? — Прямое, — упрямо ответил следователь. — Прошу вас разрешить установить за ним слежку. — Раз вы считаете, что преступник так умён, то он быстро вычислит филёров. — Вычислит — хорошо. Он поймёт, что мы сели ему на хвост, начнет нервничать… — И совершит ошибку, да-да, — махнул рукой Николай Васильевич и выпрямился. — Речь идет о Клюеве. Андрее Петровиче. Если он невиновен, что тогда? — Скажете, личная инициатива Штольмана. Трегубов прочистил горло. — Яков Платонович, я вас уважаю, в первую очередь, как опытного сыщика, но у меня давно закралась мысль, что у вас к Клюеву что-то личное, и я надеюсь, — сделал он ударение на последнем слове, — ваши предубеждения не мешают вашей работе. Штольман никак не выдал замешательства. Он никогда не считал, что у него к Клюеву личная непереносимость, да и почему? — Хорошо, будь по-вашему, но никакого обыска. Вам понятно? — Более чем. — А что с Афанасьевой? Я читал последний отчёт, наконец-то появился первый свидетель. Антон Андреевич, поговорите с мальцом ещё раз, может, что-то вспомнил, утро вечера мудренее. — Обязательно, Николай Васильевич! Сделаем. В дверь постучали. — Ваше высокоблагородие! — обратился дежурный к следователю. — К вам господин Минаев, просит принять. — Зови, — кротко ответил следователь и обратился к градоначальнику: — Минаев Иван Павлович, востоковед-индолог, профессор Петербургского университета. Иван Евгеньевич посетил на днях его лекцию по философии буддизма, а ранее Антон Андреевич имел с ним беседу. Есть основания полагать, шесть убийств — ничто иное как ритуальное жертвоприношение. Трегубов побледнел. — Жертвоприношение? — с трудом выговорил он и подошел ближе. — Вы знали и молчали, Яков Платонович? Князей да графов убивает, как скот, для какого-то ритуала! — Сглотнул. — Новогодний бал вот-вот грянет! Не дай Бог что-то случится. Не хватало на мою голову сатанизма! Что тут происходит, я вас спрашиваю? — Трегубов повысил голос. — И за всем стоит Клюев? Почему вы не провели до сих пор обыск? Отвечайте! Живо! Штольман против воли усмехнулся, но тут же собрался. — Дело не в сатанизме, а в философии буддизма. — Объясните. — Искупление грехов через смерть. Робин Гуд использует ритуальный кинжал пхур-ба и очищает подобным способом души. Николай Васильевич взглянул на Коробейникова, тот кивнул, соглашаясь со словами следователя, и Трегубов окончательно потерял бодрость духа. — А Скрябин вызвался на лекцию по вашей наводке, да? — Моя личная просьба. Градоначальник понизил голос: — Иван Евгеньевич ценный сотрудник, ваше с ним взаимодействие радует. В кабинет постучали. Дежурный вошёл первым, за ним Минаев, а последним — странной наружности мужчина. Странным он выглядел скорее из-за своей одежды, именно такую носили тибетские монахи. Трегубов сложил за спиной руки и многозначительно посмотрел на Штольмана. — Иван Павлович, день добрый, — поприветствовал сыщик. — Моя фамилия Штольман. — Яков Платонович, да, — ответил историк, — я так и подумал, что это вы. С Антоном Андреевичем я познакомился два дня назад, а Николая Васильевича у нас знает каждый. Собственно, я по делу, которым вы занимаетесь. Позвольте представить, господа, Агвана Доржиева. Мужчина-бурят слегка наклонил голову. Он был коротко брит и среднего роста. Держался просто, весь его облик говорил о глубокой религиозности. — Агван учился в Гоман-дацане при тибетском монастыре Дрепунг, он получил ученую степень лхарамбы и является приближенным Далай-Ламы XIII. Я рассказал ему о пхур-бе и деле, которое вы расследуете. У Трегубова голова шла кругом: жертвоприношения, кинжал, теперь еще тибетский монах. Он повернулся к Штольману: — Ну что ж, господа, работайте, а я вынужден вас покинуть. — Николай Васильевич, — с пониманием ответил следователь. — Что до вашей просьбы, — уже стоя в дверях, сказал градоначальник, — Яков Платонович, считайте, вы мое согласие получили. Действуйте. Когда за Трегубовым закрылась дверь, Штольман предложил посетителям сесть. Коробейников взялся за перо. — Вам что-то известно о ритуале? — Я удивился, — заговорил мужчина, — ритуал о-очень древний. Человек, который его использует, знаком с историей буддизма не поверхностно. — Что вы имеете в виду? — У него в Тибете был хороший учитель, — пояснил Доржиев. — Вы позволите взглянуть на кинжал? Штольман положил перед Доржиевым и Минаевым рисунок Анны. Лама смотрел недолго и глухо произнёс: — Кинжал изготовил тибетский монах. — Вы уверены? — Поверьте мне, — улыбнулся бурят, — вот только зачем? Ритуал давно не используется. — Возможно, ему хорошо заплатили. — Материальные блага — пыль. Предположу, что кинжал был утерян десятилетия назад и продан совсем недавно. — На черном рынке, — заключил Штольман. — Вы знаете, кто мог продать или купить? — В России буддизм пока не так популярен, община крайне малочисленна. Кинжал настоящий. Тот, кто смог себе его позволить, богатый человек и глубоко убежденный. — Хотите сказать, помешанный, — встрял Коробейников. — О, нет, — отозвался Доржиев. — Он в своем уме. Скажите, он перерезает горло жертве? — Да, все пять были убиты таким способом. Первая жертва была заколота в сердце. Чего он добивается? — Я не могу ответить на вопрос, Ваше высокоблагородие. — Послушайте, не думаете же вы, что он верит, что таким средневековым образом спасает людские души от пороков? — Вы знакомы с этим ритуалом. — Пришлось, — не стал увиливать Штольман. — Один из вариантов — очищение своей кармы. — Довольно отвратительный способ искупления собственных грехов, — заметил Антон Андреевич. — Не для того, кто в прошлой жизни был грешником, — ответил Лама. — Если он верит в силу ритуального убийства, то он не остановится, пока его не поймают, — сказал Минаев. — Какое место во всем этом занимает невинная девушка? Я читал о ритуале, но про девственницу там ничего не было сказано. — Девственница? — нахмурился Доржиев. — Впервые слышу. — Но разве одно из правил Будды не гласит не причинять вред живым? — продолжал задавать вопросы сыщик. — Выходит, последователь Будды нарушает одно из главных его правил. — Существует множество ритуалов, господин судебный следователь, какие-то из них древние и тёмные, за века они обросли легендами. Человек способен извратить все, любую религию. Я просил Ивана Павловича отвезти меня к вам, чтобы лично поговорить, увидеть изображение орудия убийства и понять, с кем столкнулось общество: с глупым подражателем или человеком, чей фанатизм вычленил из буддийской философии то, что подходило под его мировоззрение, извратил и уверовал. Штольман почувствовал холодок по спине и против воли поежился. Разговор ему не нравился. — К какому выводу вы пришли? — Вы имеете дело с фанатиком. Что до кинжала, я могу обратиться с просьбой в тибетские монастыри и узнать, когда в последний раз изготавливали кинжал, но если он был утерян или его выкрали, дальнейшую судьбу я не смогу проследить. — Буду вам благодарен. Если потребуется официальная бумага, не беспокойтесь. Доржиев понимающе улыбнулся. — Почему вы заговорили о невинной девушке? — Есть подозрения. — Кровь невинной девушки чиста. Считалось, ее использование усиливает действие любого ритуала, но тот ритуал, о котором мы говорим, не предполагает девственной крови. Если только — девица не конечная цель. — Все это — ради неё? — побледнел Штольман. — Во славу, — угрюмо ответил Минаев. — Но я склонен думать так же, как Антон Андреевич — ваш убийца просто сумасшедший. — Вы знаете её? — аккуратно спросил Лама, боясь показаться бестактным. Следователь качнул головой. — Значит, догадки. Хорошо. Так лучше. — Благодарю вас за ценную информацию, — ответил Штольман. Его мысли вращались вокруг Анны. Установить и за ней наблюдение? Приставить охрану? А если он ошибается и она тут совершенно ни при чем? Он так напряжен только потому, что дух Афанасьевой пришёл (!) к Анне и сказал про совершенство, а до этого Миронова видела сон, в котором убийца вытирает кровь с кинжала о её платок. Боже, скажи это вслух, поставят насмех всем участком. — Буду ждать от вас ответа. Доржиев поднялся, за ним Минаев. — Я постараюсь узнать в течение недели-двух. Прощайте, Яков Платонович. Когда они ушли, Штольман зашагал по кабинету. — Какие дела, Яков Платонович! — бросился в рассуждения Коробейников. — Что же получается, убийца в Тибете обучался, а потом, прихватив ритуальный кинжал, приехал в Россию и решил здесь карму почистить? — Антон Андреевич почесал затылок. — Околесица! Нормальному человеку такое в голову бы не пришло! — Антон Андреевич, опросите любовника Афанасьевой, кому и что он говорил об их связи. — У Афанасьевой был любовник? — Поручик. Найдите его. Убийца каким-то образом узнал об их романе. — Конечно. — Антон Андреевич подскочил с места. — Прямо сейчас и займусь. — Вы записали разговор? — Так точно. Запротоколировал. — Дайте мне. Штольман взял исписанные страницы и вернулся за стол. Он должен прочесть все в спокойной обстановке и обдумать. Не может быть, чтобы все ниточки вели к одной барышне — непонятной, необъяснимой, порой странноватой… барышне, которую он встретил на перроне. — Можете идти, Антон Андреевич.