Добросердечен, лишь на словах

       Кейко боится Джея. Боится его жутких, будто бы слепых, глаз. Боится его длинного, острого копья с чёрным лезвием. А ещё сильнее боится умереть. От кровоточащих ли ран на груди или острых волчьих зубов, не важно. У Джея в запасе миллионы способов для «казни зла». Он никогда не говорит об этом и от его молчания ещё страшнее. Кейко видит достаточно. Видит, как костлявые пальцы разрывают плоть, слышит как челюсти с хрустом ломают шейные позвонки. Чувствует запах крови. Он насквозь пропитал чёрное кимоно, тусклую рыжую шерсть, пряди тёмных волос. Когда действует Джей — он беспощаден. Жесток, свипер, ненасытен. Внезапный как смерть, неподкупный как судьба. Видеть его в бою — зрелище незабываемое. Оттачиваемое годами мастерство поражает. Взмахи его копья точны. Стоит Джею впиться в рукоять и он превращается в безжалостную машину. Кровь, крики, злобный смех. Всё, что помнит Кейко. И ещё помнит, как в глазах темнеет и она падает на землю. Теряет сознание. Это происходит каждый раз, когда в нос ударяет знакомый мерзкий запах. Потому что у Кейко боязнь крови. И Джей не лечит. Но сказать она об этом не может. Хоть и хочет.        — Кейко, — мокрые ладони на плечах грубо трясут кошку, пока она не распахивает карие глаза, — ты в порядке?        У Джея испуганный вид. Сидит на коленях перед лежащей на земле Кейко, приподнимает её хрупкое кошачье тельце. Держит в своих грубых холодных руках. Дышит тяжело. Становится ясно — его волнения искренни.        — Всё хорошо, дядя Джей, — Кейко говорит тихо. В горле першит, она приоткрывает рот, чтобы продолжить, но дрожащих губ касается палец Джея. Ещё тёплая кровь стекает в рот кошки. Её кисловатый вкус отвратителен. Кейко стискивает зубы, чувствует как к горлу подкатывает тошнота.        — Не беспокойся, Кейко, — волк обнимает кошку, — я убил их. Я убил их всех. Тебе нечего бояться.        Сжимает тело до хруста в рёбрах. Кейко слышит его сердцебиение, дыхание. Она не боится всех этих бандитов, самураев, она боится Джея. Она боится, что однажды почувствует руки не на спине, а на шее. Почувствует, как он душит её. Смеётся. Улыбается. А улыбка у Джея страшная, мерзкая. Широкая, обнажает зубы. Кейко видела её не раз. Копейщик щурит глаза, что зловеще блестят, взглядом пожирает жертву. Или косится на кошку. Она точно не знает. Зрачков у Джея нет. Его улыбка значит лишь одно — он в любой момент готов рвануть вперёд, воткнуть лезвие копья в живот врагу, вонзить зубы в его плоть. Разорвать горло ещё живой жертвы на куски или бессмысленно быстро тыкать в её тело копьём, оставляя сотни рваных ран. Истерично смеяться, забрызгивая всё вокруг кровью. Вцепиться в волосы жертвы, вырывать с корнем. Впиться в её губы. Со стороны выглядит как поцелуй. Но Кейко знает — Джей лишь хочет откусить жертве язык. Прожевать, проглотить. Так много способов сделать больно умирающему воину, чтобы в конце повернуться к Кейко с кровью на губах. Улыбнуться. Обычно, именно в этот момент кошка теряла сознание. И она ненавидит себя за то, что это никогда происходит раньше. От воспоминаний больно. Но ещё хуже от осознания того, что это беспощадное одержимое существо сейчас обнимает её тело.        Кейко демонстративно кашляет. Она задыхается в объятиях волка. То ли от его нежности, то ли от запаха крови. Чуть не теряет сознание снова, но копейщик вовремя отстраняется.        — Позволь мне понести тебя, — не вопрос. Приказ.        Джей с лёгкостью берёт на руки безвольное кошачье тельце. Не сопротивляется. Сковывает страх, отвращение. Утыкается мордой в кимоно Джея. На нём свежая кровь. Тут же одёргивает голову, трёт рукавом глаза. Она вся в крови. Чёрт, чёрт, чёрт.        — Ты бледна, — Джей в упор глядит на кошку.        — Всё хорошо, правда, — неискренне, потому что кошке стоит больших усилий выдавить эти строчки из себя, — дядя Джей.        Копейщик не отличает искренности от наигранности. Потому что сам едва ли может говорить с эмоциями. Списывает всё на усталость Кейко. Может, действительно наивен, может просто не хочет думать, что его единственный близкий зверь боится его. Не имеет значения.        Джей целует Кейко в лоб и с его губ течёт кровь. Кошка закрывает глаза, сдерживает слёзы. Не знает, почему хочется плакать. От страха или отвращения. Утыкается мордой в кимоно копейщика, размазывает кровь. Мокрый. Волк мокрый с ног до головы. Чёрная ткань липнет к его телу, под ней видно худощавый силуэт. Кейко видит его таким не впервые. Стоит среди мёртвых тел, такой гордый и уставший. Довольный. Пот, кровь. Действительно, стиль борьбы Джея требует усилий. Мастерство читается в каждом взмахе, каждом движении. Завораживает, ужасает. Ах, если бы после боя от Джей пахло только по́том…        Во лжи нет смысла, особенно когда врёшь самой себе. Ты можешь затыкать уши, бежать, но какой во всём этом толк, если безжалостная рука осознания готова в любой момент вырвать тебя из пучины невежества и грубо сжать пальцы на твоей шее, лишая возможности говорить? Кейко знает — нет нужды, нет удовольствия врать самой себе. Без Джея она не протянет и дня. Потому что не может постоять за себя, потому что нуждается в сильном защитнике. Просто потому, что привязана к Джею. Говоря проще — любит. Почти как родного отца. Почти.        Джей никогда не заменит Кейко отца. Как бы он не старался. А кошка видит, он пытается. Обращается с ней нежно, говорит тихо и ласково. Никогда не пытается сделать больно. Это, кажется, минимум что должен делать отец, но даже это у копейщика не выходит. Кейко больно, страшно. Ужас душит, челюстями смыкается на глотке, а живот выворачивает от отвращения. И непонятно отчего противно. То ли от улыбки Джея, то ли от вида распотрошённого тела перед ним. Живот жертвы разорван, запачкан кровью, грязью и часть внутренних органов небрежно извлечена из остатков воина. Кейко точно не знает, как корректнее назвать то, что копейщик держит в руках. Какой-то внутренний орган. Это не имеет значения. Джей и сам не знает. Впивается зубами, откусывает половину. Кровь брызжет, пачкает его морду. Вытирает рукавом, поворачивается к Кейко. Его забота — протянуть кошке орган. Но, кажется, она не ценит. Не сдерживается, блюёт на землю. Делает шаг назад, падает без сознания. Копейщик так хочет демонстрировать любовь, но не может. Делает это неправильно.        Кейко желает перестать прокручивать в голове больные, мерзкие воспоминания, но не может, пока Джей рядом. От мыслей тошнит и на языке появляется фантомный вкус рвоты. Погружается в себя настолько глубоко, что не помнит, как оказывается в деревне. Всё ещё на руках Джея. Руках, что так беспощадны в обращении с копьём, но так нежны, касаясь Кейко. От них пахнет мертвечиной, кровью и по́том. Парадоксально, насколько волк ласков с кошкой. Зачем же Клинку Богов такая слабая забитая спутница? Тащится за ним обузой, лишь ненужный груз ответственности. В конце концов, когда копейщик несёт на руках бледное тельце, он становится безоружен. Готов стать лёгкой добычей, чтобы Кейко не стала трупом? Джей правда сумасшедший, раз продолжает выхаживать кошку. Кошку, которая не разделяет его любви к вкусу крови. Кошку, которой никогда не станет отцом.

—

       Темнеет рано. Раньше обычного. По крайней мере, так кажется Кейко. Не хочет засыпать. Гостиница, где они с Джеем остановились, маленькая, на самом краю деревни. Комната небольшая и почти даже уютная. Кейко отрывается от крошечного окна, смотрит на одеяла в углу. Место на них едва ли хватит на двоих, но кошка знает — Джею без разницы. Он совсем не против спать на твёрдых досках. Одеяла для Кейко. Потому что это его забота. Его попытка заставить кошку почувствовать себя в безопасности, уюте. Как великодушно с его стороны.        Кейко садится на одеяло, вздыхает. Глаза слипаются сами собой, но засыпать в объятиях Джея не хочется. Выбора нет, в голосе копейщика мольба.        « — Позволь мне спать в одной комнате с тобой, — Джей наклоняет вперёд голову, жалостливо поднимает брови, — я хочу быть рядом, если что-то произойдёт.        Прячет руки за спину, прижимает уши к голове. Чуть поворачивает голову в сторону копья, стоящего у стены. Кейко несколько секунд смотрит на волка, молча колеблясь между вариантами ответа. Он глядит, верно, на неё и кошке кажется, что вот-вот сорвётся на скулёж. А может виновато смотрит в пол. Угадать сложно и воображение само дорисовывает, куда устремлён взор пустых белых глаз. Видно только, что его морда замерла в немой мольбе. Опущенные уголки рта, вздёрнутые чёрные брови. Отчаянно пытается имитировать эмоции. И получается слишком хорошо. А может, не пытается. Действительно хочет быть рядом. Копейщику правда тяжело даётся пародировать эмоции и кошка может с большой вероятностью сказать — сейчас он не блефует.        — Хорошо, дядя Джей, — кивает, расплывается в неискренней улыбке.        И волк тут же выпрямляется. Щурится, благодарно улыбается. Отказать Джею действительно тяжело. Не из страха, из нежелании расстроить. И она сама чувствует себя хорошо, когда тот улыбается искренне счастливо, а не кровожадно скалится. Но это состояние покоя не длится долго, лишь до того момента, пока кошка не вспоминает, кого называет дядей. Божественного Клинка, Демона-копейщика. »        Пока волк рядом, Кейко никто не посмеет сделать больно. Кроме самого Джея. Вероятно.        Копейщик переворачивается на спину, сопит. Его изрезанная шрамами грудь едва заметно вздымается. Кейко видит метки сражений, когда пояс кимоно слабеет и чуть оголяет торс волка. Глаза Кейко привыкли к темноте и она лениво разглядывает морщины на морде Джея. От возраста или усталости? Спрашивать об этом невежливо, остаётся гадать. На щеках, носу маленькие, едва заметные царапины. Их не так много. На груди, пояснице гораздо больше. И они выглядят чудовищно. Кейко вздыхает. Кажется, её воротит не только от вида крови и внутренностей, но и шрамов. Ей противны мысли о том, что в этом жестоком мире звери вынуждены наносить друг другу увечья, лишать жизни. Неправильно, беспощадно, несправедливо. Если бы дедушка Кейко был здесь… Он бы обнял кошку. У него мягкие, тёплые ладони и искренняя улыбка. Он с роду не держал в руках оружия. И умер от рук бандитов. Таких же бесчестных, свирепых, кровожадных как и Джей. Так ли много между ними отличий? Лишь в том, что копейщик думает, что действует во имя божественных сил. Не отдаёт себе отчёта в том, что творит.        Кейко мерещится кровь на губах волка. Во сне облизывается, хмурит брови. Кошке становится противно и она переворачивается на другой бок. Подставлять Джею спину кажется ей небезопасным, но всяко лучше мерзких кровавых галлюцинаций. Кейко так от них устала, что они скорее раздражают, чем пугают. С тех пор, как она путешествует с Джеем, видения преследуют её всюду. Во снах и наяву, мерещатся в тени деревьев и на свету. Каждый раз, когда она заглядывает в глаза волку, ей чудится кровожадный огонь, который обыкновенно туманит разум копейщика, стоит тому лишь учуять знакомый металлический запах. В эти моменты она не узнаёт Джея. В прочем, в последнее время галлюцинации стали настолько частыми, что Кейко сложно видеть в копейщике того, кого она видела в первую их встречу. Героя, что спас её от бандитов. Джей называет себя добросердечным, несущим добро, освобождающим мир от зла. Но таковой он лишь на словах. На деле Божественный Клинок безумен и ненасытен до крови.        Джей переворачивается на бок, прижимается грудью к спине Кейко. Пробирают мурашки. Она не успевает отодвинуться, как волчьи лапы ложатся на её тело, прижимая ближе к копейщику. Держат крепко.        В объятиях Джея страшно. И холодно. В его жесте не читается злых намерений, наоборот. Хочет быть ближе к Кейко. Хочет защитить. Ну, по крайней мере, так хочет думать сама Кейко. Что происходит в голове Джея — навсегда загадка. Но знать и не хочется. Наверняка что-то мерзкое, некрасивое. Тело кошки не противится, когда волк прижимает её ближе. Не шевелится — боится острых когтей.        Джей кладёт подбородок на макушку Кейко, зарывается носом в её густые тёмные волосы. Они неухоженные, спадают на бежевую кошачью морду. Дышит над самым ухом. Кейко в любой момент готова почувствовать, как пальцы раздирают плоть, неторопливо вытаскивают внутренности из живота. Как волчьи челюсти легко рвут кожу, вгрызаются в хрящи ушей. И кажется, что ночную тишину вот-вот разорвут её собственные крики, звуки рвущейся плоти, смех Джея. Галлюцинации тяжело контролировать, особенно когда смертельно устала. Но даже они не так страшны, как осознание того, что копейщик действительно способен на такое.        Но ничего не происходит. Волк продолжает спокойно дышать, прижимая к себе Кейко. Кошка касается его пальцев лишь чтобы убедиться, что на них нет крови. Привиделось. Снова. Холодный пот, облегчение. Кейко рада знать, что этой ночью не умрёт в объятиях копейщика. Его руки, что днём разрывают звериные глотки, сейчас расслаблены, дотрагиваются до кошачьего тела, прижимают то к груди волка. Его челюсти, что в ярости способны сломать даже кости, сейчас почти неподвижны, касаются макушки Кейко. С уст срываются не пафосные, бредовые речи о идее превозношения чего-то всемогущего, а лишь редкие вздохи. Кошка вслушивается, убеждается, что волк не шепчет угроз или имён, снова чувствует облегчение.        В комнате тихо-тихо. Лунный свет ровными пятнами ложится на твёрдый пол и лишь чёрное лезвие копья угрожающе блестит в его лучах. Напоминает о том, кто такой Джей на самом деле. Следует почувствовать себя в безопасности, но Кейко не смеет. Рядом с Джеем не бывает хорошо. Рядом с Джеем всегда холодно, страшно, больно. И ей больно не физически. Морально. От того, как копейщик с лёгкостью режет её принципы, словно нож масло.        — Кейко…        Не послышалось. Джей продолжает спать в обнимку с кошкой. Ему так спокойно рядом с ней. Верно, чувствует себя таким надёжным защитником. Как наивно. Кейко продолжает делать вид, что верит и любит как отца. Ей ничего не остаётся, потому что однажды она боится почувствовать лезвие внутри себя. Слишком боится, что говорить правду. Слишком привязана, чтобы уйти.