Гримуар Баал

      — Как прошла ваша поездка? — поинтересовалась Кейлия, когда король, наконец, вернулся в столицу в первый же день второго летнего месяца.       Ещё до начала утреннего совета у них было немного времени, чтобы поговорить: обменяться последними новостями, справиться о самочувствии и совсем чуть-чуть, буквально пару минут, посвятить тому, чтобы пообщаться, как отцу и дочери. Кейлия в любой момент могла повлиять на мнение отца в любом вопросе, однако всегда помнила о рамках и тонкой границе между семейными узами и неповиновением прямому приказу. На совете она будет принцессой, для которой слово короля — закон, однако сейчас она была всё же дочерью, которая, взяв отца под руку, медленно шла с ним до зала собраний королевского совета.       Дворец утопал в солнечном свете и был полон суетливых слуг, начавших приготовления к празднеству в честь дня рождения Северина. Обычно Кейлия руководила всеми приготовлениями, решала, в какой цвет украшать залы, каких музыкантов и актёров приглашать, но в этот раз король сказал, что сам обо всём распорядится. Ему было важно хотя бы так подчеркнуть, что, несмотря на все невзгоды, он рад, что Северин вернулся ко двору, что его поддержат, и потому Кейлия не стала спорить. Единственное, к чему она приложила руку, так это к выбору одной конкретной театральной труппы из Хелфгота. Большего король ей не позволил: взвалил всё на себя, будто имел сотню лишних рук и примерно столько же часов в сутках, и совсем не замечал подданных, готовых выполнить любой его приказ. Время короля было драгоценно, и потому нельзя было тратить его бездумно, следовало распределить его на более важные вещи, пока ещё есть возможность. Об этом напоминал и Верховный чародей, и советник Антаг, и леди Аматея, с которой Кейлия впервые была согласна.       Королю нездоровилось, и если ещё пару недель назад этот факт удавалось скрывать, то уже сегодня об этом гудела едва не половина дворца.       Он становился всё более рассеянным, позволял себе пропускать слова собеседников мимо ушей и уходить в себя всё чаще. Он даже потерял свой величественный вид: широкие плечи опустились, прежде идеально прямая спина была сгорблена, карие глаза потускнели. Королю Эйтору было всего сорок шесть лет, но всего за несколько недель он будто бы постарел до шестидесяти. Кейлия разве что не находила в тёмных волосах седых прядей, но и не искала особо — король не терпел жалости к себе и точно бы заметил её взгляд. Он делал всё возможное, чтобы скрыть своё плохое самочувствие, и приближённые к нему придворные подыгрывали, однако от Кейлии ничего нельзя было скрыть. Капля магии в ней позволяла понять, когда ей лгали, и потому она сразу же спросила короля про его поездку в Уматн.       Он молчал почти десять минут, за которые они прошли коридоры и некоторые из залов Багрового павильона. Кейлия лишь слегка отклонялась в сторону, делала всего шаг или бросала один взгляд, как король молча позволял ей увести его, чтобы сделать очередной крюк и даже круг. Кейлия намеренно тянула время и лишь совсем немного мучилась из-за проснувшейся совести. Королю нездоровилось, а она вытащила его побродить по дворцу: глупость, да и только. Но Кейлии нужна была правда, а добиться её можно было где угодно, но только не в покоях короля, где он бы совсем разомлел и, возможно, даже не пустил бы дочь на порог.       — Отец? — улыбаясь, обратилась к нему Кейлия.       — Хорошо, — торопливо ответил король, рассеянным взглядом окидывая крыши домов города вдалеке, виднеющиеся через окна. — Тебе не о чем волноваться.       — Но я волнуюсь, — понизив голос, возразила она. — Через месяц к нам приедут ригарские послы, и если к тому времени…       — Тише, Кейлия. Не нужно лишних переживаний. У меня всё под контролем.       «Как-то не верится», — хотелось сказать Кейлии, но она благоразумно промолчала. Даже терпение отца, которое, казалось бы, было бесконечным, на самом деле таковым не являлось. Он был куда мягче своего отца, позволял советникам высказывать замечания и принимал их предложения, тогда как дед Кейлии просто приказывал всем замолчать, а в самом плохом расположении духа мог и пригрозить, что отрубит головы неугодным. Король Эйтор Девятый — хороший король, который прислушивался к нуждам народа и служил ему гораздо больше, чем народ — ему, но были вещи, в которых он оставался непреклонен. Например, своё здоровье или упрямство. Если уж сказал, что чувствует себя хорошо, то убедить его показаться лекарю можно было считать настоящей победой. Если уж решил, что потратит время, чтобы лично проследить за подготовкой праздника в честь Северина, значит, так и будет, и даже советник Антаг не убедит его, что внимания короля дожидаются более важные вопросы. Король, конечно, займётся и ими, выслушает каждую просьбу, рассмотрит каждое предложение советников, но во вред себе, совсем забыв об отдыхе, еде и сне.       Король часто доводил себя до изнеможения, занимаясь делами Мурона, и за это его любили подданные. И за это немного ненавидела Кейлия, ведь ещё пару лет, если не месяцев, и его организм просто не выдержит этого бешеного ритма жизни. Да, король должен отдавать себя Мурону, но не настолько.       — Может быть, я всё же возьму подготовку праздника на себя? — предложила Кейлия, изо всех сил изображая покорность вместе с наивностью. Король знал, что она куда жёстче и хитрее, но его сердце было слишком мягким, чтобы отказать ей, когда она начинала притворяться. — Позвольте мне сделать хоть что-нибудь! Вы весь в заботах, а ещё теперь, когда прибыл церер Фаберлан…       — Кейлия, не говори об этом без дозволения. Все дела, которые мы обсуждаем на собраниях, там и остаются.       Кейлия, слегка повернув голову, чтобы отец не заметил, закатила глаза. Конечно, король был прав: незачем болтать о делах государства, о которых не должны знать простые люди, за пределами зала собраний. Но на советах король очень часто оставлял вопросы Кейлии без внимания, а советники и вовсе говорили так туманно, что она ничего не понимала. Будто не имела права знать, как продвигается расследование. Немного деталей Кейлия вытрясла лишь из Верховного: в первый же день, когда церер Фаберлан приволок в темницу пойманного эгерия, он выбил из него только его имя, а после этого как ни в чём не бывало разругался с церер Кроцелл, да так громко, что это слышали едва не во всём дворце. За три дня, прошедших с приезда церера Фаберлана, Кейлия ещё ни разу не смогла выяснить, кого именно он выслеживал и как продвигается расследование. Не знала она также, почему церер Фаберлан ругался с церер Кроцелл, но слышала, что чародей допрашивал Саву Уллис, пока сам принимал ванну. Маркус, болтавший об этом дольше всех, едва не умер от смеха, тогда как Северин был бледнее бумаги и каждый раз, когда речь заходила о церере Фаберлане, неестественно замирал и будто бы боялся пошевелиться. Лишь после того, как король позволил продолжил обучение магии, он перестал шугаться церера Фаберлана. Хотя Кейлия всё же предполагала, что на него повлияло общество церер Кроцелл.       О том, почему король приказал остановить занятия на самом деле и почему позволил продолжить, он не говорил. Кейлия догадывалась, собирала по кусочкам множество обрывков информации и складывала их в единую картину, но точного ответа из уст короля так и не добилась. Не то чтобы он был обязан отчитываться перед ней. Но когда два дня назад Северин спросил, сколько ещё король будет держать церер Кроцелл во дворце, тот сказал: «Пока не закончит твоё обучение». Великие Шестеро, Кейлия никогда прежде не видела, чтобы на лице Северина так быстро появлялась улыбка. Король бросил приказ легко, практически безучастно, а Северин мгновенно расцвёл. Казалось, он даже не заметил, каким рассеянным и задумчивым был его дядя.       Именно поэтому Кейлия продолжала по крупицам собирать информацию и допытываться до короля. Не остановил её даже строгий, предупреждающий взгляд, которым отец наградил её, как только она вновь открыла рот.       — Я лишь хочу помочь, — сказала Кейлия, выдерживая его взгляд. — Если вы будете вечно отстранять меня от дел и беречь, как дорогую куклу, то ничего хорошего из этого не выйдет.       В этом, пожалуй, был главный недостаток короля: он до того любил Кейлию, что чересчур сильно опекал её. Принцессу обучали языкам, истории, политике и сражениям, готовили к трону, который она рано или поздно займёт, о чём король будто бы забывал иногда. Пытался оградить её от нелицеприятной стороны управления Муроном, изредка намеренно умалчивал о проблемах на границе с Ригаром. Да, в пятнадцать лет она видела, как зачинщика бунта в Кифоре казнили, но это скорее исключение из правил.       — Неужели вы считаете, что я настолько слаба? — продолжила Кейлия, когда король так ничего и не ответил. Они уже подходили к залу королевского совета, и за резными дверями слышался оживлённый спор.       — Кейлия, не переступай черты, — нахмурившись, произнёс король. — Ты принцесса, а не королева, и до тех пор, пока не станешь ею, только я решаю, что тебе положено знать.       Кейлия знала, что он прав, но не могла подавить волну гнева, поднявшуюся в ней. Её с самого детства муштровали, чтобы в конце концов создать королеву, и только после смерти принцессы Селии король стал намного мягче и пытался оградить Кейлию от тревожных новостей всё чаще.       Она его не понимала: казалось, что почти три месяца назад её короля переломали так, что остались лишь кости, которые кое-как скрепили между собой да посадили на трон, а из Уматна и вовсе вернулся другой человек, в котором лишь изредка проскальзывало знакомое Кейлии величие, сейчас сменившееся чересчур навязчивой заботой.       Её это злило, но Кейлия не была такой уж дурой, чтобы и дальше высказывать своё недовольство или препираться на глазах у совета. Сразу же, как гвардейцы открыли двери, она натянула на лицо вежливую улыбку.       Которая тут же слетела, когда она заметила белое как полотно лицо советника Антага. Он никогда не выглядел таким напуганным.       — Ваше Величество, — проблеял он, вслед за остальными десятью членами совета поднявшись на ноги. — Ваше Высочество.       — В чём дело? — голос короля немного дрогнул, будто он вот-вот мог зайтись в кашле, однако никто этого не заметил. Или предпочли сделать вид, что не заметили.       — Мы получили донесение из форпоста в Мерете.       Король, наконец, отпустил руку Кейлии и молча прошёл к месту во главе стола. Она поспешила за ним, чувствуя себя странно без внимательного взгляда советника Антага — тот всегда провожал её, будто думал, что спугнёт этим. Сейчас старик был бледен и напуган чем-то. Генерал Виллард, оставшийся стоять даже после того, как советники сели вслед за королём, дождался его кивка и начал:       — Маленькое поселение недалеко от Мерета подверглось нападению позапрошлой ночью. Большая часть жителей были убиты, однако выжившие сообщили, что у некоторых из нападавших была форма ригарских солдат.

***

      — Нет, только не это, — простонал Северин, увидев стопку книг, ждущих его в комнате для занятий. — Опять читать всякую ерунду?       Иштар, стоявшая у окна и смотревшая на город, бросила ему предупреждающий взгляд.       — Это не ерунда, а серьёзные исследования.       — Я их читать не буду.       — А вы и не сможете, слишком уж сложно написано. Это, вообще-то, мои книги, хотела почитать, пока вы будете заняты делом.       Северин, севший на своё привычное место, едва не впился в подлокотники стула до скрипа дерева. Ни рассеянность дяди, ни гвардейцы по ту сторону двери его уже не волновали. Только то, с какой вежливостью и почтением Иштар сказала «вы».       Будто тот вечер ему просто приснился. Не было их разговора, не было тепла тонких мозолистых пальцев в его руке и не было желания, которое Северин все эти дни старательно удавливал внутри себя.       Неужели ему это лишь приснилось? Перебрал шампанского — вот и выдумал себе всякого… Но Северин был уверен, что это не выдумка. Он помнил разговор с Иштар так же хорошо, как и то, с какой силой он сжал бокал в своей руке, как тот лопнул, алкоголь полился на пол, туфли и брюки господина Фейвела, а стекло мгновенно собралось обратно.       — Ваше Высочество? — спросила Иштар, садясь напротив него. Из-за солнечного света, попадавшего в помещение через огромные окна, её белые волосы блестели, как жемчуг. Прищуренные глаза напоминали две капли расплавленного золота, такие же яркие и тёплые.       — Мы вернулись к формальностям, церер Кроцелл? — уточнил Северин, намеренно выделив вежливое обращение саркастичным тоном.       — Во время занятий я ваша наставница, а не подруга, — напомнила Иштар. — Итак, помните, на чём вы остановились? Рождение Гримуара Харахти в Эпоху Вечного Солнца, когда бог Четыре Лика спустился к людям, а антиматерия поразила его сердце…       — И он, обезумевший от боли, потерял контроль над погодой да сжёг южную часть Арама, — закончил за Иштар Северин. — Да-да, помню. И про засухи, песчаные бури и землетрясения помню. И про то, как Четыре Лика, избавившись от антиматерии, столетиями жил среди людей, помогал им восстанавливать города и страны, тоже помню, — торопливо добавил Северин, заметив, как наставница, подозрительно сощурившись, уже открыла рот, будто хотела продолжить историю. — Я что, должен зазубрить историю появления каждого Гримуара?       — Они появляются только тогда, когда баланс антиматерии и материи нарушается, — терпеливо напомнила Иштар таким тоном, будто объясняла неразумному ребёнку какую-нибудь элементарную вещь. — Гримуар Харахти родился и открылся чародею, жившему на заре Эпохи, после ставшей носить название Вечного Солнца, чтобы тот помог запечатать антиматерию и избавить Четыре Лика от вечной боли. Гримуар Готто родился, когда странник, живший тысячелетия назад, пересёк все моря и добрался до самого крайнего севера, где нашёл антиматериальный разрыв, о котором никто из чародеев не знал. Понимание того, в какие моменты истории человечества появлялись Гримуары, важно для понимания самих Гримуаров. У них нет разума, но есть воля, как у материи и…       — Я знаю, — не выдержал Северин. — Ты же меня только историей и пичкаешь.       Даже когда он увидел, как на лице Иштар промелькнули изумление и растерянность, Северин не извинился за свои слова.       Ему было страшно и волнительно, — сильнее, чем когда-либо за все девятнадцать лет жизни, — но он всё равно был намерен получить ответы на свои вопросы. Тот вечер ему не приснился, пусть даже Северин пытался убедить себя в обратном.       Все эти дни он старательно заглушал воспоминания об ужине у леди Аматеи, запрещал себе думать о том, что едва не сделал, но из раза в раз возвращался к одному-единственному моменту, когда, он был уверен, Иштар также сделала шаг вперёд. Северин убедил себя, что ему это лишь привиделось. Он был слишком пьян, чтобы мыслить здраво, ведь в ином случае он бы никогда не позволил себе даже подумать о том, что хотел бы сделать ещё один шаг вперед.       Он был пьян, хотя ни разу не глотнул шампанского.       В конце концов, после часов раздумий, из-за которых у него раскалывалась голова, и боли, которая копилась внутри и царапала стенки лёгких, он всё же понял, что ничего ему не приснилось. Он принял то, что случилось, и никому об этом не сказал.       Это же просто смешно: муронский принц, никчёмный, бесполезный и беззащитный, привязался к чародейке из Тель-Ра. Да так, что от её взгляда перехватывало дыхание, а в груди разливалось тепло.       Северин думал, что справится: подавит это чувство, притворится, словно всё так же, как и раньше, словно не хотел поцеловать Иштар, а после стыдил себя за одну мысль об этом. Но услышав «вы», сорвавшееся с её губ, у Северина будто что-то сломалось внутри.       Иштар тоже притворилась, будто всё так же, как и раньше, и от этого ему стало больно.       — Мы практикуемся, — наконец сказала Иштар, смотря ему в глаза. Северин едва не сдался, почти отвёл взгляд, но был рад, что всё же продержался до тех пор, пока она не заговорила. — Переходить к сложным заклинаниям вам пока рано, так что…       — «Вам», — повторил Северин, скривив губы и едва не подавившись ядом в собственном голосе. — Разве мы не стали друзьями? Какие друзья обращаются друг к другу на «вы»?       Иштар замерла на секунду, а после плавно поставила локоть на стол и опустила подбородок на ладонь, не отрывая взгляда от Северина. Было в её движениях нечто, напоминавшее ему лису, кравшуюся к добыче, которая и не догадывалась о своей скорой смерти.       — Разве друзья хотят поцеловать друг друга?       Северин вздрогнул всем телом, как если бы его наотмашь ударили. Все мысли, кое-как упорядоченные за эти дни, вновь рассыпались, загудели, как рой разъярённых пчёл. К лицу прилила кровь, а взгляд будто бы против его воли скользнул к губам Иштар.       — Я не дура и прекрасно поняла, что вы намеревались сделать, — между тем продолжила она, пока Северин изо всех сил старался вернуть себе былую уверенность. — Признаюсь, я даже на секунду решила, что могу поцеловать вас…       — Почему не поцеловала?       Северин мгновенно пожалел о сказанном, вжался в спинку стула и даже метнул взгляд на двери, обдумывая побег.       Как их разговор вообще дошёл до этого?..       — Я — ваша наставница, чародейка из Тель-Ра, — напомнила Иштар, ничуть не смущённая его вопросом, в отличие от Северина, лицо которого до сих пор пылало, — а вы — принц.       — И? — только и сумел выдавить Северин.       «Великие Шестеро, замолчи! — приказывал он себе, из последних сил пытаясь подавить смущение. — Идиот, что на тебя нашло?»       С чего его так взволновало, что после ужина у леди Аматеи он почти не видел Иштар, а теперь, когда король позволил проводить занятия, слышал от неё надоевшее ему «вы»?       Северин никогда не позволял себе интрижек, в отличие от Маркуса. В покоях не было посторонних людей, как у Кейлии. Он даже не понимал, что половина придворных дам флиртует с ним, и при этом беззастенчиво флиртовал с Иштар — чего, впрочем, тоже не понимал вплоть до момента, пока Маркус или Кейлия не говорили об этом прямо. Он, может, и влюблялся пару раз, но никогда не осознавал этого в полной мере. Подавлял всё раньше, чем чувства успевали окрепнуть, потому что так было нужно. Он — принц, пусть и не наследный, и не сын короля. Ему даровали статус принца, потому что Эйтор Девятый так приказал. Он был свободнее, чем Маркус и Кейлия, и мог позволить себе всё, но не позволял ничего.       Поэтому Северин не понимал, с чего в нём такое разочарование. Он увлёкся Иштар, возможно, позволил себе даже влюбиться в неё, но если это так…       Нет, это точно не так. Северин бы понял, если бы влюбился. Да и стало бы его глупое сердце выбирать чародейку из Тель-Ра, родившуюся лет сто назад, не меньше, и связанную с муронским двором только договором?       И всё же…       — Я настолько противен тебе? — практически прошептал Северин, не выдержав молчания.       — А вы так жаждете закрутить со мной роман, который ни к чему не приведёт?       Северин совсем не к этому вёл, и потому едва не задохнулся от возмущения. Иштар, поднявшись, подошла ближе, прислонилась бедром к столу и добавила:       — Незачем усугублять положение глупыми привязанностями. Моя задача — обучить вас магии, рассказать о материи и антиматерии.       — Что значит «глупыми»?       — Вас смутило только это? — удивилась Иштар.       — Меня много что смутило, — признался Северин, лицо которого до сих пор было красным, — но я же не прошу клятв вечной любви и всего прочего. Просто… спрашиваю. Неужели я тебе настолько противен, что от одной мысли, что я хотел тебя поцеловать, ты готова бежать из дворца?       Иштар медленно села на край стола, да так близко, что её колени практически коснулись подлокотников его стула.       — Я не говорила, что бегу. Поверьте, Ваше Высочество, вы ещё слишком юны и не понимаете того, что понимаю я. Я вовсе не хочу давать вам никаких надежд, потому что давать нечего.       — Я и не прошу, — выпалил Северин, мысленно уже дав себе не меньше сотни затрещин.       И чего он так зацепился за эту тему? Мог ведь притвориться, будто ничего и не было, и учебные дни вновь потекли бы своим руслом. Северин, убедившийся, что то прекрасное мгновение на балконе не было ни сном, ни миражом, довольствовался бы только воспоминанием о нём, если бы не слова Иштар о том, что она задумалась, что могла бы поцеловать его.       Он знал, что тогда она тоже сделала шаг к нему, убедил себя в этом, и оттого не мог успокоиться.       — Ну поцелую я вас, и что дальше? — как бы между прочим уточнила Иштар с усталым вздохом. — Не хочу доставлять проблем ни вам, ни себе. Вы, может, не знаете, но вольные чародеи вольны во многом: их не волнует чужое мнение, и любовников на одну ночь они не считают. Но вы — принц…       — И я чувствую себя полным идиотом из-за того, что всё это время думаю о тебе, — выпалил Северин, перебив Иштар. — Я ничего не прошу, не требую и не приказываю, но… Неужели я настолько противен, что даже тогда, на балконе, ты всё же решила…       Северин проглотил остаток предложения, когда ладони Иштар легли на его скулы, а губы накрыли его губы.       Великие Шестеро, Иштар Кроцелл целовала его.       Он думал, что испугается, будет не готов, почувствует отвращение к самому себе из-за того, что даже не мог определиться, какой позиции ему придерживаться и что доказывать в споре, но вместо этого чувствовал мёд и цветочную сладость на мягких губах Иштар. То, с какой нежностью она заправила несколько коротких прядок тёмных волос ему за ухо, то, как провела кончиком языка между губами, то, как наклонилась ниже и ближе, поставив колено между его ног, — Северин внутренне вопил из-за каждого действия, и вместе с тем узел, стягивавшийся в его груди, будто бы медленно распутывался. Тело не то что расслабилось, оно будто бы расплавилось от жара, охватившего Северина. Иштар лишь слегка придвинула колено ближе, коснулась его между ног, и Северин, не сдержавшись, застонал, отчего был готов мгновенно провалиться сквозь землю. Иштар этого будто и не услышала: её губы мазнули по щеке Северина, вместе с языком коснулись уха, в которое она выдохнула:       — Ну вот, я вас поцеловала, а это значит, что вы мне совсем не противны.       Иштар отстранилась всего на пару сантиметров, но Северин всё равно ощущал её горячее дыхание на своей коже. Колено, всё ещё упиравшееся ему между ног, не сдвинулось. В золотых глазах Иштар, сейчас напоминавших янтарь, Северин увидел самого себя: поражённого, смотрящего на неё во все глаза, красного до корней волос.       — Теперь вы спокойны? — уточнила Иштар с улыбкой. Губы у неё были совсем красные, припухшие, и Северин никак не мог оторвать от них взгляда. — Я могу продолжить занятие?       Северин, кажется, вообще потерял способность связно мыслить, разговаривать — тем более. Он промычал что-то, даже не поняв толком, что именно. Иштар кивнула, вновь села напротив него и как ни в чём не бывало начала:       — Сегодня мы поговорим об Эпохе Гроз, следовавшей за Эпохой Вечного Солнца. Тогда последствия долгого нахождения бога среди людей привели к нарушению баланса природных сил, в результате чего на смену засухам и песчаным бурям пришли грозы и частые шторма. Также, как вы помните, именно в Эпоху Гроз язык магии претерпел сильнейшие изменения…       Иштар говорила, практически не делая пауз, как это было в начале каждого занятия. Были истории, легенды, много теории, а уже после Северин переходил к книгам, учебникам и трактатам, которые ему выдавала Иштар. У неё всегда был определённый список вопросов, пробелы в историях или неточные детали, к которым Северин должен был самостоятельно найти ответы, а после — рассказать историю полностью. Иштар говорила, что это научит его терпению, внимательности и привьёт привычку обращать внимания на детали. Говорила, что в первое время её так и обучал Риманн Кроцелл, уже после они перешли к более сложным заклинаниям и тренировкам, цель которых — укрепить её тело и дух. Иштар говорила, что если Северин продержится достаточно долго, то и его она начнёт обучать так же.       Он помнил всё это по предыдущим занятиям, а не по нынешнему. Сейчас единственное, о чём он думал, так это о том, что Иштар его поцеловала; единственное, что слышал — это грохот своего сердца, а не голос наставницы, продолжавшей рассказывать об Эпохе Гроз.       Она смотрела на него всё с тем же неиссякаемым энтузиазмом и радостью, всегда появлявшейся в глазах, когда она говорила о магии, и будто бы не замечала, как Северин медленно умирает от стыда.       Что он натворил?..       Зачем завёл этот глупый разговор? Почему не удавил то, чему не мог подобрать точного названия, но что до сих пор теплом распространялось у него в груди и обжигало кости?       Иштар Кроцелл, наставница, обучавшая его магии, поцеловала его. Очевидно, её это ничуть не заботило, будто она сделала нечто обыденное, вроде упражнений со своей рапирой или завтрака с Савой. На лице Иштар не проступило ни тени смущения, ни капли румянца. Северин слишком поздно понял, что именно она сказала: «Вольные чародеи вольны во многом: их не волнует чужое мнение, и любовников на одну ночь они не считают». И Маркус, и Кейлия были точно такими же. Маркус увивался едва не за каждой юбкой во дворце, а Кейлия пусть и приглашала к себе в покои далеко не всех, но всё же меняла любовников довольно часто.       Но Северин не позволял себе подобного. Маркус говорил, что он просто ханжа, но Северин считал иначе — он не видел смысла в том, чтобы вечно спутываться с кем-то, чтобы заполнять дыру в груди или постоянно удовлетворять сексуальную потребность. Он рос с мыслью, что чистая, искренняя любовь обязательно придёт в своё время — так всегда говорила мать, и Северин привык ей верить. Так говорил и капитан Нарц, говоривший с ним, как отец с сыном, хотя отцом тот вовсе не был. Он часто повторял, что не стоит лезть к девушкам без серьёзных намерений и нужно уметь отступать, если говорят чёткое «нет».       Маркус это правило игнорировал, а может, даже не знал его. Кейлия никогда не слышала «нет» — кто в здравом уме будет отказывать наследной принцессе, наделённой и красотой, и умом?       Порой Северину казалось, что его двоюродные брат и сестра и вовсе живут в каком-то другом мире, а он один застрял на невидимой границе в неопределённости, но с твёрдым намерением не то что не делить постель с кем попало, даже не целоваться.       Северин впервые хотел нарушить это правило.       Иштар была права: она — чародейка из Тель-Ра, а он — принц. Между ними невозможны отношения, даже столь мимолётные, не несущие никаких обязательств, о которых она говорила.       Северину было противно от этой мысли, но он хотел попробовать. Всё, о чём он мог думать, так это о мёде и цветах, оставшихся на его губах, приятном, полном неприкрытого восхищения голосе Иштар и её лице, озарённом улыбкой. Она улыбалась магии, которую так старалась открыть Северину, а он улыбался Иштар, которую вновь хотел поцеловать.       Великие Шестеро, он, кажется, влюбился всего лишь за месяц, а теперь изнывал из-за этого чувства, текущего по телу наравне с кровью и магией.

***

      Иштар сильно нервничала. Занкроу молча тянул вино, привезённое из Орлэйта, вот уже полчаса. За это время он даже позы не сменил: как притащил кресло на балкон, плюхнулся в него, закинув ноги на балконные перила, так и продолжал сидеть до сих пор. О том, почему он пришёл к Иштар этим вечером, Занкроу не говорил. Да и не нужно было — очень редко, но бывало так, что они просто молча пили, как если бы действительно были близки и проводили вечера вместе. Если к ним присоединялся наставник, то он всегда говорил, что они ведут себя, как настоящие брат с сестрой, и оба из-за этого кривились.       Но этим вечером Иштар не возражала. Была согласна на что угодно, лишь бы не оставаться один на один с воспоминанием о сегодняшнем занятии и привкусом губ Северина на своих губах.       Это же надо было так сглупить и поддаться искушению! Иштар не соврала, сказав, что задумывалась над тем, чтобы поцеловать Северина в тот вечер, но мысли — всего лишь мысли. Они не представляют угрозы, пока не воплощаются в действиях. Иштар думала, что сможет их подавлять, после недавнего разговора с Савой и вовсе приказала себе не отвлекаться, держать себя в руках.       И в итоге подержала в руках лицо принца Северина, которого ещё и поцеловала. Просто замечательно. Занкроу, должно быть, на уровни интуиции понял, что Иштар облажалась, и пришёл, чтобы отпраздновать это.       Ей пришлось приложить всю силу воли, чтобы сохранить лицо перед принцем. В момент, когда она, поддавшись порыву, наклонилась и поцеловала Северина, в голове Иштар стало до оглушительного звона пусто, а сердце чем-то начало наполняться. Чем — неясно. Она и не хотела узнавать, чем именно, лишь сминать губы Северина, проводить языком по жилке, бьющейся у него на шее, и упираться коленом ему между ног. Иштар хотела Северина, и только каким-то божественным вмешательством, не иначе, сумела остановить себя и притвориться, будто ничего не произошло.       После занятия она была настолько взбудоражена своей выходкой, что выловила Йонаса и попросила потренироваться с ней, а потом почти три часа гоняла его по площадке, заставляя укорачиваться от выпадов и острого кончика Цубы. Северина она не видела, принцессу Кейлию и принца Маркуса — тоже. На глаза попалась лишь Сава, бросившая что-то о том, что Занкроу обнаглел, и умчавшаяся столь же быстро.       Иштар не спрашивала Занкроу, из-за чего злится Сава, как и о расследовании и личных делах. Незачем. Если посчитает нужным, он сам обо всём расскажет. В отличие от неё, Занкроу не любил болтать попусту, лишь изредка у него развязывался язык, но когда именно — никто не мог подгадать. Иштар же любила трепаться обо всём без умолку, а сейчас молчала, зная, что так будет лучше. Ей просто нельзя говорить о том, каким растерянным и счастливым одновременно выглядел Северин, когда Иштар его поцеловала. Нельзя даже думать, как и о том, что она бы вновь хотела коснуться его, поцеловать и уложить под себя.       — Как тебе столичная жизнь? — вдруг спросил Занкроу, потянувшись к полупустой бутылке вина, стоявшей на полу возле его кресла. — Нравится?       — Почему спрашиваешь? — тихо уточнила Иштар, прижав колени к груди.       Рядом с Занкроу ей не нужно было притворяться дамой из высшего общества или блюсти этикет. Великие Шестеро, даже если бы она вышла к нему голой, Занкроу бы и бровью не повёл. Ему было ровным счётом плевать, за что Иштар была ему благодарна.       — Интересно.       — Тебе никогда не бывает интересно просто так.       — И ты никогда не задерживаешься где-либо просто так. — Занкроу повернулся, положил голову на изголовье кресла и хлебнул вина из бутылки, будто напрочь забыл про бокал, стоящий на подлокотнике.       — А ты точно знаешь, где и сколько я торчу?       — В прошлый раз ты задержалась в Ригаре всего на две недели.       — Да ты же помнишь, какие там люди. Да и от вида рабов становится дурно.       — Ага, как же, — улыбнувшись одними губами, произнёс Занкроу. — Ты хоть помнишь, зачем наставник послал тебя сюда?       «Конечно, помню», — сказала было она, но вовремя осеклась. Она помнила каждый день, кроме сегодняшнего. Сегодня она, поддавшись искушению, поцеловала Северина и поставила под угрозу дело, доверенное ей наставником.       — У меня всё под контролем, — соврала Иштар, начав укутываться в тонкое одеяло только для того, чтобы чем-нибудь занять руки и не отвечать на испытующий взгляд Занкроу. — Я знаю, что делать.       — Поэтому целовалась с мелким принцем?       Иштар резко обернулась к нему, едва не вывалившись из кресла.       — Откуда ты?..       Занкроу сделал ещё один глоток и самодовольно ухмыльнулся, сказав:       — Да на самом деле ляпнул наугад, но реакция тебя выдала.       — Засранец, — проскрипела Иштар. — Я эту бутылку тебе…       — Что, впервой с принцем трахаться? — рассмеялся Занкроу, повернувшись к ней лицом. — Засмущалась?       — Пасть захлопни! — огрызнулась она, замахнувшись на него своим бокалом, подхваченным с пола. — Мы не спали!       — О, так я тебе и поверил…       — Да с чего тебя вообще заинтересовала моя личная жизнь?!       — Мне плевать, знаешь же. Но наставник и совет доверили тебе дело, и если из-за мелкого принца ты его провалишь, у Тель-Ра будут проблемы.       Будто Иштар сама этого не понимала. Потому и пыталась заглушить крамольные мысли, подстёгивающие к безумству, и корила себя за то, что пошла у них на поводу.       В сущности, кто она и кто — Северин? Иштар пусть и была одной из сильнейших чародеек Тель-Ра, не обладала неприкосновенностью, как Северин. Он — член королевской семьи, и если кто-нибудь узнает, что Иштар покушалась на его честь, у неё будут серьёзные проблемы, тень которых падёт и на Тель-Ра.       — Слышишь меня? — настойчивее произнёс Занкроу. — Ну же, Иштар, ты дура, но не настолько.       — А сам-то чем лучше? Почему допрашивал Саву, пока лежал в ванной?       Занкроу, казалось бы, был искренне удивлён её вопросом.             — В чём проблема-то? — пробормотал он, и по тону, который так редко можно было услышать у него, Иштар поняла, что Занкроу действительно не понимает, что сделал не так. — Девчонка что, мужских тел не видела? Я её напугал?       — Извращенец, — обречённо выдохнула Иштар, уткнувшись лбом в колени. Посеребрённые светом взошедшей луны волосы рассыпались вокруг, скрыв от неё и Занкроу, и сад внизу, и город вдалеке.       — А ты — извращенка. Набросилась на мелкого принца, тогда как он тебе в правнуки годится.       — Ни на кого я не набрасывалась! — возразила Иштар, резко выпрямившись и полоснув по улыбающемуся Занкроу убийственным взглядом. — Чего прицепился? Если хочешь поиздеваться, то вали в какую-нибудь дыру или сточную канаву, где ждут пьяницы да бандиты. Поиздевайся над ними. На кой ты вообще припёрся ко мне?       — Соскучился.       Иштар выждала пару секунд и сказала:       — Ещё одна попытка.       — Здесь скучно, — исправился Занкроу, закатив глаза. — Пытаюсь понять, что ж ты торчишь в этом тухлом месте уже целый месяц. Неужели не справляешься? Может, наставник зря послал тебя нянчиться с этим молокососом, раз ты до сих пор не добилась нужного?       — Тебе не понять, так что замолкни, ладно? Замолкни и проваливай. Я устала и не хочу тратить последние силы на твои дурацкие шуточки.       — Где ж ты могла так устать? Пихать язык в рот принца что, настолько утомительно?       Занкроу среагировал мгновенно: вскинул руку, в которой блеснул кинжал, и отразил им удар рапирой. Он едва не выбил Цубу из рук Иштар, при этом даже не отпустив бутылки, но она была быстрее. Вновь полоснула по воздуху, отразила удар кинжала и практически прижала кончик Цубы к шее Занкроу.       — Значит, ещё не все силы растеряла, — с улыбкой, напоминавшей безумную, заключил Занкроу. — Хоть это радует. Пока что не придётся спасать твою задницу.       Иштар будто мгновенно зависла над пропастью, и нервная дрожь пробежала по её телу от макушки до кончиков пальцев.       — Что?       Что значит «не придётся спасать»? Занкроу никогда её не спасал, никогда не защищал. Только один раз, когда давным-давно один из юных чародеев Тель-Ра ляпнул, что у Иштар плоская грудь, Занкроу врезал ему. Это был единственный раз, когда она его поблагодарила, а он молча принял благодарность. Должно быть, знал, как она тогда комплексовала из-за своей фигуры.       Но он никогда её не спасал.       Занкроу молча поднялся из кресла и, убрав кинжал в портупею, прячущуюся под камзолом, ушёл, так ничего и не сказав.