Маски

      Дворцовая жизнь не располагала к искренности и самовыражению, Рене поняла это еще на пути к Версалю, трясясь по деревенским немощеным дорогам в одной карете с Александром. Отныне она была вынуждена скрывать за маской истинное «я» и играть исключительно по правилам придворного общества. Другого варианта развития событий девушка не рассматривала, желая извлечь максимальную пользу из шанса пребывания во дворце, который так «любезно» был предоставлен месье Бонтаном. Величие, достаток, положение при дворе и расположение короля – именно это занимало все мысли обедневшей дворянки, желавшей во что бы то ни стало вернуть былое великолепие и богатство отчему дому.       Присоединившись к свите королевы и став тайной помощницей Александра, Рене начала свое постепенное восхождение, вскоре обратив на себя внимание самого короля. Вживую Людовик выглядел поистине великолепно, настоящее Солнце, озаряющее и притягивающее всех вокруг. Словно божество во плоти, такое близкое, но в то же время недосягаемое, окруженное ореолом величия и таинственности. Овладеть им – значит овладеть практически всей Францией, прикоснуться к чему-то большему и грандиозному. Мысли об этом приятно будоражили девушку, попавшую под чары монарха, и сподвигали все больше участвовать каким-либо образом в государственных делах. И если изначально все это делалось исключительно из желания приблизиться к Людовику, то в дальнейшем де Ноай стала более серьезно относиться к служению интересам Франции, усматривая в этом возможность достижения как личного, так и общественного блага.       Избегая по возможности неформальные празднества и высокосветские попойки, с братом короля, негласным министром радости и веселья Версаля, Рене пересекалась разве что на официальных приемах и церковных службах, которые часто рисковали обернуться скандалом из-за выходок праздной свиты. Хитрый лис, манерный льстец и беззаботный балагур, одним словом, паршивая овца, порочащая честь монаршей семьи. Мысленно Рене не скупилась на красочные оскорбления в отношении Филиппа, в то время как наяву притворно подыгрывала принцу в разгар светских бесед и смущалась от потока его сладостных речей и комплиментов, от которых, конечно же, как считала девушка, разит неискренностью и пустотой. «Скольких в день он одаривает такими же эпитетами и восхищенными взглядами? Бывает ли этот пустой праздный болван хоть когда-то серьезен?» - проносилось порой в голове де Ноай после очередного взаимодействия с принцем. Несмотря на казалось бы сильную неприязнь, девушка не могла не отметить, что все же испытывала и живой интерес к данной противоречивой персоне.       В то время как очарование Людовика постепенно стало спадать в глазах Рене. Во многом на это, конечно же, повлияла история с Луизой. Не стоит забывать, что приблизившись слишком близко к Солнцу, ты рискуешь сгореть, потеряв себя, свое имя и положение.       Окончательно же стремление стать фавориткой короля рассеялось с похищением маленького дофина. Общее горе сблизило девушку с Марией-Терезией, и она больше не могла себе позволить усугубить разлад в монаршей семье и вызвать слезы на милом личике королевы.       Главной целью Рене отныне стало спасение мальчика, спасение будущего Франции, в котором она заняла роль активного соратника Людовика, но не более. Здесь же себя неожиданным образом проявил и принц Филипп, вступив в королевский военный отряд, занимавшийся миссией по возвращению дофина. В мучительном ожидании развязки тянулись недели безуспешных попыток придворных сыщиков. Посвященные в тайну за все эти дни окончательно были вымотаны – и физически, и морально. Хотелось хоть на мгновение забыться и расправить плечи.       Таким поводом развлечься стала премьера «Мизантропа» Мольера, на которую съехался весь двор и столичная знать. Несмотря на достаточно интересное представление, нахождение в Париже не принесло Рене нисколько удовольствия и она поспешила вернуться в Версаль, составив компанию свите принца. Первоначально девушка испытывала сильное смущение от того, что позволяет себе удовольствия в то время, как обострилась болезнь вдовствующей королевы, а маленький дофин так и не был найден. Однако, признаться честно, впоследствии она нисколько не пожалела о своем решении – под влиянием алкоголя и увеселительных бесед ей ненадолго, но все же удалось отвлечься и расслабиться… в крепких и одновременно нежных объятиях Филиппа. На утро все это казалось девушке каким-то фантастическим сном (и, признаться, достаточно приятным), но алеющие на тонкой коже шеи пятнышки, следы сладострастных утех, говорили об обратном, как и не свойственное принцу смущение и скованность, которое он не смог скрыть при кратком общении с де Ноай на королевском собрании следующим утром.       Маска обольстительного пустозвона начала спадать с лица юноши в глазах Рене и ранее, но окончательно все точки над «и» расставил их вечерний разговор, уже наедине, после очередной неудачной попытки вызволить малыша из лап похитителей. Филипп оказался не так прост и пуст, как ей показалось в начале. Он по-настоящему предан своему брату и Франции, способен на сильные чувства и готов сделать все возможное для близких и любимых ему людей. Чувствовалось, что он давно уже перерос образ дворцового шута, в рамки которого его заковали, дабы не превзойти старшего брата, и был готов для более серьезных вещей, настоящего подвига во благо отечества и семьи, что слилось для него в одно целое.       Рене было так удивительно и неожиданно слышать подобные размышления от принца, но какой-то фальши она тогда не почувствовала. Напротив, ей показалось, что этот разговор наедине и легкий поцелуй принца на прощание были его самыми искренними действиями, которые ей довелось наблюдать за время нахождения во дворце.       Интима между ними больше не происходило, все ограничивалось лишь нежными, но порой очень страстными, граничащими с приличием, поцелуями и объятиями. Меж тем непристойным вечеринкам в покоях принца, после которых он нередко мог поскрестись с жалобной моськой в соседние покои Рене и сладко уснуть под приятной тяжестью ее одеяла, не было конца. Девушка страдала, сгорая от желания и разгорающейся ревности, и с каждым днем все больше теряла надежду на повторение той ночи. Казалось, что последующий разговор стал фатальной ошибкой – они сильно сблизились, но в каком-то доверительно-дружеском ключе, проводя большое количество времени за разговорами.       В какой-то момент именно Рене посоветовала Филиппу не откладывать разговор с братом о службе в армии, интерес к которой был заметен у него еще при участии пары в операции по спасению дофина. Она же впоследствии стала случайной свидетельницей их неприятного разговора в саду и категоричного отказа Людовика – «я не могу так сильно отдалить тебя, Филипп. Ты один из немногих людей здесь, которым я все еще доверяю, моя опора. Оставайся и делай то, что умеешь лучше всего – весели гостей Версаля на своих приемах». Сказать, что Филипп был расстроен, не сказать ничего – уходя с понурой головой из садового лабиринта и встретившись взглядом с Рене, он шумно выдохнул и еще больше сжал губы и брови, как бы говоря – «Ты сама все слышала».       Она просто не могла оставить это так, ей хотелось во что бы то ни стало помочь Филиппу. На аудиенции с королем она активно призывала Людовика уступить брату, аргументируя это тем, что у него есть все шансы добиться успехов на военном поприще, обеспечив величие Франции и себе. Людовик вполне это осознавал и в том числе из-за боязни быть затмленным не давал брату как следует себя проявить. В конечном итоге, Рене добилась своего – Филипп с воодушевлением направился для подготовки в южное военное объединение, организованное на случай войны с Испанией, ценой собственного благополучия. Самолюбие Людовика было уязвлено, когда он увидел с каким воодушевлением эта девушка, ранее представлявшаяся ему будущей фавориткой, печется об интересах его непутевого брата. В конечном итоге, под предлогом общения с уже немолодым отцом и заботы о нем король настоятельно порекомендовал Рене вернуться в их парижское поместье.       Девушка почти сразу поняла, что попала в королевскую немилость и получила «мягкую ссылку», из которой возможно больше не вернется. Понимала, молча собирала вещи и все же ни о чем не жалела. Может, и к лучшему, что она наконец покинет это осиное гнездо, наполненное слухами и скандалами… но ставшее за эти два года таким родным и комфортным. Хорошо, но все же грустно. Грустно возвращаться вновь к обычной столичной жизни после всего того, что произошло во дворце, но перечить королю и еще больше усугублять свое положение она не стала.       Успело пройти три жарких ленивых летних месяца, проведенных Рене в домашнем «заточении» прежде, чем на пороге их поместья возникла фигура всадника. Светлые волосы волнами развевались на ветру, походка уверенная и достаточно стремительная, но с приближением к девушке он постепенно сбавлял шаг. Она увлеченно занималась цветами на заднем дворе и не спешила оторваться от своего занятия, предполагая, что прибыл очередной знакомый отца или тети. - Рене? Это ты? – мягкий бархатный голос донесся до девушки, рефлекторно заставив ее обернуться. - Филипп? Но как? Как ты здесь? – ее глаза засияли и были готовы пустить радостную слезу, а лицо озарила искренняя улыбка. Она попыталась быстро подняться с земли, что было затруднительно из-за веса многочисленных юбок. Филипп аккуратно подал ей руку и помог встать, после чего они незамедлительно обнялись. Мягко поглаживая спину девушки, блондин вдыхал приятный аромат ее волос, прикрыв глаза от наслаждения, и только спустя несколько мгновений смог отстраниться, чтобы ответить на вопросы Рене. - Приехал, как только узнал, что ты здесь, буквально после того, как вернулся с Юга… Не терпелось вновь увидеть тебя, но во дворце огорчили, сказав, что теперь ты столичная птичка… думаю, без моего братца здесь не обошлось? – шутливо спросил мужчина, на что Рене лишь молча потупила взор, и он удостоверился в верности своего предположения, - Не имеет значения. Я здесь, и я приехал за тобой. В Версале или где-либо еще, главное, вместе, - он аккуратно подцепил ее руки, оставив на них легкий поцелуй. - Мне будет тяжело делить тебя с кем-то еще… ты понимаешь, о чем я, - осторожно, почти шепотом произнесла девушка. - Больше и не придется, моя маленькая собственница, - усмехнувшись, сказал Филипп и продолжил более бодрым и чуть наигранным голосом, - Конечно же я не собираюсь уходить с поста главного организатора вечеринок, иначе нахождение в Версале окончательно превратится в скуку смертную! Но касаемо моего сердца и моих покоев… в них больше нет места другим людям. Они всецело принадлежат тебе, - с придыханием заключил принц, пристально глядя в глаза Рене и сжимая ее ладони в своих. ***       Впоследствии чета герцога и герцогини Орлеанских никого не могла оставить равнодушным как в самой Франции, так и за ее пределами. Некоторые им откровенно завидовали и недолюбливали, но гораздо больше людей поистине восхищались этой прекрасной парой, главными французскими меценатами, ставшими образцом семейного благополучия. До конца жизни они тихо и счастливо жили в поместье Сен-Клу, периодически выбираясь на шумные приемы в Версаль; сохраняя взаимное уважение и любовь друг к другу, результатом которой стало рождение трех прекрасных детей.