Неисправим

Уже пять часов миновало после краткого рудожёлтого рассвета, предвещая восхождение солнца и полное, видимое завершение его круга вокруг земного неба. сверх над головами жителей просвещенной Европы дождь изволил прекратиться ещё в полночь, оставляя детей нескольких церковных католических школ без надежды в очередной раз увидеть радугу, яркую и разноцветную - хоть дожди и участились, причем заметно, но радужный полукруг над облаками был виден лишь раз в пару лет. По преданиям старшего поколения. То были люди тогдашнего мирного времени - растяжимого в Германии понятия. Люди, что в большинстве своем провинциальные, желали культурного развития в плане искусства. Архитектурное, музыкальное, художественное - человек, вобравший в себя по части из этих аспектов, был особенно уважаем; если же миру доставались и "позолоченные" руки, и должное трудолюбие - цены им не было. Хотя, зачастую, ими пользовались как раз из-за феноменального таланта. Особо блеснувшими примерами работ тех уважаемых по каждой этой области почетно считали те готические храмы, коими изобиловали европейские государства. Словно созданные для пения в них григорианских хоралов посредством своего безмолвного величия - одних только вершин остроугольных крыш с крестами сверху достаточно, чтобы задуматься о смысле собственного бытия. И все меньше и меньше тогда становилось летописцев, что значит, до будущих дней о веках шестнадцатом и семнадцатом дойдет очень мало - а написать там безусловно есть о чём. В тот момент, когда Нестор закончил свои труды над «Повестью временных лет» на Руси 6 веков назад, в Германии тенденция написания летописных трудов затихла до такой степени, что до них другими народами составилась их почти полная история, причем речь тогда шла вовсе не о немецких сословиях. Конечно, после конфликтов и кровопролитных сражений 2-3 людских рода уже сменились. После за этим следовало ограничение законов территорией одного сформировавшегося герцогства - за банальное в то время убийство человека, скажем, после дуэли - отголоска прошлых войн - можно было уйти от суда, поменяв место жительства на другое внутреннее феодальное государство, скажем, из Дрездена уйти в Кёльн. Да и впрочем, если подумать, что может значить абсолютно любая война? Каждый осмысляет по-своему - для кого-то это ужас, сравнимый с гневом Божьим, для других - возможность поскорее сбежать, предварительно разбогатеть на продажничестве обоим враждующим сторонам. Но сейчас, когда относительный мир в Европе установился несмотря на множество конфликтов на границах государств, искусство вновь начало напоминать о своем существовании. Но что-то тогда, в 1740-х годах, резко переломилось. Причем заметно это стало не сразу - люди по-прежнему продолжали ходить на церковную службу по воскресеньям; замечали отличия между жанрами, разбираясь в строениях многоголосий. В сию утопию как бы не хотелось верить, но иллюзорность ее становилась видна с каждым днем. Постепенно к народу пришло ложное озарение оставить искусство, перейдя к переписи государственной истории. Безусловно, это грозило фатальным окончанием всяких способов к существованию для остальных деятелей культуры, шаг за шагом теряющих единомышленников. Люди исподволь теряли всякую нравственность - не принимали новых реформ даже в музыке, той, непокорившейся времени, предпочитая лендлер вместо церковных, возвышенных песнопений; они больше не глядели в небо, в их глазах больше не искрилась надежда с яркостью триумфальных инноваций. Подобно стаду, те скрепились направлением общего движения, не понимая, к чему ведет их скоропостижная деградация, они не хотели ничего, кроме примитивных, устоявшихся песен. ...- что чрезмерное увлечение музыкой способно привести юношей к распущенному образу жизни!.. А вот и ярый представитель чистописцев здесь, в Лейпциге. Со своей свитой в черных богосклонных рясах он стоял, пленимый удушливой жарой в полдень после окончания занятий, ведомых своим подчиненным по пению. - нет ничего более пагубного для юного духа. - Человек под его началом, словно не имел права высказать свои доводы. Ректор, скорее, поджидал ответ с двух сторон рядом. - вы правы, господин ректор, история изобилует подобными примерами...- подголосок тут же сообразил его значимость для вышестоящего в данный момент, будто ждав шанса выскочить с лестной, на деле не нужной поддержкой. - я бы не стал обращаться к истории, если бы не знал краноречивых примеров среди учеников нашей школы. Хотя всем известен престиж школы Святого... Ректора прервали. Ах, какой нахал посмел прервать Его красноречивые резоны с пеной у рта! Самомнение его, по самому его мнению, было не достигнуть ни одному шпилю, устремлённому ввысь, однако тот гордец, рядом шумных аккордов, следующих в порядке гармонии его же собственного сочинения, уже второй раз делает попытку достучаться до скрытого, недоступного разума руководящего. - прекратите! Вы над нами издеваетесь!. Звучание органа стихло. На долю секунды раздался звук переключания регистра, отвечающего за увеличение громкости непосредственно ногой самого кантора. - но не вредят одной музыкой ваши хористые музыканты. Они ничего не желают знать, кроме музыки! Опытный органист выдохнул, поджав губы от безысходности. Уже не раз он видался с тем летописцем тет-а-тет, прекрасно зная все его особенности общения, особенно отмечая его проглядывающее грязное лицемерие. Свидетели при их конфликтах ему не нужны были никогда, но сейчас, когда с ним еще двое, которых музыкант видел впервые, он представлял, что они могли сделать с ним вплоть до нарушения целостности его семьи. Постойте. Внезапное прервавшееся движение побудило органиста приглядеться туда, за колонну у входа в церковь. Помимо их четверых сзади стоял еще один. Сновавший там человек был в любом случае выше любого его ученика, да что там, странник был выше его самого. Не местный - это все, что ему удалось подметить помимо установки с ним короткого зрительного контакта. - господин кантор, вам известно, что еще Гораций ставил музыкантов, - тот сделал особый акцент на этом слове, - вровень с гетерами, шарлатанами и комедиантами? - торжествовавший чистописец властно скрестил руки на груди, ощутив переглядывание свиты сзади на кого-то ещё и не придал этому значения. Однако, момент смены выражения взгляда оппонента с некоего предчувствия на полную безнадежность он уловить не успел. - Древние христиане не допускали их в храмы.. - в очередной раз вышестоящий задумал прочесть затяжную лекцию про ничтожность положения своего подначального. Его целью было согнуть того, за орга́ном, чтобы тот никогда не встречал его взгляд и ничтожно склонял голову во время того, когда руководитель был в ярости. - Я посоветовал бы вам очистить от грязи ваши уши, чтобы слышать музыку. Но не индивидуальности тот ждал от органиста. Так давил он и собственных учеников, уничтожая всякие предпосылки к началу роста личности. "Что-ж, орёл... Но нам орлы не нужны - нам нужны птицы..поскромнее."- жгучее воспоминание бросилось в голову стоящего за резной капителью. Все же мир тесен и в каком-то виде однообразен, пусть его и разделяют на множество государств. - Душа музыки бессмертна! Ибо выше искусства нет ничего - оно не подвластно времени и не боится тлена, а ваши идеи, ваши убогие истины умрут раньше вас! В самом деле, кто-то посмел перечить вышестоящему? Ему, с многолетним стажем и блистательным педагогическим опытом? Правда, такая точка зрения присуща была тому подхалиму, что высказал изощренную, переписанную версию истории того, ради чего человечество и по сей день обязано стремиться. Сейчас их спор выглядел, как целая война двух противоестественных миров. - Вы травите души ваших учеников. Их мозг..- органист прервался, убирая руку с спинки сиденья, за которой удобно расположились ноты свеженаписанной фуги, - сушит ваша схоластика! Пару раз у него изымали его же гениальные записи в силу консервативности публики, каждое воскресенье появлявшейся в церкви. Тем уж более, было лучше не рисковать целостностью своих творений после спора с влиятельным начальством. - Вы неисправимый человек, господин Бах! - он ждал кульминации этой распри, опять встретившись взглядом с тем человеком вдали. Очевидно, внимание того привлек вопль летописца с его фамилией. На этот раз у незнакомца из-под выпирающей надбровной дуги тот видел ясное озарение, как будто он видел пред собой нечто величественное. Славянин смотрел непосредственно Баху в глаза, подмечая его единое целое вместе с монструозностью и возвышенностью самого большого в мире инструмента. - По контракту вы должны преподавать своим ученикам латынь, но поручили это своему помощнику и вместо латыни создали оркестр - это чудовищно! Представитель начальства уже почти надорвал связки в попытке докричаться сидящему выше о своем превосходстве. Сам того не понимая, он унизил себя настолько, что стал ничтожнее по сравнению с музыкальным руководителем до уровня скопления пыли на одной из воздуходувных труб на самых задворках сложносконструированного устройства. - Я буду вынужден поставить в известность магистрат!.. - Ставьте. Ставьте в известность хоть самого короля. - здесь у него проскользнула насмешка, вызвав расширение глазных орбит у кого-то из свиты и самого ее обладателя. - Хоть Господа Бога. - Мое призвание - растить музыкантов и сочинять музыку. А ваш удел - чистописание. Почему вы притесняете меня? Почему вы оскорбляете меня? Став ректором, не платите мне всех денег. А главное, одаренных детей, которых я отбираю, вы изгоняете прочь! - праведный гнев, вызванный уязвляющей несправедливостью, тут же испепелил все возможные аргументы чистописца в свою защиту. -Все слышали? - прилюдно побежденный приверженец чистописания обернулся на содрогнувшуюся свиту, краем глаза заметив выпирающий нежелательный силуэт, нарочито властно разворачиваясь к подначальному и заявляя: - Вы неисправимы, господин Бах! - взять угрозами того не вышло, что вынуждало его, которого запомнят благодаря трудам его подчинённого в виде свыше тысячи произведений, прибегнуть к последней возможности одержать верх. - но вы понесёте наказание за свою гордыню. Моё терпение лопнуло! - летописец демонстративно развернулся и прошёл, как мимо стены, между своей свиты. -Я ухожу!.. Но стоило ему пройти мимо того, умалишенного, что решил остаться, внимая проповедям непокорившегося органиста, человек, бывший с ним слева, тут же сообщил ему о внезапно пришедшем свидетеле под крики сверх их голов и скамей. - Убирайтесь отсюда! Вон из храма, париззеи! Вон! Скрывать партитуру, слава богу, не пришлось. Только скрылись те черные одеяния, в которые были обращены три бесноватых предводителя, орган зазвучал вновь, заглушая переговаривание ушедших из храма. - Мы заменим кантора. Я поклялся отнять у него всю публику. - летописец вещал о последнем на тот момент посетителе церкви Святого Фомы, но тот, разумеется, все расслышал необычайно верно. После услышанного Михель, как его называли среди немцев, уже смотрел на вошедшего, который желал его выпроводить. Надо отдать этому должное - рыжий скрылся из виду, а бывший студент и кантор остались вдвоём. Со временем первый подошел к самому завершению нефа, таким образом в состоянии разглядеть рукописные штрихи и длительности, миниатюрные клавиши и рычаги регистров. От некоторых деятелей можно услышать, что музыка перечёркивает время. Правда, тому не представилось лицезреть воскресную службу, однако он представлял, что этот человек способен ввести людей в своего рода трагедию, трагедию Христа, и начисто стереть из их памяти понятие времени, расширяя границы привычной сюиты до целой оратории. В жизни он напишет их четыре - сейчас он в рассвете сил и славы. Ему 55 лет, уже как три года он является композитором и капельмейстером королевской капеллы. Но здесь, где он все ещё кантор - то есть музыкальный руководитель, ему с каждым годом все труднее и труднее. Пережив смерть жены и десяти его детей, он самотворным чудом остался богословен и религиозен.Через два года он уйдет из Лейпцига искать счастье при дворе прусского короля Фридриха. Однако вернемся к почти пустой зале, несколько секунд отдающей эхом сыгранное. Парик капельмейстера мелькнул под тысячей резных изображений и гербов, казавшихся галереей портретов. Спустя миг он снова смотрел на оставшегося с читавшимся недоумеванием. - Вы в самом деле остались после стольких речей про меня? - Право, я считаю, ваше начальство не ведает, что и с кем говорит. - химик позволил себе немного отвести взгляд, отчего преувеличивалась его частая задумчивость. - В этом ваша ошибка.- находящийся над нефом капельмейстер смотрел неотрывно и почти пристально, словно видя сквозь чужой души. - Никогда не боготворите людей, отчасти незнакомых. Кто будет усерден, достигнет того же. Он умрёт через десять лет в нищете и безызвестности. Надгробный камень на могиле Баха поставят только через 100 лет. Как страшна жизнь гения.