Эпилог
9 августа 2024 г. в 11:03
— Найда, это вода для папеньки, — мягко сказал Михаил, погладив собаку по голове. — Всё до последней капельки должно на него вылиться.
Найда только высунула язык. Не сводила карих глаз с лица Михаила, желая облизать его румяные щёки и вздёрнутый носик. Она, махая белым хвостом, несколько раз покружилась вокруг ведра. Солнечные лучи падали в воду, набранную прямиком из реки, искрились в ней так, что глазам больно смотреть. Михаил аккуратно завернул рукава рубашки и взялся за тоненькую ручку ведра, однако смог приподнять его только на пару дюймов.
Тонкая ручка — или просто проволока — впилась в нежную кожу рук. Михаил более секунды держать не смог, поставил ведро на землю, облегчённо выдохнув. Найда покружилась вокруг него, гавнула пару раз. Улыбка тронула его губы. Он, вопреки обещанию, окунул руку в воду, такую приятную, прохладную. Подержал некоторое время, вытянул. Прозрачные капельки стекали по тонким пальцам, падали на гладкий нос Найды. Она задорно лаяла, прыгала, вставала на задние лапки. Михаил рассмеялся.
Чуть отдохнув, он достал из кармана брюк платок с вышитой ромашкой на краю, над которой старалась сестрёнка София, и, обернув им непрочную ручку, снова попытался поднять ведро. Оно повисло над землёй. Михаил кряхтел, руки его дрожали, а румяные щёки сильнее покраснели.
— Барин, Михаил Николаевич! — окликнул его подошедший крестьянин. — Что ж вы тяжести таскаете... Позвольте помочь.
Крестьянин — крепкий молодой человек, кузнец, двадцати двух лет от роду — выхватил у него ведро. Михаил разинул рот, удивившись физической силе, но поспешил за ним. Не хотел отставать.
— Куда вам воду поставить, Барин? — спросил крестьянин. — В дом барский?
— Да, у лестницы, пожалуйста. — ответил Михаил.
Крестьянин ухмыльнулся. Они продолжали идти к Барскому дому, минуя фруктовые сады, летнюю кухню, родовую усыпальницу. Михаил осматривался: после реформы тысячи восемьсот шестьдесят первого года дворы как-то опустели, многие крестьяне — те, у которых имелась возможность — ушли, а некоторые остались, арендуя отведённые территории. Благо, Николай и Мария Александровна не продавали земли за высокую цену.
— А вы тоже уйдёте? — спросил Михаил, бросив взгляд на смуглое лицо крестьянина.
— Зачем же? — задал встречный вопрос крестьянин. — Нам и здесь хорошо. Земля родная, кормит. А за аренду мы платим ежемесячно. Чего же ещё надо?
— Но вы не хотите увидеть другие города? — Всё не унимался Михаил.
Крестьянин молча пожал плечами. Похоже, он действительно не горел желанием путешествовать по России-матушке или же возможности не имелось. Михаил слышал от детей из других поместьев, какие высокие налоги платили крестьяне.
Они дошли до Барского дома. Михаил, открыв парадную дверь, осторожно заглянул внутрь, пока крестьянин осторожно поставил ведро у лестницы. Коридор пустовал. Дверь в отцовский кабинет закрыта. Значит, Николай работал. Со стороны столовой, где чуть дальше располагалась кухня, тянулся сладкий аромат малинового варенья, свежей выпечки и сушёных трав.
— Спасибо, — тихо проговорил Михаил.
Крестьянин ушёл. Михаил взялся за ручку, напрягся. Ведро оторвалось от земли, и он спешно поставил его на деревянную ступеньку. Найда жалобно заскулила. Она побежала вперёд, оказавшись чуть выше него. Михаил прижал указательный палец к губам. Он снова вцепился в ручку и, сколько есть сил, поднял воду на несколько ступеней. Найда опережала его. Совсем скоро она оказалась на втором этаже.
Михаил зашёл в спальню, также служившей ему личной мастерской. Белые обои с бирюзовым мудрёным рисунком, гардины цвета морской волны, закрывающие по ночам высокие французские окна, мебель — шкаф у двери, столик и пару кресел в центре комнаты — из тёмного дерева. Ближе к свету стоял мольберт, возле которого располагались несколько белоснежных холстов. Михаил любил закрыться ото всех в комнате и начать писать картину. И всё у него так замечательно получалось, что невольно засмотришься. Николай нанимал ему гувернёра, чтобы тот учил его рисованию.
Найда вскочила на диванчик у окна, села, высунув розовый язык. Михаил — руки у него от непривычки тряслись — чудом поставил ведро на подоконник. Открыл окно, да так осторожно, чтобы не порвать гардины. Высунулся. Кабинет находился прямо под его спальней. Стоило только дождаться подходящего момента, когда Николай снова высунет голову, дабы выкурить сигару. По-другому никак: Мария Александровна, всякий раз слыша запах табака, делала замечания.
Михаил не знал, была ли головная боль последствием трёх беременностей или же Мария Александровна всю жизнь страдала от этого, но она на дух не переносила запах табака или душные помещения. У неё сразу начинала кружиться голова, давило виски́. Поэтому Николай, из большой любви и уважения к ней, никогда не курил в доме.
Из мыслей его вывел протяжный скрип. Открылось окно. Михаил выглянул. Лёгкая улыбка тронула уголки губ, когда он увидел кучерявую голову Николая. Тот, оперевшись локтями о подоконник, задумчиво смотрел вдаль и время от времени делал затяжки. Сероватый дым поднимался вверх, чуть позже рассеиваясь в воздухе. Михаил постарался как можно тише подставить ведро к самому краю, и вылил на него воду. Прозвучал крик. Найда залаяла, спрыгнула с диванчика и побежала к лестнице, вниз. Михаил, рассмеявшись, побежал за ней.
— Попался! — сказал Николай, заключив его в объятия. — Это ты, Мишенька, решил отомстить за тот случай в саду, когда я окатил тебя из ведра?
— Да! — воскликнул Михаил.
Михаил засмеялся. Николай не отпускал его из объятий, целовал в макушку и всё покачивал из стороны в сторону. Капельки воды стекали с его волос, полностью намочили плечи вицмундира. Найда прыгала вокруг них, радостно лаяла, вставала на задние лапы, передними оперевшись о стойку лестницы.
— Вот-вот прибудут Сашенька и Сонечка! — произнесла вошедшая Мария Александровна.
Она вся сияла (старшеньких не видела более года). Михаил подошёл к ней и поцеловал ручку, ибо они только увиделись. Мария Александровна улыбнулась, запустила руку в его тёмные волосы и слегка взъерошила их. Он сделал вдох, наполняя лёгкие родным ароматом. От неё всегда пахло тёплым молоком, вареньем и цветами. Из кухни, где вовсю готовили обед в честь именин Михаила, кричала Арина Семёновна, шумя кастрюлями, тарелками, приборами.
— Барышня! Пироги сейчас сгорят!
Мария Александровна ахнула, хлопнув ладонями по щекам. Она убежала на кухню, чтобы помочь Арине Семёновне в готовке. Николай поднялся наверх, дабы сменить одежду. Михаил похлопал несколько раз по коленям, подзывая Найду, которая гавкала, оперевшись передними лапами о него. Он засмеялся, побежал на улицу. Она последовала за ним.
***
Вечерело. Небо, по которому плыли тёмные пушистые облака, окрасилось в нежные лиловые оттенки. Сад темнел, привычные его черты терялись во мраке. Прохлада появилась в воздухе. В траве затрещали невидимые цикады. Птицы певчие спрятались в ветвях деревьев, кошки и собаки разошлись по хозяйственным постройкам: в конюшню или в сарайчики. Зажглись окна крестьянских домов, стоящих поодаль от Барского дома. Гости подтягивались ближе к вечеру. Раньше всех прибыли старшие дети. Первым приехал Александр, ходивший по этому свету двадцать два года. Служил в пехотном полку императорской армии, находился в звании майора. Сероглазый блондин, ставшим главным сердцеедом на балах и других важных мероприятиях, куда его приглашали вместе с товарищами по оружию. К слову, за ними всегда следовало веселье, а потому в их компании никогда не соскучишься. Второй приехала София, темноволосая голубоглазая красавица. На именины она явилась не одна, а вместе с супругом Петром Ильичом, известным ювелиром в Московской губернии. Он, как всегда, приезжал не с пустыми руками, а с какой-нибудь бархатной коробочкой, таившей внутри замечательное украшение для Марии Александровны в виде браслета или же ожерелья. Редко, но иногда мог смастерить перстень или за́понки для Николая. А следом в гости наведалась и Полина Васильевна. На ярмарке невест её выбрал один черноглазый князь. Венчание случилось через два месяца. И когда-то замкнутая воспитанница Смольного института благородных девиц превратилась в достаточно уважаемую личность в обществе и статную княгиню, отвечающую за домашнее хозяйство, за штат прислуги, за грандиозные мероприятия в виде балов. Вот только дорогой супруг завёл несколько романов на стороне... — Маменька, вы не представляете, как сильно я скучал по вам! — сказал Александр, придвинувшись ближе к Марии Александровне. — По вам, по Папеньке, по поместью. Мария Александровна улыбнулась. Тёмно-зелёное платье хорошо сочеталось с её золотистыми и чуть поседевшими волосами, собранными в пучок. Александр поцеловал ей ручку. Арина Семёновна спешно ставила остальные блюда, напитки, десерты на стол, которые готовили с самого раннего утра. Михаил беседовал с Софией, та показывала ему новые украшения. Это были красивые завитушки, сделанные из белого серебра. В них вставлены аквамарины светло-серого цвета. Николай вышел из-за стола, обменялся парой фраз с Петром Ильичом, вышел в коридор, на улицу. Он опёрся руками о деревянные перила, задумавшись. Всё, о чём мечтал, сбылось: с заботливой супругой проводил мимолётные дни, замечательные дети радовали глаз, сам жил в укромном уголке. И для счастья ему ничего более ничего не надо. Двойка крепких лошадёнок, привязанных к бричке, мчалась по дороге, по обе стороны которой посажены фруктовые сады и кустарники прямоугольной формы. Она остановилась. Из неё вышел Алексей. Николай улыбнулся, сделал несколько шагов вперёд и похлопал его по плечу. — Давно не виделись, брат! — воскликнул Алексей, улыбнувшись. — Ты и твоя Жадкина примете меня? — Она теперь не Жадкина, — с ноткой гордости ответил Николай. — Она теперь Герасина. Они, рассмеявшись, прошли в дом. Поприветствав всех и сев за стол, Алексей рассказал о собственной жизни, о том, как хорошо жилось в Нижнем Новгороде, что нашёл достойную женщину — Николай, услышав о ней, не смог сдержать облегчённого вздоха, что его друг смог забыть несчастную Эльвиру —, работающей гувернанткой. — А что же насчёт Сергея? — спросил Алексей, сделав глоток вина. — Я уже совсем позабыла про него! — воскликнула Мария Александровна, удивлённо вскинув брови. — Скандальное дело, произошедшее двадцать два года назад, — спокойно произнесла Полина Васильевна. — Тогда вся пресса кричала об этом, но уже через два года успокоилась. Сергея отправили в дальнее поселение Сибири. Поговаривали, что он отдал душу Богу в первый же год жизни в Сибири. — Справедливая плата за грехи, — сказал Алексей, приобняв Николая за одно плечо. — Предлагаю сменить неприятную тему разговора на тост! — радостно воскликнул Александр. Он, встав, проговорил тост, в котором желал всего самого наилучшего младшему братишке Михаилу. Все подняли бокалы, сделанные из горного хрусталя и наполненные красным французским вином, аккуратно стукнулись их хрупкими стенками. Михаил вдруг подумал, какой же он счастливый человек, раз на его именины собрались все самые близкие люди.***
В глубине сибирских лесов находилась ветхая изба. Окна потрескались, ни одного целого места не осталось. Ставни, на которых давно выцвела краска, со скрипом покачивались из стороны в сторону, грозясь упасть на землю, оторваться от ржавых петель. Западная стена так вообще частично покрылась мхом. Половицы внутри дома прогнили от многочисленных дождей. Дрова безобразно валялись на полу. Сергей сидел в углу, схватившись за голову. От постоянных работ на каторге и ударов кнутами, превративших его спину в сплошное мясо, он выглядел намного старше положенного возраста. Ему страшно. С недавней поры Сергей начал видеть силуэт отца. Тот навещал по ночам, стоял в двери и сверлил душу пустым взглядом. Дрожь пробегала по его грубой коже. — Нет, нет, пожалуйста! — завопил Сергей, прикрыв голову руками. — Убирайся! Отец снова здесь. Вот, стоял прямо перед ним, держа в руках охотничье ружье. Взгляд у него тяжёлый, как и всегда. Сергей отвернулся, уткнувшись лицом прямо в угол. Начал читать молитвы, чтобы Господь Бог услышал его молитвы. А ведь раньше он не верил в него. Но отец никуда не уходил. Он молча стоял рядом, ни исчезая.
