Титулярный советник

      Гардины плотно задёрнуты, не давая ни единому солнечному лучу проникнуть в кабинет. Дрова в камине, служившим единственным источником света, горели, трещали, постепенно становясь чёрными угольками. На письменном столе — полный беспорядок. Исчёрканные и исписанные бумаги разбросаны в разные стороны, поверх книг, перья лежали где-то на ковре, чернильница пролилась на лакированное деревянное покрытие. На краю стола лежал опрокинутый гранённый стакан. С него медленно текли остатки коньяка.       Сергей стоял, сгорбившись как старик, над бумагами. Глаза бешено бегали с одного листка на другой. Зубы впились в перо, совершенно измяв его. Постояв ещё минуту, он яростно смёл со стола все вещи.       — Чёрт бы тебя побрал! — выругался он.       Он был в бешенстве. Брак с Марией Александровной позволил бы ему получить богатое приданное. Только подумать! Сергей владел бы поместьем с трёхстами душами, двумя квартирами в Петербурге. Но нет, не повезло. Бывшая невеста предпочла ему другого, уже помолвлена. Ах, если бы нашёлся способ избавиться от соперника! Сергея осенило. Он бросился к столу, выдвинул ящик. Перед ним лежал пистолет. Он взял его.

***

      Лето пролетело незаметно, а вместе с ней — осень. Николай, всё время сидящий за столичным департаменским столом, не успел и глазом моргнуть, как разгорячённая Земля-матушка, подарившая крестьянам и помещикам богатый урожай, уже укрывалась снежным холодным покрывалом. Пожелтевшие листья деревьев давно упали с ветвей, их заменяли пушистые шапки. Тонкие слои светло-серого льда образовались на речной глади. Крестьяне всячески готовились к зиме. Ребятня, одетая в лёгкие тулупчики, всё также бегала по территории поместья.       Мария Александровна всё реже приезжала в Петербург. Ей нравилось жить в поместье, среди природы, довольных барыней крестьян. Да и свежий воздух необходим: врач советовал, дабы простуда быстрее исчезла. А Николай поддерживал его, сам в свободные от работы деньки приезжал в Москву. Они вместе успели сделать многое: часик-другой гуляли по саду, проверяли вечерами отчёты, следили за торговлей на московском рынке и заключили помолвку. К последнему, кстати, Николай тщательно готовился. Сначала разговаривал со святым отцом Алексеем в церкви, а позже — с Ефимом.       Николай ни с кем не делился новостью о помолвке, когда приезжал в Петербург. Товарищи по чину слишком заняты, каждый день переписывали огромные стопки бумаг, с глухим стуком бросающиеся на хлипкий стол, уставали. Им явно не до чужой радости. А что касалось Алексея... Николай его практически не видел, что сильно удивляло. Он с жаром стал расспрашивать других. Некоторые только рассеянно пожимали плечами, другие рассказывали распространившиеся слухи. Поговаривали, что Алексей проиграл в карты какому-то богатому человеку комнату, а потому, отдав её, уехал к сестре в Великий Новгород. Однако Николай не верил. У него создалось предчувствие, что его друг точно здесь, в Петербурге.       Он стоял прямо перед знакомой дверью. Рассматривал её. Вся в трещинках, вмятинках. По бокам белая краска вообще слезла, оставив после себя тёмные пятна. Николай поднял руку, дабы постучать. Но всё никак не мог этого сделать. Что-то останавливало его. Возможно, в глубине души он действительно начал верить в сплетни знакомых. Может, Алексей вправду уехал в Великий Новгород и больше не вернётся?       Вдруг дверь открылась. Николай сделал шаг назад, встретившись взглядом с молодым человеком смазливой внешности. Тот несколько раз похлопал глазами, но опомнился и спросил:       — Вам что-нибудь нужно-с?       — Прошу прощения, — Николай кротко кивнул, — Здесь жил мой приятель, однако мне неизвестно, где он живёт теперь.       — До меня здесь жил господин Рогожин, — вежливо сказал молодой человек. — Не он ли ваш приятель? Если так, то он просил передать письмо.       Прежде чем Николай успел что-то сказать, молодой человек скрылся в дверном проёме. Через несколько минут он вышел в коридор и протянул ему запечатанный красным сургучом конверт. Они попрощались. Молодой человек ушёл по делам. Николай, выйдя на улицу, вскрыл письмо. Он сразу узнал почерк Алексея: торопливый, но аккуратный, с красивыми каллиграфическими буквами. Видно, что годы службы в чине Титулярного советника сделали своё дело.

«Здравствуй, Коля! Надеюсь, ты получил это письмо. Хотел бы всё сам рассказать, да вот, пока нет возможности.

Наверняка ты себе места не находишь и постоянно задаёшься вопросом, где я и как так случилось, что пришлось отдать комнату. Ну-с...

Проиграл я её в карты одному уважаемому человеку. Зашёл после работы в одно заведеньице, осушил парочку рюмок русской водки и решил присоединиться к играющей компании. Там меня оставили только в вицмундире, в ботинках и с тремя рублями в кармане.

Поэтому, Коля, если ты читаешь это письмо, то я уже в Великом Новгороде. Или в жандармской части.

В любом случае, не прощаемся, друг! Ты знаешь адрес моей сестрицы. Пиши на него.

Алексей Рогожин»

      Николай, глубоко задумавшись, не сразу заметил, как на пожелтевшем листке бумаги появились крошечные капельки. Он невольно поднял глаза наверх. С серого неба на холодные камни, которыми обложены столичные улицы, падали белёсые хлопья. Одни, касаясь сырой земли — или серебряной глади Невы —, тут же таяли, растворялись; другие же собирались в одно место, скапливались, превращаясь в сугробы, пока местные дети не делали из них орудие для игр.       Николай спрятал руки в карманы шинели, где нащупал розовый билетик на поезд, идущий в Москву сегодня вечером, вжал шею в плечи. Сделал выдох — и тёплый пар густыми клубами вырвался из уст наружу. Нарастающий с каждым днём холод неприятно щипал лицо, лез под тёплую одежду и щекотал согревшуюся кожу, заставляя стайку мурашек бегать по ней. Николай, вздохнув, лениво побрёл по улице. Небо Петербурга окрасилось в яркие оранжевые оттенки, переходящие в более тёмные, синие.

***

      — Аринушка, не видать? — спросила Мария Александровна, продолжая вязать спицами.       — Не видать, — коротко ответила Арина Семёновна, бросив взгляд в окно.       Мария Александровна тяжело вздохнула, равнодушно посмотрев на сотворённое изделие. Белая нить туго обвила её палец и металлические спицы, вплетена в воздушные петли, которые, если правильно связать, выйдут замечательными узорами, радующие глаз. Салфетка на стол, куда в будущем будут ставить готовые блюда, уже готова. Осталось связать ещё несколько. Мария Александровна отложила спицы в сторону, поправила на плечах шаль и бросила взгляд на окно. Она скучала.       — Барышня! — окликнула её Арина Семёновна. — Никак едет-с.       Мария Александровна вскочила с кресла и спешно подошла к окну, оперевшись руками о деревянный подоконник. Вдали, среди сугробов, режущих глаза из-за яркого солнечного света, ехала бричка с расписными инеем стёклами. Двойка красивых кобылок: одна белая крепкая, вторая светло-бурая с кремовой звездой на лбу — мчалась по снежной дороге. На ко́злах сидел хиленький мужичок, умело справляющийся с упряжкой. Несколько детей, играющих в снежки, завидев бричку, бросились тут же бежать. Они радостно махали руками, кричали, улыбались.       Бричка остановилась у крыльца. Как только Николай вышел на улицу, Мария Александровна, набросив на плечи тёплую шубку, выбежала на мороз. Лёгкая улыбка заиграла у неё на лице. Она подошла к нему, поцеловала в обе щеки. Николай удовлетворённо хмыкнул, обняв её.       — Барышня! — окликнула её Арина Семёновна. — Вы ж замёрзнете!       — Арина Семёновна права, — проговорил Николай, застёгивая пуговицы её шубки. — Вы, голубушка моя, до сих пор полностью не выздоровели.       — Мне не терпелось с вами увидеться, Николай Андреевич! — сказала Мария Александровна, не убирая улыбку с лица.       Николай улыбнулся. Они прошли в дом. Сенные девки уже накрыли стол. На нём стояли несколько фарфоровых чашек с только что налитым травяным чаем, в хрустальной хлебнице положены солёные баранки, пряники, пирожки со сладкой начинкой. Рядом с ней находились креманки, в которых налиты мёд и различное варенье. Мария Александровна и Николай сели за стол.       — Сегодня мы можем съездить на ярмарку, — проговорил Николай, делая глоток чая.       — Степан говорил, что там продают хорошую провизию! — вмешалась в разговор Арина Семёновна. — И столько приправ, которые разнообразят обычные блюда!       Лицо её выражало полную удовлетворённость. Она вообще с самого раннего детства любила готовить, придумывать разные способы для преображения вкуса пищи. Мария Александровна всегда с улыбкой вспоминала, как они, маленькие девочки, играли в «повара и посетителя». Арина Семёновна готовила простенькие блюда — воровала ингредиенты на барской кухне да костёр разжигала с котелком — и давала пробовать ей. Редко, но Александр Григорьевич тоже участвовал в игре. Правда, после этого Арину Семёновну ставили в угол...       — Так едьте с нами на ярмарку! — предложил Николай, откусив кусочек от баранки. — Если, конечно, Мария Александровна не против.       Арина Семёновна изменилась: удовлетворённая улыбка спала, вместо неё появилась некое смущение. Она рассеянно впилась в края накрахмаленного фартука, немного помяла его. Поняв, что сделала, отпустила. Руки её сами начали разглаживать грубую ткань. Уголки бледных губ дёрнулись.       — Ну что вы, Барин... — с неловкостью проговорила она. — Разве ж можно простой прислуге с помещиками разъезжать...       — Я не против, — мягко сказала Мария Александровна. — Дам тебе деньги, купи всё, что необходимо. И если тебе угодно.       — Ну, если барышня разрешила, — более уверенно ответила Арина Семёновна, — тогда поеду.       — И Ефима с собой возьмём, — добавил Николай.       Он сделал небольшой глоток чая. Во рту появилась слабая горечь, разбавленная водой и кубиком сахара. Настроение с самого утра, несмотря на бессонную ночь в поезде, у него было хорошее. Николай также полагал, что ярмарка: театральные представления, реклама пробегающих мимо мальчиков, яркость товарного изобилия — ещё сильнее улучшит его. И это если не говорить про компанию близких ему людей.

***

      Реальность оказалась куда лучше ожиданий. Они приехали на ярмарку, в самый центр Москвы, в раннем часу утра. Их встречала огромная толпа людей, снующих в разные стороны. По улице ходили бородатые мужики, которые держали в руках коробы с выпечкой. Она стоила, по их словам, не больше трёх копеек. Мимо пробегали мальчики разных возрастов, раздающие специальную газету, где показаны все ряды ярмарки. Прилавки ломились от разнообразности товаров: атласных лент всех цветов, резных деревянных игрушек, дров для печки, заморских приправ — остальное можно бесконечно перечислять!       Они вышли из брички. Арина Семёновна почти сразу, махнув рукой на обязанность быть рядом с барышней, скрылась за поворотом в поиске какого-нибудь прилавка с провизией или травами. Ефим отстал, засмотревшись на кукольное представление, происходящее неподалёку. Крестьянин соседского помещика разговаривал с тряпичными куклами через красную ширму, жестикулировал, рассказывал шутки, веселящие народ. Мария Александровна с интересом рассматривала товары. Ей понравилась пряжа у одной старухи, а потому она решила купить у неё несколько клубков.       — А на нижегородской ярмарке гуляют черти высокие! — пробубнил Ефим, подойдя ближе.       — Черти? — с недоумением спросил Николай.       — Не обращайте внимание, Николай Андреевич! — вмешалась Мария Александровна, рассмеявшись. — Ефим так постоянно называет акробатов.       Николай задумчиво потёр подбородок. Он видел их не так часто, всего пару раз. Но этого хватило сполна, чтобы на всю жизнь связать акробатов с чертями. Да и выглядели они весьма пугающими. Умудрялись ходить на длинных жердях, жонглировать различными предметами, нагинались, строили разные рожицы. От одного только воспоминания у Николая пробежал мороз по телу.       Через четверть часа они всей компанией решили прогуляться по рядам, которые вообще были открыты на ярмарке. Сначала зашли на дровяную площадь, где Ефим договорился с мужиками привезти в поместье несколько саней дров, дабы хватило для отопления крестьянских и барского домов. Когда управились с этим делом, то Арина Семёновна упросила всех пойти на лошадиный ряд. Там продавали разных кобылок, жеребцов: худых и плотных, низких и высоких, породистых и нет. А глазки у торговцев хитренькие, словно выискивали кого-нибудь тупоумного.       Сколько бы Николай не гулял по ярмарке, сколько бы не отвлекался на развлекающихся людей, то всё равно чувствовал нарастающую тревогу в душе. Какая причина? Он не знал. Но у него создавалось ясное ощущение, будто за ним кто-то следил. Из толпы. Сверлил прямо-таки ненавистным взглядом, стиснув зубы. Но Николай отмахивался, отрицательно мотал головой, объясняя неизвестное чувство тем, что устал в последнее время из-за работы.       — Николай Андреевич, всё хорошо? — спросила Мария Александровна, положив руку ему на плечо.       — Да... — с неуверенностью ответил он. — Наверное.       Неожиданно воздух разорвал громкий выстрел. Сердце у Николая ёкнуло. Люди насторожились, поднялся гвалт и шум.       — Разве на ярмарках проверяют подлинность оружия? — настороженно спросил Николай, его голос дрогнул.       — Сколько я себя помню — нет, — сказала Мария Александровна, вцепившись пальчиками в его рукав.       Николай задрожал. Неужели его плохое предчувствие сбывалось? Он взял Марию Александровну за руку и потянул в сторону брички, чтобы избежать беды, глазами искал Ефима и Арину Семёновну. Та с недопониманием шла за ним. Разбойник рядом, Николай знал это.       Прозвучал ещё один выстрел. Плечо пронзила острая боль, словно сотни тысяч маленьких стрел воткнулись в не знавшую ран плоть. Николай широко распахнул глаза, пытаясь понять, что произошло. Ноги вдруг подкосились. Он упал на землю. Ефим подскочил к нему, схватил под подмышки.       — Держите разбойника! — кричали со всех сторон.       — Убивают! — запаниковали крестьянки, закрыв собой детей.       Перед глазами замелькали тёмные мушки. Николай приоткрыл рот, пытаясь сделать вдох. Все звуки, окружающие его, смешались воедино. И всхлипы Марии Александровны, и строгие указания Ефима, и успокаивающие слова Арины Семёновны — всё теперь слышалось эхом, отдалённо. Николай закрыл глаза. По крайней мере, он думал, что так сделал. На самом деле всё давно погрузилось во тьму. Ощущения были иными. Подушечки пальцев слегка покалывало, плечо полностью промокло в какой-то жидкости, которая наверняка испачкала одежду.

«Николай Андреевич, прошу, очнитесь!»