Помнить тебя

      День 14 декабря навсегда врезался в память как Долохова, так и Сони. Накануне они были в гостях у знакомых, вернулись домой уже за полночь и поэтому проснулись только поздним утром. Они рассчитывали на этом вечере встретить Николая Болконского, который тоже был приглашён, но он почему-то не явился. И вообще, они чувствовали, что последние недели он вёл себя как-то странно. На днях Долохов встретил его в клубе, завязался разговор, но Николай Болконский отвечал невпопад, казался чем-то озабоченным и быстро ушёл, наскоро попрощавшись с Долоховым. Утром после посещения знакомых, во время завтрака, Долоховы заметили странное многолюдство на улице, на которой стоял их дом. Люди шли куда-то к центру города. Слуга, который утром ходил в ближайшую лавку за провизией, рассказал про идущие по городу слухи о том, что военные вывели войска на улицы и теперь собираются на Сенатской площади. Обеспокоенный Долохов строго-настрого запретил Соне и детям выходить из дома, сам взял извозчика и поехал к другу, который жил неподалёку от этой площади. Вернулся он, когда невысокое зимнее солнце уже клонилось к закату, и сказал, что дела плохи: в городе военный мятеж. В доме воцарилось напряжённое ожидание, даже дети притихли и не играли, как обычно, чувствуя настроение взрослых. Впрочем, ближе к вечеру, лишённые обычной прогулки и подвижных игр на свежем воздухе, они начали дружно капризничать. Пришлось родителям занимать их, как только возможно. Долохов затеял игру в солдатики с Ваней, Соня начала читать сказки Анечке и Сашеньке. Когда на город начали спускаться сумерки, раздались отдалённые пушечные залпы. Правда, они скоро прекратились, и когда наступила ночь, все легли спать. Утром в городе было спокойнее, и Долохов снова поехал к другу. По возвращении он сказал, что мятеж был подавлен, много убитых и раненых, и сейчас по городу идут аресты всех причастных к этому мятежу.       На следующий день обычная размеренная жизнь возобновилась, но вскоре на Долоховых обрушились страшные известия. В числе других декабристов (так стали называть мятежников) были арестованы князь Николай Болконский, племянник покойной графини Марьи Ростовой, а также граф Пьер Безухов. Николая Болконского схватили через пару дней после неудавшегося восстания. Один офицеров-мятежников, выводивших своих солдат на Сенатскую площадь, схваченный сразу же после восстания, показал на следствии, что и Николай Болконский собирался вывести солдат, находившихся под его командой. Но по какой-то причине утром 14 декабря среди мятежников его и его солдат не оказалось. Тем не менее он тоже был арестован. Пьера арестовали позднее, примерно через неделю, так как в день мятежа его даже не было в Петербурге. Он жил со своими дочерями в подмосковном имении и именно там был арестован и отправлен под конвоем в Петербург, в Петропавловскую крепость, где уже сидел Николай Болконский и другие декабристы [1].       1826 год       Началось следствие и суд. Самые тяжёлые обвинения выпали на долю Пьера, хотя он и не принадлежал к непосредственным участникам мятежа и не был главным в обществах заговорщиков. Скорее был обычным рядовым членом одного из этих обществ. Но следствие предъявило ему обвинение в участии в разработке проекта конституции, которую предполагалось ввести в случае успеха восстания. О самом восстании, так как оно случилось неожиданно и спонтанно, он даже не знал в своём имении. Тем не менее, участие в подготовке проекта конституции, а также членство в тайном обществе будущих мятежников по законам проходило как государственная измена. Ходили слухи, что ему ещё пытались предъявить обвинения в подготовке цареубийства, эта статья тоже относилась к числу тяжелейших обвинений. Но потом следствие установило, что Пьер не то что был сторонником, а, наоборот, был ярым противником цареубийства. Во всех конфискованных и представленных для следствия бумагах Пьера, а также в его письмах к другим декабристам, он яростно отрицал любую мысль об возможном убийстве царя.       Значительно легче оказалось положение Николая Болконского. Он не был членом ни одного из тайных обществ, никто из декабристов на следствии не признал, что кто-то когда-то принимал его в какое-либо декабристское общество. Против него была только одна улика: один из мятежников доказывал, что из уст молодого князя слышал уверения, что утром 14 декабря выйдет на Сенатскую площадь сам и выведет своих солдат. На следствии Николай Болконский отрицал, что говорил эти слова и обещал примкнуть к мятежникам. Никаких других улик против него ни в его бумагах, ни в бумагах других заговорщиков не нашли. Тем не менее его, как и многих заподозренных, продолжали держать в Петропавловской крепости.       Соня жалела обоих заключенных – и Пьера, и Николая Болконского. Но особенно ей было жаль молодого Болконского. И порою она даже досадовала на Пьера: она предполагала, что именно под влиянием Пьера пылкий юноша мог хотя бы временно, но примкнуть к планам заговорщиков. Хорошо, что, видимо, в последний момент ему хватило ума понять всю бесперспективность восстания, и он отказался участвовать в нём. Не стал обманывать солдат байками о «законном государе» Константине Павловиче [2] и выводить их под картечь правительственных войск.       Долохов через своего друга, товарищ которого был в следственной комиссии, знал довольно подробно, как идёт разбирательство. Сделать они с Соней ничего не могли, но, по крайней мере, наладили помощь Николаю Болконскому и Пьеру в их заключении: посылали им деньги и продукты. В эти же дни они несколько раз издали видели и Николая Ростова: он примчался из Лысых Гор в Петербург, чтобы хлопотать за племянника и Пьера. Он тоже оказывал заключённым помощь. Долохов помнил своё намерение набить ему морду при встрече за клевету на Соню, но обстоятельства были таковы, что его личные счеты к недругу отступили перед общим несчастьем. Долохов решил не выяснять отношений, но и не поддерживать их. Николая, судя по всему, это устраивало. Если они встречались в обществе, то вели себя как совершенно незнакомые люди. Правда, Николай один раз высмотрел Соню, когда она была на каком-то вечере без мужа. Он сделал было попытку подойти к ней, но она так сверкнула на него глазами, что он быстро передумал. Насколько Долоховы знали, он в настоящее время взял под свою опеку троих дочерей Пьера и Наташи, и теперь девочки жили в Лысых Горах вместе с пятью его детьми.       Весной Долоховы уехали в имение, но в начале лета Фёдор в одиночку поехал в Петербург, так как разнеслись слухи, что скоро над декабристами будет суд и им вынесут приговор. Вернулся он через месяц с небольшим мрачнее тучи и рассказал Соне о судьбе Пьера и Николая Болконского. Самый тяжёлый приговор выпал на долю Пьера Безухова. Он был признан виновным вместе с заговорщиками так называемого пятого разряда [3]: он был лишен прав состояния, дворянского звания и титула графа, ему дали пять лет каторги, а после каторги он должен был отбывать вечную ссылку в Сибири. Всё имущество Пьера осталось его дочерям, а граф Николай Ростов стал их официальным опекуном. Что касается князя Николая Болконского, то он был освобожден от наказания, так как прямых улик против него так и не нашли. Однако он был оставлен, как говорится, под подозрением как неблагонадежный. Его исключили из полка, где он служил, и отправили жить в одно из его поместий под надзор полиции. Въезд в Петербург или Москву ему был запрещен. Запрещено было также посещение им крупных губернских городов, разве что со специального разрешения полиции. Он практически безвыездно должен был жить в своём поместье, никуда не выезжая.       Наташа в своих письмах советовалась с Соней – есть ли ей какая возможность увидеть своих дочерей от Пьера или даже взять их к себе. Но Соня такой возможности не видела: брат Наташи Николай, который опекал девочек, так и не простил сестру и наверняка не позволил бы ей их видеть, тем более забрать. Наташа всё-таки рискнула и написала брату письмо, но ответа никакого не получила. Соня считала, что Наташе будет достаточно тех четверых детей, которых она родила Анатолю. Тем более что Наташа летом 1826 года, вскоре после того, как её мужа Безухова отправили в Сибирь, написала Соне, что ждёт уже пятого общего с Анатолем ребёнка. Соне оставалось снова только качать головой и удивляться плодовитости Наташи.       Но этому ребёнку не было суждено появиться на свет. В самом конце года, в декабре, от Наташи пришло ещё одно письмо с известиями, которые потрясли и Соню, и её мужа. Наташа писала, что жена Анатоля Стефания хотела её убить. Из-за этого Наташа потеряла ребёнка, а сама Стефания была застрелена Анатолем при попытке покушения на соперницу. Судя по всему, эта женщина потеряла рассудок от злобы и ревности.       Однажды она вошла в комнату Наташи и, угрожая ей пистолетом, велела идти с собой. Пока они выходили из дома, жена Анатоля прятала пистолет под своей накидкой и предупредила, чтобы Наташа не звала на помощь, иначе тут же будет застрелена. На улице она приказала сопернице идти к лесу, который находился недалеко от усадьбы Курагина, и по дороге рассказала, что планирует завести её в чащу и там застрелить, а тело оставить в лесу, чтоб его никто не нашёл. К счастью, одна из горничных увидела эту странную пару, когда они выходили из дома, и забеспокоилась. Ведь прежде не было даже обыкновения, чтоб Наташа и Стефания хотя бы разговаривали друг с другом, а тут они куда-то идут вместе, причём Наташа как будто под конвоем жены Анатоля. Обеспокоенная горничная немедленно пошла к барину и рассказала ему о подозрительном поведении двух женщин. Анатоль понял, что его жена затеяла что-то страшное: в последнее время она вела себя странно – устраивала скандалы и истерики, требовала убрать любовницу мужа и её детей из дома, кричала, что сама мечтает подарить мужу ребёнка. А потом вообще начала заговариваться, и было впечатление, что она понемногу сходит с ума. Из-за этого Анатоль в последний год совершенно прекратил ходить к ней и даже общаться каким-либо образом.       Выслушав рассказ горничной, Анатоль схватил свой пистолет, быстро вскочил на коня, которого ему уже приготовили для обычной верховой прогулки, приказал слугам ехать за ним и поскакал в направлении, указанном горничной. Скоро он увидел две женские фигуры, бредущие к лесу по краю оврага. Услышав топот коня, жена Анатоля обернулась, увидела, что он их догоняет, быстро выхватила пистолет и попыталась выстрелить в Наташу. Но Наташа среагировала быстрее и отвела руку безумицы. Пуля улетела в небо. Однако пистолет был двуствольный, и там была ещё пуля, так что опасность не миновала. Наташа пыталась выхватить пистолет, и они начали бороться. Жена Анатоля сумела со всей силой ударить Наташу коленкой в уже большой живот и сбросить её в овраг. А когда Наташа кубарем скатилась вниз, безумная женщина подняла пистолет и начала целиться в неё. В это время Анатоль подскакал ближе и, видя, что его жена готова убить Наташу, выстрелил практически в упор в сумасшедшую сам. Выстрел был меткий, и его жена была убита наповал. Через некоторое время подоспели слуги, которые тоже на конях последовали за барином. Они помогли Анатолю вытащить потерявшую сознание Наташу из оврага и отвезти её домой. Той же ночью она родила мёртвого недоношенного младенца. У неё самой открылось обширное кровотечение, и она чуть не умерла. Потом долго болела, и лечивший её доктор сказал, что детей у неё больше не будет. В своём письме Наташа смиренно признавала, что это несчастье послано ей судьбой в отместку за то, что она когда-то сделала с Соней.       А ещё через месяц пришло новое письмо, где Наташа подробно рассказывала о жене Анатоля. Оказывается, он обдумывал возможность развода с этой женщиной и послал своих людей в бывшее имение её отца в Польше, а также в Париж, где она, по её словам, жила последние годы перед приездом к мужу. Они сумели разнюхать довольно много и по возвращении представили Анатолю весьма полное описание жизни его жены в те годы, когда она исчезла из виду. Оказалось, что ещё весной 1812 года она вступила в связь с неким французским офицером, командиром эскадрона драгун, который стоял постоем в имении её отца. Наполеон тогда готовился к походу на Россию и накапливал свои войска на границе, неподалёку от которой было имение отца Стефании. Вскоре капитан ушёл с Наполеоном воевать в России. Но когда французская армия была разгромлена и отходила снова на запад, он вернулся в имение отца своей любовницы и предложил ей ехать с ним во Францию. Она согласилась, тем более что за это время её отец умер, а имение было выставлено на продажу за долги. Сама она жила в доме местного ксендза, который согласился приютить её. По приезде во Францию она быстро надоела любовнику, и он её бросил, тем более, что ему снова пришлось идти на войну, когда объединённые союзные войска стали теснить Наполеона из Европы обратно во Францию. Жена Анатоля тогда была беременна и на последние деньги, оставленные любовником, нашла какую-то повитуху, которая дала ей средство, чтоб вызвать выкидыш. Но то ли срок был очень большой, то ли средство слишком сильное, но подобный аборт чуть не убил несчастную женщину. Она попала в больницу, где её лечил доктор, которого потом нашли посланные Анатолем люди. Он рассказал им, что последствием аборта стало полное бесплодие жены Анатоля.       «Какая судьба, – подумала на этом месте Соня, – бесплодная жена Анатоля, возможно, мечтала его привязать ребёнком, но не могла родить. Тогда она перед своей смертью сделала бесплодной свою соперницу».       Далее посланцы Анатоля сумели найти следы его жены в одном из элитных борделей Парижа. Она работала там несколько лет под чужим именем. Очевидно, сумела за эти годы накопить денег и вернуться к мужу в надежде начать с ним новую жизнь. Однако препятствием её планам стала Наташа, которая оказалась её соперницей. Тогда обезумевшая женщина попыталась расправиться с ней, но заплатила за попытку жизнью.       1827 год       В начале этого года Долохов с женой и детьми поехали в заграничное путешествие, которое он обещал ей ещё до свадьбы. Они посетили Вену, Лейпциг и несколько недель прожили в Париже. Затем отправились в Лондон и уже оттуда на корабле обратно в Россию. Приехали они в середине весны и сразу отправились в своё имение.       Там Соне пришло очередное письмо от Наташи. Кузина писала, что решилась на развод с Пьером. Дело в том, что император Николай своим высочайшим соизволением позволил жёнам осужденных декабристов развестись с преступными мужьями. Воспользовались этим правом совсем немногие жёны. Большинство либо не стали разводиться, либо даже поехали в Сибирь за мужьями. Наташа тоже не видела смысла оформлять развод с Пьером, пока Анатоль числился женатым. Всё равно при живой жене пожениться они не могли. Всё изменилось после того, как Анатоль официально стал вдовцом. Теперь единственным препятствием к его браку с Наташей остался её брак с Безуховым. Наташа подала прошение на высочайшее имя, и её развели с Пьером в короткий срок. Через несколько дней после развода они с Анатолем обвенчались, и Анатоль начал процедуру официального усыновления прижитых ими до брака четверых детей. Соня не могла не признать, что это наилучший выход, по крайней мере, для детей Наташи и Анатоля. Ей было жалко Пьера, но она понимала, что в глазах общества он почти что мёртв. Никто не знал, вернётся ли он назад – каторга была назначена ему всего на 5 лет, но ссылка после каторги должна была быть бессрочной. Вернуться из Сибири ему, судя по всему, никогда не удастся. Да и брак его после измены Наташи оставался только на бумаге. А для детей, которых Наташа родила Анатолю, это наилучший исход. Они станут законными и не будут вынуждены идти по жизни с позорным клеймом незаконнорожденных.       А ещё через полгода, осенью 1827 года, Жюли Друбецкая в своём письме поделилась с Соней удивительной новостью. Вскоре после официального развода Пьера и Наташи гувернантка дочерей Пьера, некая Александра Мамонова, подала прошение на имя императора Николая с просьбой позволить ей отправиться в Сибирь в качестве невесты осужденного преступника Петра Безухова и обвенчаться с ним там. Оказалось, что эта молодая женщина лет тридцати, обедневшая дворянка, которую он нанял в гувернантки для своих дочерей, за два-три года до восстания декабристов сблизилась с Пьером и практически стала ему гражданской женой. Услышав, что Пьер теперь разведённый человек, она захотела поехать к нему и разделить его судьбу в качестве жены. Разрешение было ей дано, тем более что активно хлопотал за неё друг Пьера граф Николай Ростов. И в конце года она уехала в Сибирь к своему будущему мужу как его невеста.       1830 год       В этот ясный и тёплый день, в самом конце лета, Софья Александровна Долохова стояла у окна и смотрела в сад, который стал образцовым для всей округи за много лет её неустанных забот о нем. Это был день яблочного Спаса [4], и в саду её дети вместе с её мужем помогали собирать спелые сочные яблоки, которых много уродилось в этом году. Сама Софья Александровна снова фантазировала над очередной своей цветочной композицией, состоящей из поздних летних цветов. Незадолго до этого она прочитала письмо из Петербурга от своей кузины Веры Ильиничны Берг, где та, по своему обыкновению, в основном писала о светских слухах и сплетнях и совсем коротко и небрежно – о детях Николая Ростова. Они были в настоящее время под опекой её и её мужа Берга, лощёного придворного, который уже успел сделать блестящую карьеру, но не остановился на этом.       Софья Александровна вздохнула. Опять Вера пишет всякую ерунду. А ведь единственная причина, по которой она поддерживала переписку с нелюбимой кузиной – это надежда хоть что-то изредка узнавать о полностью осиротевших детях. Полтора года назад, в возрасте всего лишь сорока трёх лет от роду, граф Николай Ростов скоропостижно скончался [5]. Его пятеро детей остались и без матери, и без отца и поступили под опеку Бергов. Софья Александровна испытала искреннюю печаль, когда получила это известие. Она давно забыла все неприятности, связанные с именем Николая, и сожалела о его ранней смерти. Хотя бо́льшая часть её печали была связана с мыслями о том, что его дети остались полными сиротами и теперь зависят от милости и благорасположения Веры и её мужа.       А таких опекунов было трудно пожелать любому ребёнку. В свете ходили не очень хорошие слухи о том, что после принятия опекунства семья Бергов стала жить на очень уж широкую ногу. После Николая Ростова и его давно умершей жены их детям осталось очень неплохое наследство, но теперь им полностью распоряжались опекуны – Вера и её муж. Сами Берги изначально особо богатыми не были, но вдруг купили себе шикарный дом в Петербурге, больше похожий на дворец, где организовывали балы и приёмы для знакомых, на Вере засверкали новые драгоценности. Ходили даже слухи, что Берги собираются купить какое-то имение. Даже с учетом неплохого жалованья, которое получал удачливый карьерист Берг, траты их семьи стали явно чрезмерными после получения опекунства.       Как-то Софья Александровна поделилась своими сомнениями с мужем относительно слишком уж подозрительного роста благосостояния Бергов. Долохов со свойственной ему рассудительностью попытался успокоить жену: возможно, Берг и «нагревает» руки на своём опекунстве, но он не сделает ничего такого, что привело бы к окончательному разорению своих подопечных. Сейчас он на виду, как человек, приближённый ко двору. Если после окончания опекунства его подопечные останутся нищими, а он сверхбогачом, то это прежде всего ударит по его репутации, и тогда ни о каком продолжении карьеры речи идти не может. А Берг нацелился на самые вершины, чуть ли не в министры и даже канцлеры. Репутация банального вора приведёт к тому, что свет и двор отвернутся от него, а это разрушит все его блестящие планы. Софья Александровна надеялась, что Фёдор прав, но беспокойство её всё равно не оставляло. Что поделать, пожимал плечами её муж, уж так его дорогая и любимая жена устроена, что всегда беспокоится о ком-то больше себя. Даже если это дети, которых она в глаза не видела.       Поставив уже готовый букет на обеденный стол в столовой, Софья Александровна ещё раз наскоро прочла письмо Веры, словно надеясь что-то вычитать между строчек. Тут она подумала, что, по крайней мере, для её кузины, княгини Натальи Ильиничны Курагиной, внезапная смерть брата стала хоть каким-то благом. Наталья Ильинична, конечно, горевала о брате, с которым была очень дружна в юности, но который позже вычеркнул её из своей жизни и не простил до самой смерти. Однако после его скоропостижной кончины она сумела забрать себе троих дочерей, которых родила в первом браке с графом Безуховым. Они были под опекой её брата Николая после отправки Пьера Безухова на каторгу в Сибирь.       После развода с Безуховым и официального заключения брака с Анатолем Курагиным Наталья Ильинична и её второй муж сумели хоть частично восстановить своё положение в обществе. Только самые строгие моралисты по-прежнему воротили нос от пары с таким скандальным прошлым, но остальные принимали их, хотя и без особого энтузиазма. Всё-таки они уже были вполне законными мужем и женой. Для Софьи Александровны заключённый брак между её кузиной и Анатолем Курагиным стал благом: теперь она могла без всякого опасения за свою репутацию и репутацию своей семьи навещать кузину и её мужа, а также вполне свободно принимать их у себя.       Софья Александровна вместе с мужем не раз посещали чету Курагиных в их имении и сами принимали их у себя. А также они встречались и в столицах, где обычно проводили зимы. Кузина Наталья Ильинична после неудачных последних преждевременных родов и долгой болезни, связанной с этими родами, похудела и постройнела, но ей это шло гораздо больше, чем прежняя полнота. И ухаживать за собой она стала намного тщательнее, тем самым напомнив Софье Александровне ту холёную девушку, которой её кузина была до первого замужества с Безуховым. Софья Александровна даже как-то в разговоре обмолвилась об этом и сказала, что ей очень нравятся такие изменения в кузине.       Наталья Ильинична только пожала плечами:       – Ты знаешь, Соня, я кое-что поняла. Это Пьер в моём первом браке подтолкнул меня к тому, что я перестала следить за собой вскоре после свадьбы. Он всегда неустанно твердил, что замужней женщине не пристало ухаживать за собой так, как она это делала в девичестве. Ведь цели своей она достигла – вышла замуж, зачем ей теперь все ухищрения кокетства? А когда я пыталась возразить, что это нужно хотя бы для привлечения внимания мужа, он твердил, что любит меня любую и в любом виде. Ну, я и распустилась, и опустилась под влиянием этих проповедей. И только потом я поняла, что он это делал из банальной ревности. Он не хотел, чтобы я нравилась другим мужчинам, а хотел, чтобы я стала похожей на него. Я даже не могу осуждать его и не сержусь на него за то, что он сбил меня с толку. Он очень любил меня и не хотел потерять. Да и наверняка понимал, что не дает мне ничего в постели. Поэтому боялся, что я найду другого мужчину, который сможет доставлять мне удовольствие. И в этом не ошибся, так что все его старания пропали зря. К тому же он был толстый, вот и я из-за его постоянных рассуждений тоже растолстела и перестала следить за собой. Только потом я поняла, что не все мужчины такие, как Пьер. Что почти все они хотят, чтобы жена оставалась красивой и следила за собой даже после свадьбы. Вот и Анатоль совсем другой. Ему нравятся только ухоженные женщины, которые тщательно следят за собой. В этом я проигрывала его первой жене, которая несколько лет жила с нами. Поэтому он и ходил к ней. Да ещё потому, что я постоянно была беременной. Анатоль как-то признался мне, что не любит беременных женщин и испытывает к ним даже отвращение. Но теперь этой проблемы нет, я больше не могу иметь детей, да и ухаживать за собой я стала гораздо лучше. Так что в настоящее время наша жизнь вполне благополучна.       Софья Александровна не стала тогда возражать подруге, но про себя подумала, что жизнь в их семье не во всём благополучна. У Анатоля с годами появились боли в ампутированной ноге. Иногда она так болела и воспалялась, что ему приходилось по нескольку дней лежать в постели и ждать, когда всё заживет, чтобы снова встать на протез. В эти дни его жена ухаживала за ним с терпением и преданностью заботливой служанки. Готовила мази и припарки по рецептам, оставленным докторами, меняла повязки. Анатоль раздражался от боли и долгого лежания в постели, устраивал сцены и вёл себя как капризный мальчишка. Наталья Ильинична терпела и продолжала ухаживать за ним. Тогда Анатоль быстро раскаивался, просил прощения, целовал ей руки и называл своим ангелом-хранителем. Вообще, роли в их семье окончательно определились – главной стала Наталья Ильинична, которая взяла на себя все основные заботы и о хозяйстве, и о детях, и даже о муже. Анатоль же так и не сумел повзрослеть и взять на себя взрослую ответственность, поэтому ему было удобнее бразды правления в семье полностью передать в умелые руки жены.       Кроме того, беспокойство Наталье Ильиничне доставляли и дети. Трое дочерей кузины от первого брака с Безуховым жили теперь с матерью и отчимом, но отношения не складывались. Девочкам было уже много лет, когда они воссоединились с матерью, которую не помнили или помнили очень плохо. Старшей Маше было уже пятнадцать лет, Лизе – тринадцать, а самой младшей, Наталье – одиннадцать лет. И если Пьер по своему благородству старался особо не настраивать дочерей против матери, то уж Николай Ростов, к которому девочки переехали после отправки Пьера в Сибирь на каторгу, совершенно не стеснялся в выражениях чувств к блудной сестре. В результате девочки оказались враждебно настроены и по отношению к матери, и по отношению к отчиму. А также постоянно ссорились с четырьмя детьми матери от второго мужа. Из-за этого в доме Курагиных в первое время после переезда туда дочерей кузины от первого брака была постоянная напряжённая атмосфера.       Впрочем, Софья Александровна почувствовала, что эта атмосфера немного разрядилась, когда зимой 1830 года Долоховы и Курагины встретились в Петербурге, где обе семьи проводили зимние месяцы. Причиной стало письмо Пьера, который тот прислал своим дочерям. Наталья Ильинична никак не препятствовала этой переписке бывшего мужа и их общих дочерей. И вот тогда, зимой 1830 года, девочки получили от отца письмо, где он сообщал, что у него и его новой жены Александры Мамоновой в Сибири родился сын и у них теперь есть брат по отцу. Девочки, особенно старшая Маша, с торжеством показали это письмо матери, будучи уверены, что она как-то огорчится известием о том, что Пьер не зачах в разлуке с ней, а нашёл себе новую семью и новое счастье. Но их мать повела себя достойно, сказала, что весьма рада счастью бывшего мужа, и попросила в ответ передать ему и его новой жене самые лучшие пожелания и поздравления от неё. Дочери после этого разговора сумели как-то другими глазами посмотреть на мать, которую до сих пор считали злой и неблагородной женщиной, и отношения с нею начались немного налаживаться. Кроме того, они потихоньку начали привязываться и к сводным братьям и сестрам от второго брака матери. Так что отношения в этой семье если и не стали совсем гармоничными, то, во всяком случае, достаточно сильно изменились в лучшую сторону.       В лучшую сторону изменились и денежные дела Курагиных. Несколько лет назад от прогрессирующей душевной болезни умер Ипполит Курагин, и его имущество перешло младшему брату. А мать Анатоля скончалась ещё раньше. Кроме того, Наталья Ильинична получила опеку над немалым имуществом своих дочерей от Пьера Безухова. Так что в денежном смысле дела Курагиных очень хорошо поправились.       При этом воспоминании Софья Александровна снова вздохнула и от всей души пожелала кузине окончательно наладить отношения со своими детьми от первого брака. Но это уже дело самой кузины. А что касается её, Софьи Александровны, то ей самой давно пора последовать совету мужа и перестать заботиться о других. У неё забот и хлопот и в собственной семье хватает. К счастью, весьма приятных забот и хлопот.       Она снова выглянула в окно и увидела, что муж и дети складывают собранные яблоки в небольшие корзины, чтобы потом отнести в дом к столу. В настоящее время с ними жили все дети: умный и рассудительный тринадцатилетний сын Ваня, хохотушка и резвушка дочь Анечка, которой исполнилось одиннадцать лет, и восьмилетний проказник Саша. Родители решили, что в следующем году старший сын Ваня поступит учиться в Царскосельский лицей, тот самый, где когда-то учился ныне известный на всю Россию поэт Пушкин. Произведения этого поэта теперь занимали самые почётные места на полках в обширной библиотеке имения Долоховых. Сейчас Ваню готовил к поступлению в это учебное заведение нанятый два года назад гувернёр. Что касается младших, то их пока учила сама мать. Впрочем, Софья Александровна и её муж планировали в этом году в Петербурге подыскать для Анечки хорошую гувернантку. Девочка училась хорошо и унаследовала от матери талант к музыке. В свои одиннадцать лет она уже отлично играла на фортепиано и начала брать у матери уроки игры на гитаре.       Софью Александровну до сих пор высоко ценили как талантливую исполнительницу на музыкальных вечерах в салонах Петербурга и Москвы. На одном из таких вечеров в петербуржском салоне Жюли Друбецкой она даже вызвала своим исполнением восторг известной и блестящей пианистки Марии Шимановской [6], которая была приглашена преподавать уроки игры на фортепиано в царскую семью. Софья Александровна была весьма польщена похвалами этой в высшей степени талантливой женщины, которая в своё время развелась с мужем-тираном, потом с гастролями объездила всю Европу и самостоятельно своим талантом доставляла средства к жизни для себя и своих детей. После этой встречи Софья Александровна шутливо сказала мужу, что если он вздумает тиранствовать в их семье, то она его оставит, заберёт детей и будет по примеру Шимановской гастролировать по разным странам, а также преподавать музыку детям богатых и высокопоставленных особ. И таким образом воплотит мечту своей молодости – самостоятельно зарабатывать себе на жизнь. Долохов на это сообщение сделал «страшные глаза» и грозно сказал жене, что если она вздумает когда-нибудь бросить его, то он прикует её цепями к кровати, и уж тогда она точно узнает – что такое настоящее тиранство. В конце концов, оба рассмеялись, понимая, что взаимная любовь спаяла их неразрывными узами, и они до конца дней своих будут неразлучны.       Впрочем, посмотреть на другие страны можно и без гастролей, с улыбкой подумала Софья Александровна. После Нового года они всем семейством опять отправятся в заграничное путешествие по Европе. На сей раз они планировали более южный маршрут: снова заехать в Вену, оттуда в Венецию, Флоренцию и Рим и завершить путешествие опять в Париже.       Про сосланного в Сибирь Пьера Безухова Софья Александровна узнавала только со слов кузины Натальи. Пьер продолжал постоянно писать своим дочерям. Он по-прежнему отбывал каторгу, но через год должен был выйти на поселение. Что касается молодого Николая Болконского, то полицейский надзор над ним был уже значительно смягчён ввиду его примерного поведения. Он уже мог свободно выезжать из своего имения, только в Петербург и Москву въезд ему пока был запрещён. Впрочем, появилась немалая надежда на то, что вскоре и этот запрет будет снят. Находясь практически безвыездно в своей деревне в течение нескольких лет, он поневоле увлёкся хозяйством и в переписке часто советовался с Долоховым о разных способах хозяйствования. А месяц назад даже навестил их в имении и гостил в гостеприимном доме Долоховых около двух недель.       За окном в саду раздался весёлый звонкий смех детей, которому вторил голос мужа. Софья Александровна снова поглядела в окно и увидела, что дети и муж уже несут домой корзинки с яблоками. Они заметили, что она смотрит на них, и помахали ей. Она с улыбкой помахала им в ответ, глядя с любовью на своих умных, красивых, здоровых деток и до сих пор ещё очень красивого мужа. Внезапно она подумала, как же она благодарна своему безгранично любимому Фёдору за тот внезапный визит в Лысые Горы пятнадцать лет назад. За то, что он не забыл о ней и помнил её долгие-долгие годы. За то, что он рискнул найти её снова и сделать новую попытку завоевать её сердце. И на сей раз попытка оказалась удачной. И себе она благодарна за то, что не испугалась в тот раз, что рискнула довериться и поверить ему.       А какая судьба ожидала её, если бы он тогда не приехал? Или если бы она испугалась риска? Много лет жить в качестве приживалки при семье Николая и его жены, графини Марьи? Мучиться и страдать, видя, как он живёт с другой женщиной той семейной жизнью, о которой сама Софья Александровна мечтала с юности? Нянчить их детей, ухаживать за капризной старой графиней до самой её смерти? Терпеть необоснованную ревность графини Марьи и её придирки? И, в конце концов, умереть бессемейным и бездетным «пустоцветом»? Нет, это была бы ужасная жизнь. Даже возможность выйти после ранней смерти Марьи за Николая Ростова не искупала бы ничего. Софья Александровна сейчас уже не представляла, что Николай мог бы стать её мужем, и никого, кроме Фёдора, не видела на этом месте. Счастливее той жизни, которой она жила здесь с ним и их детьми, она не могла себе даже вообразить. И пусть молодость уже прошла, наступила зрелость, но впереди было ещё много-много лет такой же счастливой жизни. А потом дети заведут свои семьи, появятся внуки…       Внезапно Софья Александровна подумала: а доведётся ли ей ещё встретиться с Пьером Безуховым? Слухи о том, что император Николай может помиловать декабристов и позволить им вернуться в Россию, то и дело проносились в обществе, но все они оказывались ложными. Император был непреклонен в своём стремлении держать мятежников в Сибири до конца дней их. Тем не менее, что-то в душе Софьи Александровны подсказывало ей – пройдёт много-много лет, и они, став уже старыми людьми, увидятся. [1] О том, что Пьер Безухов в будущем должен стать декабристом, Лев Толстой определённо говорил и своим близким, и делал немалые намёки на такой поворот событий в эпилоге романа, когда описывал, как Пьер спорил с Николаем Ростовым о восстании 1820 года в Семёновском полку. Наконец, один из вариантов начала романа «Война и мир», сохранившийся в черновиках писателя, начинался так: «Тем, кто знали князя Петра Кириловича Б. в начале царствования Александра II в 1850-х годах, когда Петр Кирилыч был возвращен из Сибири белым как лунь стариком, трудно бы было вообразить себе его беззаботным, бестолковым и сумасбродным юношей, каким он был в начале царствования Александра I, вскоре после приезда своего из-за границы, где он по желанию отца оканчивал свое воспитание». Можно также предположить, что под влиянием Пьера Безухова приверженцем идей декабризма мог стать и юный Николай Болконский, который обожал Пьера, всецело был под его влиянием и при этом с немалой долей презрения относился к своему дяде Николаю Ростову. Вот как об этом писал сам Лев Толстой в эпилоге романа, описывая события 1820 года: «Николенька, который был теперь пятнадцатилетний худой, с вьющимися русыми волосами и прекрасными глазами, болезненный, умный мальчик, радовался потому, что дядя Пьер, как он называл его, был предметом его восхищения и страстной любви. Никто не внушал Николеньке особенной любви к Пьеру, и он только изредка видал его. Воспитательница его, графиня Марья, все силы употребляла, чтобы заставить Николеньку любить её мужа так же, как она его любила, и Николенька любил дядю; но любил с чуть заметным оттенком презрения. Пьера же он обожал. Он не хотел быть ни гусаром, ни георгиевским кавалером, как дядя Николай, он хотел быть учёным, умным и добрым, как Пьер. В присутствии Пьера на его лице было всегда радостное сияние, и он краснел и задыхался, когда Пьер обращался к нему. Он не проранивал ни одного слова из того, что говорил Пьер, и потом с Десалем и сам с собою вспоминал и соображал значение каждого слова Пьера. Прошедшая жизнь Пьера…, и, главное, его дружба к отцу, которого не помнил Николенька, – все это делало для него из Пьера героя и святыню» («Война и мир», эпилог, часть 1, глава 12). [2] Известный факт: декабристы вывели солдат на Сенатскую площадь, используя ситуацию так называемого «междуцарствия». Первый по старшинству брат умершего царя Александра I, а именно великий князь Константин Павлович, ещё до смерти брата отказался от прав на престол, передавая их более младшему брату – великому князю Николаю Павловичу, будущему императору Николаю I. Но это отречение было тайной. Поэтому первоначально, после известия о смерти Александра I, правительственные органы и войска принесли присягу Константину. Через пару недель ситуация прояснилась, стало известно об отречении Константина от прав на престол, и была назначена новая присяга – уже императору Николаю. Декабристы внушили солдатам, что происходит незаконный захват власти Николаем, тогда как законный государь Константин вот-вот должен прибыть в Петербург (он в это время жил в Польше, где был наместником). Обманутые таким образом солдаты согласились выйти на Сенатскую площадь и кричали при этом «Ура, Константин!». О настоящих целях заговорщиков рядовые солдаты не имели никакого представления. [3] Комиссия, которая судила декабристов, выработала 11 разрядов преступлений и сделала разделение подсудимых по разрядам. От так называемого «разряда» зависела тяжесть приговора – чем выше «разряд», тем тяжелее приговор. Поставленные «вне разрядов» Пестель, Рылеев, Каховский, Муравьев-Апостол, Бестужев-Рюмин были повешены. Декабристы «первого разряда» были приговорены либо к вечной каторге, либо к каторге на 20 лет; «второго разряда» и «третьего разряда» – к каторге на 20 или 15 лет и вечному поселению в Сибири; «четвёртого разряда» – к каторге на 12 лет и вечному поселению в Сибири; «пятого разряда» – к каторге от 10 до 5 лет и вечному поселению в Сибири, и т.д. [4] Яблочный Спас – в народном календаре так называется церковный праздник Преображения Господня, который выпадает на 19 августа каждого года. Называется так, потому что в этот день в церквах освящают плоды и фрукты нового урожая, особенно яблоки. [5] Лев Николаевич Толстой как бы «списывал» чету Марья Болконская-Николай Ростов со своих родителей. Он даже имена и отчества дал им именно такие, какие были у его родителей – Мария Николаевна и Николай Ильич. А оба родителя Льва Толстого умерли рано. Мать писателя умерла в 40 лет, а отец писателя – через семь лет после смерти жены в возрасте 43 лет. [6] Мария Шимановская — виртуозная польская пианистка, композитор и фортепианный педагог. Прославилась как одна из первых женщин, которая концертной деятельностью и преподаванием музыки зарабатывала себе на жизнь. Гастролировала и имела успех от своих концертов во многих европейских странах. В 1828 году была приглашена преподавательницей музыки в семью императора Николая I.