Пусть мягка я, да костью тебе поперек горла встану

С моего появления во дворце прошла неделя. Не уверена точно, так ли это, под землей не видно солнца или другого индикатора времени суток, поэтому приходится отсчитывать по фазам сна и бодрствования. И чтобы окончательно не потеряться, начала вести своеобразный дневник — каменные таблички, но что есть то есть. Так, о чем это я… Время будто летит, я не успеваю следить за ним. Каждый день наполнен суматохой, каждый день происходит что-то потрясающее, будто судьба резко решила одарить меня событиями за все те скучные и монотонные будни, что я прожила в своем мире. И я приняла это, даже удивительно спокойно. Приняла то, что попала в мир с разумными и мыслящими, живыми, насекомыми. Хотя Мономона на насекомое не смахивала никак. Кстати, о ней. После нашего знакомства в коридоре та развела бурную деятельность. В комнату, в которой я очнулась и проживаю до сих пор, натащили странного оборудования: стол, похожий на кушетку, лупы и зеркала разных размеров и форм, пробирки, ножнички, молоточки, пинцеты, множество других приспособлений, которым я не могла дать названия — все это теперь аккуратно лежало или весело на стенах в гостиной. Медуза хотела также разложить инструменты в спальне, но я ей не дала, чуть ли не грудью защищая единственную комнату, в которой чувствовала себя более-менее защищенно. Вириам тоже пытался пробиться туда, но чувство собственничества и желание хоть где-то побыть одной в относительной безопасности побудили меня отстаивать условно свое до конца. Что удивительно, особо много возражать он не стал, посмотрел странно, поморщился, крылышками пожужжал и был таков. И больше я его на этой неделе не видела. Зато завела нового знакомого — Квиррела! Он вроде как помощник Мономоны, я так и не разобралась, но парень он классный, приветливый, еду мне приносит и на контакт идет охотно. Каждый раз как его вижу радуюсь — ведь от него информации я получила больше, чем от всех меня окружающих людей жуков вместе взятых. С ним я и начала изучать новый язык и получалось это также легко, как дышать, слова будто выжигались на подкорке сознания сияющими чернилами, я словно их знала, но забыла и теперь судорожно вспоминала. Это и тревожило, и радовало, но дать этому объяснение могла только одно — выживание. Чтобы выжить — нужно учиться, а учиться я любила всегда. Отложив табличку и мелок на край кровати, Люба сладко потянулась. Белые занавеси, раньше висевшие на окнах в коридоре и честно ею позаимствованные, теперь устилали ее постель, придавая ей уюта и немного мягкости. От телодвижений маска, до этого спокойно лежавшая рядом, ткнулась острым подбородком ей в бедро, причинив легкий дискомфорт. Взяв свою новую личину в руки, девушка в который раз пристально начала ее разглядывать. Белый фарфор или другой схожий материал, две тонкие прочные нити у висков и две же узкие прорези для глаз. Кстати об этом, что Вириам, что Мономона и Квиррел, при первом знакомстве все сначала уделяли пристальное внимание ее глазам, а уж потом всей ей. Это сбивало с толку. И как только в гостиную с первой партией инструментов привезли еще и маленькое зеркальце, Любовь не стала сопротивляться соблазну узнать, на что так пристально все пялились. И залипла сама. Ее глаза были такой же формы, как она помнила — миндалевидные, такого же цвета, как она помнила — карие, но Люба не помнила, чтобы ее белки были такими насыщенно оранжевыми, такими болезненными на вид. От испуга девушка даже попыталась промыть глаза водой, но затея не возымела успеха. Чуть успокоившись и обдумав все, пришла к выводу, что за это могут быть ответственны «броненосцы», которых она ела. Было похоже на правду, те также откровенно жутко светились в темноте, как теперь делали это ее глаза. Однако разгадка не принесла облегчения — только новые нервы, и чтобы успокоить и себя, и других, Любовь пообещала себе — маску снимать только в спальне. Так всем будет лучше. Вынырнув из омута мыслей, она завязала тонкие ниточки личины в бантик на затылке, прикрыв те волосами. Холод неприятно, но терпимо, лизал ступни, когда девушка тихо ступала через гостиную по каменному полу в сторону коридора. Открыв дверь и оглядевшись, насколько могла, Любовь заметила лишь своего охранника у противоположной стены — ту самую живую статую, что до седых волос напугала ее. И, если честно, пугает до сих пор, одним своим присутствие напоминая о холодной и кромешно темной пещере, в которой она выживала. Нет, выглядел он просто великолепно, величественно даже, но какой-то иррациональных страх (и интерес тоже, что заставлял ее из раза в раз проверять каждое пробуждение — на месте ли ее смотритель) сковывал тело каждый раз, как тот попадался в ее поле зрения. Возможно, так на нее влияла неразговорчивость и холодность стража, но думать об этом она не решилась. Аккуратно захлопнув за собой дверь, Люба вернулась в гостиную и направилась в сторону окна. В саду почти никого не было — только патруль нес свою службу по широким и не очень тропкам — значит время еще раннее, а может — наоборот, слишком позднее. И, показалось или нет, число патрульных насекомых увеличилось? Да и ведут себя они как-то суетливо, словно что-то выискивая. Хмыкнув и передернув плечами, Любовь навострила ступни в сторону кровати, не мягкой и теплой, как ее прошлая, но все еще манящей своими объятиями. Она бы все сейчас отдала за набитую перьями подушку, толстое тяжелое одеяло и кружку обжигающего язык и горло черного чая. Ах, несбыточные мечты. Опустившись на ложе и кое как сняв маску, что с обиженным стуком упала на пол, девушка поудобнее устроилась на спине, планируя вновь заснуть. Почти задремав, на краю сознания девушка услышала легкий шорох. Абстрагироваться от него выйдет, но, Люба слишком хорошо себя знала, не скоро. Знакомое чувство раздражения от навязчивых звуков всколыхнули давние воспоминания о студенческом общежитии и назойливых, но глубоко и нежно любимых соседках, что засиживались допоздна за проектами на ноутбуках, нервно клацая по кнопкам на клавиатуре и мыши. Там у нее хоть было решение проблемы — спасители проводные наушники с музыкой, успокаивающей и убаюкивающей, однако в мире насекомых такой технологии, судя по всему, нет, или она ее еще просто не увидела, кто их знает, этих жуков? Может они вообще телепатически могут друг другу сигналы отправлять. Хотя вряд ли, они вроде вообще в природе феромонами общаются. Поток еле связанных между собой мыслей был прерван тихим вскриком. Вскриком. Детским вскриком. Детским. Тело было быстрее разума. Тяжело ступая по каменному полу, Любовь в считанные секунды оказалась перед дверью, чуть ли не выламывая ее. Пелена перед глазами почти лишила зрения, сердце надрывалось в испуге, отстукивая кровью суматошный ритм барабанным боем в ушные перепонки. В коридоре стоял лишь ее надзиратель, странно изогнувшись, вытягивая длинную шею к ней, будто в глубоком поклоне. Складки его плаща волнами струились по полу и слегка колыхались от порывов ветра. … Какой к хренам ветер? Не решившись подойти к стражу, Люба, опустившись перед ним на корточки, пригляделась к странному клубку в подоле. Любопытство взяло верх перед опасениями, и девушка попыталась легонько ткнуть в него, но, бросив взгляд на лицо надзирателя и почувствовав от него почти физически ощутимую угрозу, поспешно отступила. Злить это существо было себе дороже, а платить ей было нечем. Судорожно сглотнув вмиг пересохшим горлом, Люба прижалась к двери, планируя скользнуть в спасительный проем, однако у существа в складках плаща ее надзирателя были другие планы, оно забилось в тесных объятиях ткани, пытаясь выбраться, оттягивая, сминая гладкий шелк и что-то глухо выкрикивало детским голоском параллельно с этим. Страж, до этого угрожающе смотревший на девушку, перевел свое внимание на комок, аккуратно его распутав и явив на белый свет неизвестного ей жучка. Кроха. Совсем крохотное создание в крохотном же красном плащике, но с огромными глазками, что, перед этим бегло осмотрев коридор, теперь пристально вглядывались в ее лицо. Ребенок. Что здесь забыл ребенок? Чей это ребенок? Как он вообще сюда забрался? — Привет? Что ж, если она думала, что у дитя большие глаза, то сейчас они стали просто огромными. Черные бусинки забавно округлились в удивлении, блики на их поверхности премило придавали объем и живость. Всматриваясь, Любовь отметила, что страж и кроха удивительно похожи, как брат и сестра. Или все же отец и дочь? Не суть важно. Не решившись подползти ближе, Любовь опустилась на колени, всем своим видом стараясь показать свой мирный настрой, не желая напугать маленького жучка. Новая белоснежная ткань, выданная ей Квиреллом вместо занавески, которой она прикрылась после купания, натянулась, но, к счастью, не сползла, удерживаемая крупной металлической брошью в виде шестикрылого насекомого. Также девушка опустила глаза в пол, помня о неоднозначной реакции окружающих на их цвет. И замерла, ожидая непонятно чего. Пару секунд ничего не происходило, дыхание единственного человека, и до этого отчетливо слышащиеся в тишине пустых комнат и коридоров, кажется, стало еще громче, почти оглушая ее, и так нервничающую. Это же первый контакт с совсем маленьким жучком, она совсем не хотела напугать его или оттолкнуть! Она просто испугалась крика и, чего греха таить, того, что какой-то ребенок в коридоре получил травму. Люба сколько себя помнила, всегда любила детей. Честные в своих эмоциях и порывах, они были проще взрослых, что скрывались под множеством масок и ярлыков, они вызывали у нее чувство белой зависти, какую-то почти материнскую нежность и тоску по минувшему, не очень-то и радужному, детству. Наверно именно поэтому она так полюбила Наденьку — ее маленькую сестренку. Воспоминания кольнули сердце тупой иглой, горячие слезы собрались в уголках глаз и, ничем не сдерживаемые, покатились дорожками по щекам, скапливаясь на подбородке и тяжело падая на каменный пол. Судорожный всхлип вырвался из груди и прокатился эхом по коридору, словно гром среди ясного неба, но Любовь этого даже не заметила, погрузившись мыслями в прошлое. Как же она скучала. Образ сестры предстал перед глазами — совсем маленькая еще, ребенок, шебутная и везде любопытно сующая свой веснушчатый нос, с, вот ирония, надеждой смотрящая на окружающий ее мир ярко голубыми глазами, еще не попробовав разочарования от его несправедливости. Наверное, она уже отпраздновала свой двенадцатый День Рождения. Как жаль, что она не смогла быть рядом… Слезы продолжали капать из глаз, соленые и прозрачные, всхлипы вырывались из сухого горла, а маленький жучок продолжал изумленно пялиться на нее, иногда поглядывая на своего взрослого, судя по всему, родича, в поисках поддержки. Те, как и малютка, были в полнейшей растерянности. Им были отданы приказы в случае нападения или бегства, но никак не откровеннейшей скорби и отчаяния. Это совершенно не вписывается в их рамки, действующие протоколы не могли разъяснить ситуацию. Поэтому они остались на месте. Но на месте не осталась кроха, торопливо перебирая лапками в одно мгновение оказавшаяся совсем близко, заглядывая девушке в лицо. Не чувствуя запахов, сигнализирующих об нападении или опасности, только слабый запах соли и еды, жучок решился обратить на себя внимание, подергав за ткань и требовательно воскликнув тонким голоском: — Ты кто? Ты инфицированный? Ты не похож на жука-прислужника! Почему ты живешь рядом с отцом? Почему у тебя из глаз течет вода? — А? — Девушка смущенно посмотрела на кроху, даже не попытавшись утереть залитое слезами лицо. Честно, она не поняла и половины слов, что была произнесена жучком, но главная суть ей ясна — она не похожа на насекомое и заражена неизвестной ей болезнью, которая пугает здешних обитателей. На первое утверждение она вполне способна ответить, Квиррел оказался удивительно хорошим учителем, и незамедлительно это сделала: — Имя — Любовь, Любовь — человек. — Человек? А что это такое? Это новый вид насекомых? Откуда ты? Ты из Далеких Земель? А правда, что там ничего нет? А… Атакованная шквалом вопросов, половину из которых она даже не могла понять, Люба отупело смотрела на кроху, пытаясь хоть как-то вникнуть и ответить. Знакомое чувство сдавило грудь. Давно она не ощущала себя такой… чужой. — Не насекомое — человек. Ты кто? — попытка переключить внимание со своей персоны должна пройти успешно, насколько девушка знала из своего опыта, дети любят рассказывать про себя. — Меня зовут Хорнет, я — принцесса Глубинного Гнезда! И ты не ответил на мои вопросы! Отвечай, отвечай! Вау… Это будет сложнее, чем она даже могла себе представить. — Хорнет, я… — судорожно копаясь в своем разуме, Люба попыталась вспомнить правильные слова, чтобы разъяснить ситуацию ребенку, и, наконец, нашла их, — не знать… — нет, не то. — плохо понимать язык. Кроха с недоумением посмотрела на этого… человека. Как он может не понимать их язык? Магия отца охватывает все Королевство — ни один из его закутков не был скрыт. Матушка всегда от этого ворчит, что от «светоносного заклятия» скрыться негде, что из-за него к ним в Гнездо повадились всякие отбросы и ничтожества («Да эти твари хуже трупоносов, Черв! Если уж посылаешь кого-то, то выбирай не таких убогих!») захаживать. Но оно не похоже на тех глупых слуг дворца. Оно вообще ни на что не похоже! — Почему? — спросила Хорнет. — Не знать. — ответила Любовь. Слезы вновь были готовы политься из глаз девушки. Черт, она стала слишком эмоциональной, нужно брать себя в руки. Минуту посмотрев на оные, Люба схватила плацами уголок своего одеяния, начав вытирать мокрые щеки. Судорожный вздох и всхлип, как последствия недавной тихой истерики, вырвались из ее горла против воли, но после них девушка относительно успокоилась. Громко вдыхая прохладный воздух Белого Дворца, она подняла взгляд сначала на кроху, а после на своего надзирателя. В голове молнией промелькнула мысль, которая тут же была озвучена: — Ты — Хорнет? — жучок кивнул, подтверждая. — А он…? И подняла руку, указывая на своего охранника. Кроха обернулась (только сейчас до Любы дошло, что перед ней маленькая жучиха) и, на секунду о чем-то задумавшись, при этом пристально заглядывая в пустые глазницы, радостно вскрикнула: — Холлоу! Их зовут Холлоу, они — мой сиблинг. — Сиблинг? — Да! — Хорнет радостно подпрыгнула на месте. — Холлоу… — медленно, словно пробуя имя на вкус, произнесла Любовь. Мягкий выдох в начале, подобный ветерку в теплую летнюю ночь, и гулкий рокот грудной клетки в конце, как погружение в пучину океана, где нет и намека на солнечный свет. Короткий, брошенный на высокого жука, взгляд полностью убедил ее — имя подходило идеально, отражая саму суть существа перед ней — изящное, идеальное творение умелого, любящего создателя, почти излучающее пленительное сияние, скрывало в себе необъятную бездну силы и мощи, сравнимую разве что с силой самой тьмы. Пугающе, но так пленительно и волнующе. Будь ее воля, девушка бы часами любовалась им, да духу не хватало. Но у нее на повестке дня стояла другая проблема — ребенок, невероятным образом сбежавший из-под присмотра. Как она об этом узнала? В таких делах у нее был немалый опыт — младшая сестренка часто так делала. Отложив грусть и слезы в долгий ящик, Люба склонилась еще ниже, оперевшись ладонями в шероховатый каменный пол, чтобы быть на одном уровне с маленькой жучихой. Все-таки крохе неудобно говорить, постоянно задирая голову. — Почему Хорнет здесь? По старой привычке, неосознанно даже, девушка использовала свой тон старшей сестры — твердый, но не обвиняющий, почти нежный. Судя по замершему на мгновение взгляду малышки, это ее ошеломило. — Я хотела увидеть Холлоу. Любовь кивнула, принимая ответ. Тянуться к старшим родичам (а Холлоу точно был старшим), видимо, было заводской настройкой для любого ребенка, независимо от пола, расы или вида. — Твои… мать и отец? — … Эй! Почему ты задаешь вопросы? Только я задаю вопросы! Ты не ответила на мои! Ее родители не знают. Бедные, если они заметили пропажу, то наверняка поседели от страха. Представив напуганных, судорожно обзванивающих всевозможные инстанции насекомых, девушку пробрало на еле слышное фырканье. Люба ласково обратилась к крохе: — Они любить Хорнет, — чистая правда, нелюбимый ребенок не выглядел бы так опрятно и не был бы столь смел и решителен в своих словах и действиях. — Они волноваться. Ты сбежать. — Ну и что! У них все равно нет времени на меня, они постоянно заняты! Отец даже не заметил, я уверенна… Обдумав ситуацию Любовь пришла к выводу, что все оказалось чуть сложнее чем она могла предположить. Бедное дитя думало, что о нем никто не волнуется, что никто его не ищет, видимо, родители мало времени уделяют своему чаду. Ну… заблуждение о ее незаметности довольно легко развеять. Встав с чуть шершавого каменного пола, девушка оттряхнула ладони друг о друга и, подойдя к двери в свою комнату и открыв оную как можно шире, она коротко произнесла: — Идти. Хорнет непонимающе уставилась на Любу, стоящую в дверном проеме и в приглашающем жесте придерживающую довольно тяжелую на вид дверь, исписанную вдоль и поперек почти невидимыми охранными и сдерживающими печатями, от одного ее прикосновения будто истлевающими за секунды под мягкими ладонями. Выглядело это откровенно жутко — зараженный неизвестный человек приглашает ее в свое логово, подобно хитрой твари, что облачается в личину дорогих тебе существ, а потом безжалостно пожирает бренное тело, пока разум, затуманенный дорогими воспоминаниями, кричит в агонии, пытаясь отчаянно сбросить с себя иллюзию, навеянную вероломным хищником — Носком. Рассказы о нем были достаточно пугающими даже для взрослых обитателей Глубинного Гнезда, не говоря уже о том, как сильно эту тварь боялись дети, и… Хорнет не была исключением. Повисшее в воздухе напряжение, не замеченное Любой от слова совсем, заполнило коридор пока еще легким, еле заметным, кислым запахом страха. Простояв без слов еще минуты две и, чуть внимательней оглядев колеблющуюся малышку, девушка мысленно дала себе смачный подзатыльник. Ну как она могла забыть об этом очевидном для детей правиле? — Страшно, Холлоу пойдет... вместе. Придав голосу, и всему своему внешнему виду в целом, столько мягкости и благости, сколько вообще могла, Люба в ожидании переводила взгляд с Хорнет на ее сиблинга, пока те общались между собой одними лишь взглядами. Она даже немного позавидовала их связи — так понимать друг друга могли не многие. Лишь на мгновение она понадеялась, что однажды и ей встретится тот, кто будет знать ее так хорошо, как даже она сама себя не знает. — Хорошо, мы пойдем с тобой, — маленькая жучиха уперла ручки в бока, пытаясь выглядеть грозно и по-взрослому, но вызывала у девушки лишь умиление, — Но ты должна пообещать, что не сделаешь нам больно! Что ж, это очень взрослое требование. Хотя, даже если бы она и попыталась причинить ей вред, то у нее бы однозначно не вышло — под бездонным взглядом Холлоу у нее чуть ли ноги дрожать не начинали, что уж говорить о нападении. Да и не в ее характере это — детей колотить. Подружки из общежития даже шутили иногда, что она на амбразуру голой грудью за ребенка кинется, с чем девушка однозначно была согласна. Положив свободную руку на сердце, Любовь, про себя понадеявшись, что слова правильно подобрала, насколько могла глубоко поклонилась Хорнет, громко и отчетливо произнесла, прямо, открыто смотря малышке во вновь в замешательстве округлившиеся глаза-бусинки. — Клянусь не делать больно Холлоу и Хорнет. И, что удивительно, слов оказалось достаточно. Малышка шустро забралась на руки своего сиблинга, поерзала, устраиваясь поудобней, да уставилась на нее, словно в ожидании. Выпрямившись, девушка коротко попросила, маленько замешкавшись: — Подойди к окну. И чуть снова не осела на пол, когда Холлоу, до этого неподвижно сгорбившийся над жучихой, встал, возвышаясь над ней. Пусть ему и пришлось вновь склониться, чтобы пройти мимо нее через низкий дверной проем с ребенком на руках, сделал он это с такой легкостью, что у Любы на мгновение замерло дыхание. Дав себе секунду, Любовь проследовала за жуками к окну, мимо развешанных тут и там на стенах приспособлений и инструментов, что, будем честны, не вызывали у нее доверия или приязни. Передернув плечами, девушка скосила глаза на сад, подметив, что количество стражей заметно увеличилось, после чего полностью отдала свое внимание малышке. — Видеть? — Что? — Хорнет искать. И пусть Люба и не была полностью уверена в собственных словах разумом, сердце тихо нашептывало об истинности произнесенного. С недавних пор девушка учится доверять ему. Однако маленькая жучиха явно ее словам не поверила, но, удивительно, возражать не стала, поудобней угнездившись в руках своего родича. И, как отметила про себя девушка, искоса глянув, конечности Холлоу были абсолютно черными, даже теней и изгибов на них не было видно, будто те затягивали в себя окружающий свет. Сначала от ужаса при первой их встрече она не обратила на это внимание, а после руки, да и все тело, кроме головы, было скрыто белоснежной тканью, но сейчас в ярком свете, лившимся из окна, это отчетливо заметно. Про себя подивившись данной особенности, девушка торопливо потопала в сторону своей спальни. Окинув оную взглядом и найдя искомое — свою маску, Люба шустро подобрала ее с холодного пола, аккуратно надела и завязала узелком нити на затылке, прикрыв в последствии их коричневыми волосами. В голове, заполненной разрозненными мыслями, медленно созревал простенький, но план — отвести малышку к родителям, а после вернуться в свои апартаменты да дождаться либо Квиррела, либо Мономону. Все равно делать ей пока нечего. Повернувшись в сторону гостиной и посмотрев в проем, девушка застыла, напуганная — Холлоу с Хорнет на руках стоял в самом центре дверной арки, наблюдая за ней. Про себя подивившись тому, как настолько большое насекомое передвигается так бесшумно, Люба передернула плечами, прогоняя мурашки. — Найти отец и мать Хорнет, — и вновь приложила руку к груди, надеясь показать свою искренность. — Любовь помочь. Что в это время творилось в голове внушающего ужас стража было ей неведомо, однако по прошествии, поди, минут пяти, тот не шелохнулся даже, только малышка мотыляла своей головой, смотря то на нее, то на своего родича. И девушка не знала, сколько бы они простояли так, играя в гляделки, если бы не пронзительный визг из глубин коридора, донесшийся словно сквозь толстый слой ваты. От внезапного звука Люба подпрыгнула, нервно оглядываясь по сторонам, пытаясь определить источник кольнувшего разум, уже будто знакомого, крика. — Любовь? Вопль повторился, теперь отчетливей, ближе, и Холлоу, до этого неподвижно стоявший, стремительно повернул голову, сгорбившись в защитной позе над маленькой жучихой. Хорнет в ужасе вцепилась ручками в накидку стража, ища защиты. А Люба, не осознавая собственных действий, проскочила мимо Холлоу в гостиную, схватила что-то похожее на арматуру с ближайшей стены и почти вылетела с импровизированным оружием в коридор, где чуть не шарахнула тем пробегавшего мимо невысокого жука. Крик прозвучал в третий раз. Совсем близко, но не от появившегося насекомого. Схватив того за мягкий пушок меж двумя крыльями серо-зеленого цвета, девушка с удивительной легкостью швырнула того в глубину своей комнаты и быстро захлопнула дверь. Та отозвалась оглушительным хлопком. И стало тихо. За минуту спокойствия бедный разум девушки разразился в ее сторону сотней проклятий. Вот что ее потянуло в коридор, зачем она выбежала, что происходит?! Какого хрена вообще творится?! Дыхание, сбившееся от выброса адреналина в кровь, замерло, когда в конце коридора заскрежетал об каменный пол металл. Любовь обернулась и глаза ее под маской расширились. Теперь она понимала причину всеобщего ужаса. Зараженные действительно пугают.