Взаимопомощь

Пьер взглянул на бритву в своих дрожащих руках и поджал губы. Усталость... Иногда дрожь прекращалась, но от малейшего движения начиналась вновь. Лезвие весело блестело в электрическом свете, отражая то лампу, то часть лица, то кафель в мелкий узорчик. О том, чтобы хотя бы поднести его к лицу, не могло быть и речи, но и отступать... — Андриан, — негромко позвал граф, — не мог бы ты мне помочь? Итальянец появился в дверном проеме с недоеденным бутербродом в руке. Он не ожидал застать Пьера полуобнаженным, с полотенцем, перекинутым через плечо: — Bello, bello, — хмыкнул он, будто речь шла о красотке, только что увиденной на улице. — Зачем позвал? Похвастаться? Пьер улыбнулся уголком рта и поднял правую руку, все еще сжимавшую бритву. — Ни в коем случае. Посмотри на это. Андриан помолчал, дожевывая бутерброд. — Допустим. А почему бы тебе не отрастить бороду, все равно никто не видит? — Исключено. К тому же, ты меня видишь, разве нет? — А мне-то какое дело? — и он уже развернулся, чтобы уйти, но Пьер, ничуть не раздраженный внезапной резкостью, отложил бритву: — Андриан, пожалуйста. Может, дело было в мягкости его тона, но тот вздохнул и отправился за стулом. — С меня только ничего не спрашивай. Это ты меня уговорил, — проворчал он, убирая от лица настырные пряди. — Swing your razor high, Sweeney, — только и ответил Пьер. Впрочем, Андриан был удивительно ловок и обращался с бритвой, может быть, даже увереннее, чем сам граф. — Наклони голову, будь добр, — сказал он, поправляя лезвие. Пьер слегка запрокинул голову, но итальянцу этого показалось мало, и он, недовольно щелкнув языком, потянул за волосы. — Я бы не... — Даже не пытайся разговаривать, если не хочешь поесть мыла. Граф закинул ногу на ногу и обхватил ладонями колено, показавшееся даже более костлявым, чем обычно. Осторожно повернув его голову, Андриан провел бритвой по щеке. Один раз, другой. Он ничего не говорил, плотно сжав губы и полностью сосредоточившись на своем занятии. Пьер старался держать глаза прикрытыми, но все же иногда бросал короткий взгляд на лицо итальянца: очень уж необычно было видеть его сосредоточенным, с морщинкой между бровей. Было в этом что-то очаровательное. Хотя, может быть, его выражение лица было связано с тем, что бортик ванны был холодным, узким, и врезался в бедра. — Тебе вообще удобно? — спросил он, стоило Андриану ненадолго прерваться. Тот нахмурился сильнее. — Нормально. Лезвие коснулось шеи. Пальцы, слегка натянувшие кожу, показались удивительно горячими по сравнению с ним. — Ничего не говори. Пьер и не собирался, в том числе и потому, что сомневался в своем голосе: хриплый ли, ниже ли обычного, пусть даже всего на полтона, он его выдаст. Андриан не торопясь провел бритвой по шее сверху вниз. Затем еще раз, ничуть не оцарапав. Правда, чтобы проделать это, ему пришлось наклониться довольно близко, и Пьер невольно затаил дыхание, думая, слышит ли этот итальянец стук его сердца. Хорошо, если нет: все это было бы совершенно бестактно. Ему просто сделали одолжение, не следует злоупотреблять этим. В конце концов, это нервное, да и от утреннего эспрессо давно следует отказаться. Андриан работал уверенно, но не быстро. Волосы мешали ему, и Пьер едва удержался, чтобы не отвести их от зеленовато-смуглого лица. — Вот черт, — пробормотал Андриан. — Наверное, мне нужны очки. Или больше света. И наклонился еще ближе. Граф прикрыл глаза, заставляя себя дышать размеренно и глубоко. — Позволь, я принесу лампу. Но юноша легко надавил на его плечо. — Сиди, я почти закончил, — и не убрал руку, хотя Пьер больше не собирался никуда уходить. Наконец все было готово, и Андриан, стерев остатки мыла, стал приводить бритву в порядок. Пьер пробормотал слова благодарности, включил воду и согнулся над раковиной. Он думал, что итальянец воспользуется возможностью и уйдет; везде, кроме тесной ванной, они будут на безопасном расстоянии и снова смогут перешучиваться, будто ничего не было и нет. Но Андриан вместо этого дождался, пока граф закончит, откинул волосы и коснулся его шеи горячими губами. Он хотел воскликнуть: «Что ты делаешь?!», призвать юношу к порядку, но смог издать только едва слышный вздох — и Андриан, ободренный его молчанием, опустил руки на бедра. — Доволен? Обнаженной спины касалась мягкая ткань старой и выцветшей футболки; если запрокинуть голову, можно положить ее на плечо юноши, теплое, гладкое, пахнущее оливками и лимоном. Тогда он вновь проведет по шее кончиками пальцев, но уже просто так, прижмет губы к виску и скажет... не важно, что скажет, пусть бы и совершеннейшую глупость — но пусть он будет рядом. — Вполне.