Разыграй карту

Его руки сами легли ей на узкую талию, словно то было обычным, привычным и правильным. Где-то отдаленно он слышал крики, визги, чувствовал, как их толкают и задевают локтями, но не мог заставить себя не смотреть в эти глаза, в которых, казалось, отображалось прошлое. Ее взгляд обладал невидимой силой, притягивал, затягивал в бездну. Гипноз? Успел он предположить перед тем, как сорваться в пропасть. Штольман вдруг почувствовал, нет, вспомнил аромат сандалового масла — она наносила его перед сном. Он услышал треск дров в камине, тихий напев давно позабытой песни, прерываемой стуком дождя по ставням. Колыбельная, догадался Штольман. В отражении голубых глаз он увидел девушку — незнакомку? — в ночной тунике, она гасила свечи на прикроватном столике. Ее волосы убраны в белый, накрахмаленный чепец. По убранству спальни, внешнему виду девушки Штольман понял, что та принадлежала к высшему сословию. Служанка суетливо взбивала подушки, но все его внимание поглотила девушка. Она резко выпрямилась и обернулась, словно ее застигли врасплох, напряжённо замерла на секунду, а затем ее взгляд потеплел, улыбка прорезалась на лице... на лице Анны. Но то была не совсем Анна, словно сестра-близнец: так похожи и такие разные. Штольман чувствовал сбивчивое дыхание Анны на своей щеке, стук быстро бьющегося, взволнованного сердца. Ни она, ни он не отстранялись друг от друга. Мир для них остановился, происходящее вокруг утратило смысл. А потом над головой Анны прогремело, будто колокол ударил: «Я сожгу весь Париж, если будет нужно!». «Моя!» «Моя!» Перед глазами Анны разрасталось пламя, жар лизал щеки, будто она сейчас находилась возле огромного костра, а не в галерее. Злобно каркали чёрные, огромные вороны. Толпа ликовала, кричала: «Сжечь! Сожгите ее! Ведьма!». Обессиленная от пыток, она не могла идти, и стражник нёс ее на площадь. Она, в полубессознательном состоянии, плохо понимала, кто привязывал ее к столбу. Хлопья снега падали на засаленные, спутанные волосы. Порванное платье обнажило раны и синяки. Одна нога покраснела и распухла, от нее исходил запах гнилого мяса; начался некроз. Ее бросило в дрожь. — Нет! — вскрикнула Анна. — Я не хочу! И прошлое Белль рассеялось перед взором, как утренний туман, и Анна снова увидела Штольмана. Он опустил руки, приписав ее возглас на свой счет. Он хотел бы отступить, но сам был прижат спиной к стене. — Яков Платонович... я... Штольман хотел извиниться, ибо того требовали приличия, но разум его протестовал, да и мысли его были заняты представшей ранее перед глазами картиной. Что он увидел? Наваждение? Из-за расследования дела Робин Гуда он мало спит. Быть может, то игра воображения? Но почему тогда участилось сердцебиение? — Боже мой! Аннетт! — сквозь шум долетел голос прорвавшегося к ним дяди. — Ты в порядке? Сам того не подозревая, Петр Иванович нарушил неловкое молчание. В то время как через густой людской поток пыталась прорваться Нина, дядя с поразительным проворством опередил и ее, и Клюева, из чьих рук минуту назад в горячке выбили бокал шампанского. Анна моргнула и отстранилась от Штольмана, с неохотой разжала пальцы на лацканах сюртука. — Ты не пострадала? — продолжал Миронов. — Яков Платонович! Слава богу, полиция здесь, надеюсь, вы примите меры. Анна, дорогая, на тебе лица нет. Ей нужно на воздух. — Анна Викторовна, — подоспел Клюев, в одной руке он держал уцелевший бокал шампанского, — с вами все хорошо? Люди будто с ума посходили! — воскликнул Андрей Петрович, когда какой-то джентельмен бессовестно отдавил ему ногу и скрылся с места преступления, даже не извинившись. — Неслыханно! — Нина Аркадьевна с поразительным проворством пересекла зал и остановилась возле Штольмана, для надёжности взяла его под руку — поток людей не заканчивался, казалось, выставку посетил весь Петербург, но следователь не заметил, как фрейлина ухватилась за него, все его внимание поглотила перепуганная толпа. На выходе раздавались крики и пререкания; публика пыталась выбраться на улицу во что бы то ни стало. Миронов сжал холодные пальцы племянницы и потянул ее на себя. — Уходим, уходим. — Всем оставаться на местах! — сквозь гам разлетелся по залу твёрдый голос Штольмана, но его мало кто послушал. — Проклятье, — прорычал он, понимая, что вместе с неповинными помещение покинет и убийца, а значит, полиция снова оступилась, газеты запестрят заголовками, как скверно несут службу стражи порядка. — Нельзя, чтобы они покинули галерею. — Что ты предлагаешь сделать? В такой суматохе никто, кроме Анны, не заметил фамильярное обращение фрейлины к сыщику. — Полиция! — прокричал Штольман и выстрелил в вазу, стоявшую в углублении стены напротив, желая достучаться до публики. Прозвучавший выстрел заставил людей остановиться. — Никто не покинет здание, — решительно заявил следователь, — все останутся здесь. — Помилуйте! Да что же это! — заголосили женщины. — Просто невозможно! Когда это кончится? — нетерпеливо восклицали господа. — Нам с убийцей прикажете находиться бок о бок? — Господин Штольман, — поддержал Клюев, — что вы себе позволяете? Ситуация складывалась патовая. Не тратя лишнего время, Штольман приказал служителю галереи послать за городовыми, а сам направился во вторую залу. — Я с вами, Яков Платонович, — без церемоний заявила Анна и с прытью бросилась следом, не удостоив ни дядю, ни Нину Аркадьевну взглядом. — У меня нет желания спорить с вами, Анна Викторовна, хотя я считаю, ваше присутствие не необходимо. Они проследовали во вторую комнату и увидели на полу в неестественной позе молодую женщину. Анну замутило, но она с мужеством пошла за сыщиком. Когда он присел возле тела, Анна обернулась назад и возмущённо нахмурилась — публика, переселив страх, поддалась любопытству и остановилась на пороге. — Жива, — сказал Штольман и снова измерил пульс. — Крови нет. — Продолжая стоять на одном колене возле так называемой жертв, следователь взглянул снизу вверх на Анну. — Нюхательная соль есть? Анна достала небольшой пузырёк и молча протянула, затем опустилась рядом с девушкой и положила ее голову к себе на колени. Штольман поднёс нюхательную соль и через несколько секунд веки незнакомки затрепетали, она издала болезненный стон и приоткрыла глаза. — Обычный обморок, — сухо констатировал следователь. — Ничего удивительного, столько людей сюда набилось. — Он поднялся и повернулся к зевакам. — Это не убийство, а обморок. Вы смотритель? Анна видела, как Штольман, не тратя больше ни минуты драгоценного времени на болезную барышню, устремился к коренастому, седовласому мужчине. — Как вы себя чувствуете? — участливо спросила Анна. — Что-нибудь болит? Анна не услышала ответа — перед ней вырос дух последней жертвы Робин Гуда. Женщина сбросила с головы капюшон насыщенного винного цвета, вытянула босую ногу и сделала короткий шаг. Под ней образовался лёд. — Помоги мне... помоги... — Аннетт, позволь, — дядя оказался как нельзя вовремя и принял из рук племянницы ослабевшую барышню. — Врача бы, господа. Ну, не стойте, в самом деле! Анна поднялась и почувствовала, как мороз коснулся ее щеки. — Помоги... — Покажи мне, — сказала Анна и сама удивилась своей находчивости. Дух жертвы не приходил к Анне ни разу, и ее подозрения о воздействии Штольмана на способности только укрепились. Перед взором возникла гостиная, душная, наполненная красивыми, нарядными дамами и кавалерами. Лилось рекой шампанское. Летели смех и шутки. Она играла в карты, хоть занятие и было для женщины ее круга неприличным, состояние покойного супруга позволяло попирать социальные нормы. Ей снова не везло и меж тем она увеличила ставку. Смеялась до неприличия и пила бокал за бокалом. — Вы не остановитесь, — раздался над ее головой мужской голос, будто эхо разнеслось. Анна вздрогнула вслед за женщиной. Картинка внезапно померкла. — Он не остановится... — произнёс дух и протянул прозрачную руку. — Не остановится. Комната поплыла перед глазами. Анна оступилась, но вовремя схватилась за стену. На неё налетел дух убитого купца, будь Ефремов из плоти и крови, то сшиб бы с ног, но он лишь прошел сквозь Анну. Затем появилась Каменская, следом государственный контролёр, внук графини и, наконец, последняя жертва. Все они устремлялись к Анне, кто-то проходил сквозь неё, а кто-то врезался в стену рядом и исчезал, они будто хотели достучаться до неё, и каждый из них шептал: — Посмотри... посмотри... оглянись. Он здесь. Здесь! Здесь! Но Анна видела лишь лица знакомых. Она видела дядю, склонившегося над бедняжкой, видела Нежинскую со вздёрнутой бровью, чей взгляд, казалось, желал исполосовать Миронову. Она видела, как Клюев, обогнув толпу, решительно направлялся к ней. — Яков Платонович! — позвала Анна. Нет, это слишком. Она не может этого вынести. — Помоги... помоги... освободи... Ей чудилось, будто духи затягивают ее в бездну. Она закрыла глаза руками, чувствуя, как земля уходит из-под ног, как кровь шумит в ушах. — Яков Платонович! — взмолилась она, не надеясь быть услышанной, колени подломились, и в следующую секунду ее хрупкие плечи сжали твёрдые, тёплые руки. — Я здесь. Он уже говорил ей это раньше. Он уже когда-то обнимал ее так. Но когда? Кому принадлежат воспоминания — Белль или Гизеле? Разве мог одержимый страстью герцог относиться к ней с такой добротой? — Все хорошо. Щекой она коснулась его сюртука, на миг зарываясь лицом на груди. — Вы в безопасности. В безопасности. Он был прав. Рядом с ним ей спокойно. Словно штиль после шторма, его объятия дарили умиротворение и тепло, в них хотелось раствориться. — Анна Викторовна, вы слышите меня? Она захотела ответить ему, как перед глазами все закружилось, поплыл пол, и слова, которые произносились шепотом, стали звучать набатом: «Помоги! Помоги!». В глазах потемнело, заволокло пеленой. В комнате царил мрак, лишь пара свечей освещали... алтарь. На стенах нарисованы неизвестные символы, наклеены вырезки из газет. В центре на букенде лежал старый, с пожелтевшими страницами раскрытый фолиант. Она увидела окровавленный нож, бокал, наполненный чем-то красным. В зеркале мелькнул мужской силуэт, но так быстро, отчего Анна не успела разглядеть ни лица, ни очертания темной фигуры. Зато в поле зрения попал женский белый платок, расшитый кружевом. Ее сердце пропустило удар. Прежде, чем потерять контроль над видением, Анна ухватилась за Штольмана. Это был ее платок. Она различила инициалы, да даже без них она бы узнала свою вещь. В следующее мгновение мужчина стёр кровь с ножа, белоснежная ткань окрасилась в багровый цвет. — Яков Платонович... — тихо позвала Анна. — Алтарь. Он сделал алтарь. Штольман уже перестал чему-либо удивляться или пока только делал вид. — С чего вы взяли? — Видела. Только что. — Она подняла на него встревоженные глаза, гадая, делиться ли информацией дальше. — У него мой платок. Он наклонился к ней так близко, что Анна уловила тонкий аромат парфюма. — О чем вы говорите? — Еще он собирает вырезки из газет о себе, — продолжала Анна, как будто боясь упустить что-то важное. — Книга! Он использует какую-то древнюю книгу, я не смогла разглядеть, на каком языке написаны тексты. Все, что он делает, он делает осознанно. Это никакой не спаситель угнетенных, Робин Гуд — жестокий убийца. — И вы все это увидели? Сейчас? — Анна Викторовна, — окликнул Клюев и приблизился к ним, — ваш дядя просил передать, что ждет вас на улице. Нам лучше не задерживаться здесь. Экипаж подан. Я обещал вас сопроводить. Анна не решилась говорить о делах при Клюеве, она лишь многозначительно посмотрела на Штольмана и позволила Андрею Петровичу себя увести из галереи. Выставка все равно была испорчена инцидентом, люди начинали расходиться. — Что только этот Штольман себе позволяет, — заговорил Андрей Петрович, как только следователь остался позади. — Стрелять в помещении! А если бы он ранил кого-нибудь? — Никто не должен был покинуть галерею. Мы ведь не знали, что это не убийство. Учитывая серию убийств за последнее время, поведение Якова Платоновича объяснимо. — Меньше всего я ожидал убийства на выставке. Робин Гуд не убивает на публике. Анна остановилась на крыльце и сощурилась. — Откуда вы знаете о его предпочтениях? Зря журналисты дали ему такое прозвище, он обычный убийца и не заслуживает людской любви. То, что он убивает состоятельных людей, не делает его заступником слабых. — А если он — единственная надежда? — Надежда? — возмущённо фыркнула Анна. — Чья же? — России. — Так он представляет интересы нашей страны? Какие у вас фантазии, Андрей Петрович! Неужели вы им восхищаетесь? Вместо ответа Клюев молча подал руку и помог спуститься по скользким ступенькам к двуколке. Петр Иванович заканчивал разговор и, заметив племянницу, откланялся. — Что делается! В какое опасное время мы живем. Мир постепенно сходит с ума, — произнес Миронов. — Теперь стоит барышне потерять сознание, как все сразу думают об убийстве. Анна устроилась в двуколке, не переставая думать об алтаре и о том, что ей пытались сказать духи. Почему они просили о помощи? Поздно вечером ей доставили записку от Штольмана. Он просил о встрече завтра утром.