Эпилог
24 июля 2023 г. в 19:00
О том, что в Знаменских банях регулярно происходят сходки гомосексуалитета, я знал давно. О том же, что сегодня там встречаются с целью разработки цареубийственного заговора двое самых пакостных из всех депутатов Государственной Думы — Осип Либердюк и Павсикакий Конституткин — Охранное отделение предупредило меня буквально вчера. Теперь надо было только узнать, в каком именно из отдельных кабинетов бань проводят заседание эти два неуважаемых господина. К счастью, самозарядный браунинг 1906 года, снабженный свободным затвором, стволом длиной 53,5 мм и магазином на шесть 6,35-мм патронов, быстро развязал язык банному распорядителю — и вот я уже знал номер укрытия злодеев.
Когда я, обернувшись в простыню, ногой открыл дверь кабинета, Либердюк и Конституткин как раз занимались своим излюбленным делом: первый расширял второму окно Овертона. Не желая дальше лицезреть это отвратительное зрелище, я тут же выстрелил. Голова Либердюка разлетелась как спелый арбуз по кабинке и стекла с её стен сочными кровавыми соплями. А вот с Конституткиным я не успел. Увидев, что случилось с его подельником, он сразу же вскочил и зигзагами кинулся прочь.
Я помчался вслед за Конституткиным. Преследуя один другого, мы пересекли всё мужское отделение, распихивая по дороге зазевавшихся буржуа, растерянных дворян, голозадых присяжных поверенных и седояйцых интеллигентов. Презрев все приличия, Конституткин выбежал в коридор, а оттуда в силу своей извращённой природы направился в дамское отделение. Мне не оставалось ничего другого, кроме как последовать за ним: я уважал скромность барышень, но интересы Империи были важнее!
С нашим появлением в дамском отделении, естественно, поднялся жуткий визг. В тот момент там находилось около десятка посетительниц, у каждой из которых был свой личный тазик с стиле ар-нуво. Часть барышень прикрыла этим тазиком свой верх, другая — низ. И только одна, самая героическая из дам, бесстрашная рыжая валькирия с пышным бюстом, отбросила смущение во имя государственных интересов и метнула свой тазик на голову подлому Конституткину.
С тазом на голове тот, разумеется, мгновенно оказался дезориентирован: задёргался, завертелся и поскользнулся на мыле, заботливо брошенном ему под ноги всё той же обнажённой героиней.
Ну, тут-то я его и застрелил.
Когда Конституткин перестал дёргаться, я подошёл к прекрасной незнакомке, чтобы поцеловать ей ручку и засвидетельствовать своё почтение.
— Честь имею! Попаданский. Недавно произведён в подпоручики, — представился я.
— Клеопатра Сократовна Мёдова, Саратовской губернии помещица, слушательница Высших Женских Магических Курсов Герье, — ответила прелестница.
— Вы помогли ликвидировать опасного злодея! Поистине в этом женском теле дух мужской! — заметил я, разумеется, оставаясь воспитанным дворянином, не пялясь на само тело и глядя Клеопатре исключительно в глаза. — Могу я предложить даме свою простынку?
— Ах, право, до того ли! — бросила Клеопатра, ещё раз презрев все условности. — здесь труп, нам надо срочно убираться. Предлагаю немедленно отправиться ко мне на квартиру и обсудить там дальнейший план действий по ликвидации негодяев. Они ведь остались, не так ли?
— Ещё не как остались!
— Прекрасно. Одеваться нам нет времени. Внизу, под окнами, стоит мой автомобиль. Немедля прыгайте туда и заводите, подпоручик!
Я открыл окно и сиганул в него. Через секунду приземлился на мягкое кожаное сидение «Руссо-балта» типа К с отрытым кузовом «дубль-фаэтон». А ещё через секунду рядом со мной оказалась уютная белая Клеопатра. Она вытащила из-под сидения кривой стартёр и велела заводить вуатюретку. Разумеется, я бы и сам не возложил это трудное дело на плечи дамы. Разгрёб снег перед автомобилем, запустил мотор с трёх поворотов, запрыгнул на место шоффёра, и мы с Клеопатрой Сократовной двинулись по её адресу…
… Он буквально пожирал меня глазами. Я не знала, куда деться от смущения! Тело, в которое я здесь попала, принадлежало одной юной девственнице, так что ни один мужчина ещё не видел его без покровов. Этот жуткий Попаданский так беззастенчиво разглядывал все мои потайные местечки, что стало понятно, что сейчас он набросится и обесчестит меня прямо в бане. Под простынкой у подпоручика уже явно обрисовалась некая выпуклость. Пришлось на ходу придумывать, как бы его отвлечь. Поэтому я сказала, что нам срочно нужно убираться с места ликвидации злодея, и велела подпоручику выпрыгнуть из окна в мою новенькую и блестященькую машинку. Жаль, конечно, было оставлять в бане моё новое платье от Ламановой и шубу из соболей, да и голой в открытой машине в декабре холодновато… Но, увы, ничего не поделаешь! Дабы спасти свою честь, я дала Попаданскому эту штуковину, которую засовывают в передок автомобиля и крутят, чтоб он поехал.
— Если уж вам так не терпится сунуть что-нибудь ваше во что-нибудь моё, то вот! — сказала я, решительно передавая ему железяку.
Он завёл машину, а потом я велела ему сесть за руль, а сама осталась за заднем сидении, чтобы по крайней мере в дороге подпоручик на меня не пялился.
Покорённый моей красотой и невинностью, он подчинился.
Мне, конечно, было страшно, как бы этот развращённый негодяй не увёз меня куда-нибудь к себе и не надругался там… Но что было делать?! Ах, нечего делать-то было! Пришлось рискнуть и передать свою девичью судьбу в его загребущие руки — тем более, что руки у Попаданского были очень красивые. Кстати, как и глаза. И ресницы. И губы. И волосы.
К счастью, он оказался честным человеком и привёз меня прямо ко мне домой на Гороховую улицу! К тому же оказалось, мы соседи! Вот пассаж!
Приехав домой и оставив Попаданского в гостиной, я, конечно, немедленно отправилась в гардеробную, чтобы одеться. Сперва мой взгляд упал на костюм-тальер из светло-серого сукна, к которому прилагалась блузка с воротником-жабо из бельгийского кружева и блестящий серебристый ридикюль. Затем я пришла к выводу, что этот наряд, в котором я обычно посещаю магические курсы, слишком простой и неинтересный, поэтому решила надеть платье из струящегося розового шёлка, по новой моде отороченное меховой опушкой и кокетливо приоткрывающего щиколотку. Впрочем, тут возникла проблема: к этому наряду не подходила моя любимая шляпка с эгреткой. В итоге пришлось снять его и взять светло-жёлтое платье в античном стиле с отложным воротником и узкой юбкой. Корсет под него надевать я не стала. И панталоны тоже. Ведь я была очень и очень раскрепощённой! Почти суфражисткой!
Когда я вернулась в гостиную, оказалось, что Попаданский уже успел раздобыть где-то бутылку шампанского. Уж не собирается ли он споить и соблазнить меня пьяную?..
…В гостиную Клеопатра вернулась уже в какой-то одежде. Я не стал заострять внимания на том, что сам по-прежнему остаюсь в одной простыне и просто вытащил бутылку «вдовы Клико», которую всегда носил собой на случай какого-нибудь выдающегося события, и срубил ей голову шпагой, с которой как дворянин, разумеется, нигде не расставался.
Столб шампанского ударил в потолок, хрустальная люстра помещицы весело закачалась, переливаясь цветами радуги и создавая весёлое новогоднее настроение.
— А знаете, — сказал я, разливая по бокалам. — Ведь в Европе-то сегодня Новый год. Ну, вы, должно быть, знаете, у них там григорианский календарь, все дела… Прогрессивная общественность отмечает!
— И мы отметим, — отозвалась Клеопатра Сократовна, и мы немедленно хлопнули с ней по бокальчику.
— А теперь, — сказал я, — к делу! У меня есть послезнание: самым опасным субъектом для Государя на следующие полгода станет некто Керенский — адвокатишка и депутатишка. Мне известно, где он квартирует. Вы могли бы завлечь его с помощью своих обаяния и красоты в какой-нибудь безлюдный переулок — там бы я его прикончил. Это гарантированно спасёт Россию от революции… По крайней мере, на ближайший квартал. Как считаете?
И я вопросительно взглянул на Клеопатру…
… Он сказал что-то плоское и невнятное о моей красоте, а потом уставился на меня, словно дикий зверь на добычу! Хотя я и была в платье, Попаданский всё равно пялился так, как будто смотрит сквозь него! Я поняла, что деваться мне некуда. Нужно было отдаться ему добровольно, чтобы избежать худшего!
Кроме того, меня оскорблял вид этого недоразумения в трениках в простыне посреди моей гостиной. Поэтому я просто подошла и сдёрнула с подпоручика эту тряпку.
Вот так! Теперь мы оба видели друг друга!
Если читатель ждёт сообщения о том, какая штуковина оказалась у Попаданского, то могу сказать, что она имела телесный цвет, продолговатую форму и походила на десяток других подобных штуковин, виданных мной в прошлой жизни, до этого попадания. Но из вежливости, а также, чтобы властный подпоручик не разозлился и не был со мною грубым, я сделала вид, что увидела в ней нечто невероятное…
… Я немного смутился напором своей новой пассии и удивился, что она так скоро пожелала познакомиться с моим адъютантом. Но противиться не стал. Всё-таки правила хорошего тона требуют от нас уступать дамам в таких милых мелочах (чтоб они не смели требовать уступок потом в чём-нибудь серьёзном вроде прав). Тем более, адъютант мой уже давно был в полной боеготовности. На хорошеньком личике Клеопатры я заметил плохо ею скрываемое восхищение при виде такого блестящего дара природы.
Я взял её на руки и понёс в спальню…
… Он схватил меня и потащил в мою же спальню! Потом бросил на постель…
… Положил на кровать аккуратно и стал целовать в губы, в шею, в другие места, куда им, дамам, нравится. Но тут Клеопатра Сократовна так застонала, что я понял: первый этап пропускаем. Тут же оказалось, что под юбкой у нет панталонов…
… Я сопротивлялась, как могла, но безуспешно! Он вошёл в меня, огромный и горячий…
… Я ворвался, словно армия Брусилова в Галицию…
… Каждый его новый сантиметр был прекрасней предыдущего!..
… Я тайком взглянул на статы: меткость максимум!..
… Он был прямо там!..
… Оказалась ещё горячее, чем я представлял!..
… Лишь бы он не останавливался…
… Лишь бы не забыть, что это всё же боевик!..
… Надеюсь, одним разом всё не ограничится…
… Надеюсь, всё не ограничится одним разом…
…
Мы любили друг друга весь вечер, всю ночь, до утра: в спальне, в гостиной, на кухне, ещё раз в гостиной, повсюду.
Мы были так заняты, что не заметили ни того, как за окнами зашло солнце, ни того, как прогрессивные электрические фонари осветили промёрзшие каменные громадины Петрограда, ни того, как мимо дома пробежал старец Распутин, оставляя за собой кровавый след на свежевыпавшем снегу, ни четвёрки патриотов, за ним гнавшейся…
А потом над нами взошла первая заря нового, 1917 года.
Но её мы как-то тоже не заметили.