Два костюма

Чак шел своим обычным неспешным шагом по дороге домой из школы. Его черные оксфорды, как метроном, мерили узор между швами тротуара с совершенной точностью. Другие дети ездили на велосипедах, чтобы быстрее добраться до дома, но Чак заметил, что несколько минут пеших прогулок в день идут ему на пользу. Он любил школу — авторитет, правила, наказания для тех, кто выходил за рамки дозволенного. Дома тоже были правила, но они слишком часто подстраивались под его младшего брата. «Должно быть, Джимми поставлен на землю в качестве эксперимента, чтобы испытывать мое терпение», — подумал Чак в миллионный раз, как раз когда мимо него промчался Джимми на своем «Schwinn’е». Почему лямки его рюкзака всегда выглядели такими оскорбительно асимметричными? — Догоняй, Чаклз! Чак усмехнулся и продолжил идти ровным шагом. Его походка должна соответствовать его взрослому «Я», которое таилось внутри него. Тому «Я», у которого однажды будет огромный дом с ухоженной лужайкой в Ок-Парке и, возможно, милая леди, с которой Чак разделит их общий быт. Далеко от этого будущего замка стоял их невзрачный кирпичный домик, втиснутый между двумя точно такими же домиками на 55-й улице, и Чак едва успел войти в прихожую, когда услышал, как Джимми громко спорит с мамой. Как же Чак скучал по тому единственному году, когда из-за возраста они были вынуждены ходить в разные школы, по старым добрым временам, когда он приходил домой на тридцать минут раньше Джимми, и они с мамой могли побыть вдвоем. Иногда они пили чай. Вели цивилизованную беседу. — Что случилось? — О, смотрите, кто, наконец, пришел! — Джимми пружинил в коленях, показывая, что его терпение подходит к концу. — Спасибо, что положил конец самым длинным пяти минутам в моей жизни! На кухонном столе лежали два больших плоских пакета, завернутых в яркую рождественскую обертку. Как-то рановато — они даже не успели поставить елку. Чак догадался, что Джимми хочет открыть их прямо сейчас, потому что его юношеское нетерпение с возрастом не ослабевало, а становилось только хуже. — Сейчас только начало декабря, — заметил Чак. — Мы не можем открыть их. — Нет, можем, раз ты пришел! Чак посмотрел на маму. Это было безумие — она все время потакала Джимми. Но все же его детские капризы не смогут затмить традиции главного христианского праздника. — Твоя тетя заранее прислала рождественские подарки, — объяснила мама. — И я разрешаю открыть их сейчас. Как неожиданно. Чак взял коробку со своим именем — она была тяжелее, чем казалась на первый взгляд. — Интересно, что там. — Ну, можно с уверенностью сказать, что это не деньги, — Джимми встряхнул коробку. — Наверняка какое-то вязание. Очень большое вязание. — Ну, давай откроем и узнаем, — предложил Чак. Джимми рвал свою упаковку, как животное, но Чак относился к плотной оберточной бумаге из универмага с почтением. Она означала, что в его руках находится серьезный подарок, и, к его великой радости, это оказался костюм — элегантный темно-синий полушерстяной костюм с накрахмаленной белой рубашкой и клетчатым галстуком. Все это было упаковано так, словно в коробке лежал объемный торс без головы, и костюм смотрелся на нем просто великолепно. — Оу! — Джимми поморщился, вынимая свой подарок. — Я не хочу быть похожим на Чака! — Прекрати, сейчас же, — осадила его мама. — Тебе очень пойдет. Чак тоже не хотел быть похожим на Джимми, но он самодовольно хмыкнул, зная, что его брат в скором времени или прольет «Kool Aid» на пиджак, или обменяет свой костюм на модельку игрушечного самолетика. * Мама заставила их надеть костюмы для рождественского семейного фото перед камином. Папа пару раз выругался и пять раз споткнулся о штатив, прежде чем попасть в кадр. Родители заказали в фотоателье два специальных листа размером с бумажник, чтобы после вложить их в праздничные открытки. — Фотографии пришли, — как-то сказала им мама, когда они вернулись домой из школы. — Вы можете посмотреть их, но аккуратно, не заляпайте их своими пальцами. Чак бережно вынул глянцевый лист из конверта. В основном ему все понравилось. Мама и папа были похожи на самих себя. Чак выглядел величественно и чувствовал себя на своем месте. Джимми был похож на чертенка с хитрой улыбкой, изо всех сил старающегося быть в центре внимания. Чак помахал листом перед Джимми, но осторожно, чтобы не погнуть фотобумагу. — Посмотри на себя. Ты похож на продавца поддержанных автомобилей. Милая улыбка, Джеймс. Джимми взглянул на фото. — Спасибо, Чарльз. А ты похож на владельца похоронного бюро. Видишь, я тоже умею играть в эту игру. Хотя, я думаю, что выгляжу довольно неплохо. Надо почаще надевать этот нелепый костюм. * Декабрь сменился чудовищно холодным январем. Зимним развлечением Чака было чтение Мильтона в его любимом кресле в гостиной. Но однажды, в выходные, он краем глаза заметил нескончаемую вереницу детей, пробирающихся в их двор через боковую калитку. У Джимми был миллион друзей, но это было странно — его социальная жизнь, как правило, проходила вне дома. И что интересного может быть на их заднем дворе в такой мороз? Спустя пятнадцать минут и еще пару прошедших мимо детей Чак решил разобраться, в чем дело. Протоптанная в снегу тропинка заканчивалась у обшитого металлом сарая, который отец покрасил под цвет дома. Внутри раздавались слабые голоса. Чак приоткрыл стальную дверь и заглянул внутрь. В лицо ударил поток теплого воздуха, спасибо оранжевым спиралям старого обогревателя, работавшим на полную мощность. Переносной гаражный фонарь свисал с гвоздя на потолке. Четверо мальчишек сидели на брезентовых складных стульях, а между ними, на столе из картонных коробок, лежали игральные карты. Один из углов был отгорожен старой сине-зеленой занавеской для душа, а Джимми, как главарь банды, стоял в центре всего этого в своем новом костюме. Чак настежь распахнул дверь. — Что, черт возьми, здесь происходит?! На мгновение Джимми растерялся, но затем плавно шагнул Чаку навстречу с развязным видом взрослого. — Следи за выражениями, — пригрозил он. — Это приличное заведение. — Серьезно, Джимми? Ты называешь наш сарай приличным заведением? — Ну, да. Знаю, сейчас здесь немного сурово, но Тим Сагиновски делает нам игровой стол в своей мастерской, — Джимми подошел ближе и прошептал. — Заведение дает хороший процент, и я могу прикрыть тебя, если захочешь привести сюда кого-нибудь из своих. Больше дискреционного дохода, все дела. — Мама знает об этом? — Нет, — Джимми хихикнул, но серьезно добавил. — И я буду очень признателен, если она ничего не узнает. За определенную плату, конечно. Идет? Из-за занавески выглянул какой-то мальчишка — в углу стояли самодельные стеллажи, забитые журналами для взрослых, наверняка украденными из папиного магазина. — О, Боже, — кровь Чака начала закипать. — У тебя будут большие неприятности. — Нет. Нет! Эй, Чак, ты тоже можешь посмотреть их, если хочешь. Если подумать, то я даю уроки анатомии этим неучам. — О, правда? И как же? — Два дня назад Тим думал, что девушки писают из задницы, а теперь он знает, где находятся все дырочки. Здесь я оказываю ценную услугу! Это была последняя капля. — Я расскажу маме. — «Я расскажу маме», — издевательски пропел Джимми, но запаниковал, увидев, что Чак собирается уходить. — Отбой! Отбой! Мы рассчитаемся позже! Складные стулья с грохотом попадали на пол, а мальчишки, обгоняя друг друга, протискивались мимо Чака, торопясь убежать. Чак зашагал обратно к дому, крепко скрестив руки на груди. Мама была на кухне, намазывая очередной слой кетчупа на запеченный мясной рулет. — Тебе что-нибудь нужно, милый? — Мам, Джимми управляет казино, и, возможно, борделем или Бог знает чем в сарае на заднем дворе! Она рассмеялась. В такие моменты Чаку казалось, что Джимми усыновили, но все в их семье были слишком похожи друг на друга, поэтому это не могло оказаться правдой. Эта зараза была у Джимми в крови. — Мам, это не смешно! Он стащил непристойные журналы из папиного магазина и играет с детьми на деньги! Это отвратительно! Она цокнула языком в сводящем с ума цоканье. — Джимми ничего не знает о непристойных журналах. — Боюсь, ты ошибаешься. Иди, сама во всем убедись. Что-то промелькнуло на ее лице, возможно, ужас, что ее милый маленький мальчик может на самом деле когда-нибудь вырасти. Она поставила рулет в духовку и решительно вышла на задний двор. Чак, испуганный и взволнованный, пошел следом за ней. Вот и все. Пришел конец идиотскому правлению Джимми, да здравствует возвращение к культуре и здравому смыслу! Дверь сарая со скрежетом открылась. Фонарь под потолком все еще горел, но занавеска и журналы исчезли, а коробки из-под карточного столика стояли на своих местах, сверху были сложены складные стулья. Обогреватель лежал на фанерном полу, ничком, и в воздухе витал легкий запах гари. — Твоих рук дело, Чак? — Меня здесь не было, мам. Это все Джимми! — Что-то я его нигде не вижу, — она подошла к обогревателю и перевернула его спиралями вверх, затем развернулась в поисках розетки. — Куда бы он ни был подключен, отключи его немедленно. Тебе повезло, что ничего не загорелось. Чак, пристыженный, проследовал за шнуром к боковой стене за газонокосилкой. — Мам, я клянусь, он только что был здесь! Со своими друзьями, этими дворовыми обезьянами! — Тц, — она осмотрела сарай, чтобы убедиться, что все в порядке. — Отец бы не оценил твою выходку. — Это не моя выходка! — воскликнул Чак. У него не было другого выбора, кроме как последовать за мамой обратно в дом. Они обнаружили Джимми в своей комнате, растянувшегося поперек кровати и перебирающего бейсбольные карточки. За прошедшие две минуты он каким-то образом успел переодеться в обычную одежду, и Чак искал зацепки, вроде капель пота или помятого галстука, но ничего не нашел. — Джимми, ты только что был в сарае? — Нет, ма. — Значит, ты не знаешь, почему обогреватель остался включенным? Его невинность сводила с ума и была абсолютно убедительной. — Нет. — А Чак говорит, что ты был там со своими друзьями. — Все мои друзья здесь, — он разложил веером флэш-рояль игроков «Cubs». — Хорошо, не буду вам мешать. — Спасибо, мам. Кстати, ужин та-ак вкусно пахнет. — Спасибо, солнышко. Она вытолкала Чака за дверь, и он старался держаться от нее подальше, чтобы она не смогла дернуть его за ухо. — Мам… — Я не скажу об этом отцу, — строго сказала она, спускаясь вниз. — Но тебе нужно хорошенько подумать об этом. Ты мог спалить дом дотла! Теплая, любящая мать, с которой он обычно пил чай, была холодна, как снег, и он немного ненавидел ее, но Джимми он ненавидел гораздо больше. Сидит, самодовольный, в своей спальне со своими дурацкими бейсбольными карточками… Было желание взять их и сжечь все до одной, но Джимми бы просто поплакался папе и получил новые. — Знаешь что, Джимми? — Чак говорил с порога. — Однажды все это настигнет тебя, и когда мы станем взрослыми, мама и папа будут приезжать в мой дом каждые праздники. Не к тебе, потому что ты окажешься в тюрьме, и у тебя не будет дома. — Может быть, — Джимми равнодушно пожал плечами. — А может быть у меня будет особняк на пляжном берегу Гавайев, и они будут прилетать навещать меня. Уродливые рубашки и кокосовые лифчики… Как безвкусно. Как в духе Джимми. — Грустно, что ты в это веришь. Мне тебя жаль, — Чак развернулся и пошел к себе в комнату, не дожидаясь, пока Джимми выпалит какой-нибудь остроумный ответ. В математике размеренных вдохов было что-то успокаивающее. Чак напомнил себе, что обаяние Джимми не будет длиться вечно, и тогда Чак, наконец, получит заслуженное признание. Он был смышленым и воспитанным, какими никогда не были мальчики его возраста. Джимми не мог повлиять на свою успеваемость, но что бы ни случилось, Чак всегда будет старше и мудрее. Старше и лучше. И если хорошая жизнь станет лучшей местью, то так он и сделает.