Кофейное послевкусие

— Рассуждать об искусстве, как о красоте — это самая глупая идея из всех, что я только слышал. Аудитория дополнительных занятий по искусствоведению, основной темой которых пока что была живопись, медленно горит. Вонён резким движением скидывает тёмные волосы со своего острого плеча и складывает руки на груди. Раздражающий мальчик, сплошной лёд, вновь оспаривает её видение, выставляя полнейшей идиоткой. Он каждый раз делает так: закатывает глаза, цокает языком и недовольно смотрит, будто его точка зрения — единственная правильная. — Ты даже не хочешь услышать меня, — кончики ушей горят, будто Чан медленно взрывается, — искусство в первую очередь было создано для того, чтобы донести что-то важное через красоту и талант. Кубизм, абстракционизм, дадаизм, футуризм, супрематизм и другие виды направлений, отрицающие каноны, первоначально несут в себе смысл, упрощая написание до элементарных форм. Сонхун смотрит своим нечитаемым взглядом, наблюдая за ней из-под чёлки пепельных волос, что ещё больше усложняет возможность увидеть хоть какую-то эмоцию сквозь айсберги. Чан закусывает губу, чувствуя, что пауза затягивается, а Пак так и не собирается ей отвечать. Она ощущает на себе взгляды всей аудитории, отчего становится ещё противнее. Возможно, она сказала что-то не так? Вонён слышит, что преподаватель кашляет, видимо, желая продолжить тему лекции, однако в этот момент Сонхун убирает кончиками пальцев волосы, мешающие поддерживать зрительный контакт, и отвечает: — В первую очередь искусство — это видение. И как прекрасно, что люди, наконец, устали от навязанных стереотипов и пошли дальше, развивая индивидуальность. Они видят красоту, Чан Вонён, не в том, что общество назвало красивым, а в себе. От возмущения руки девушки потеют, и она, находясь на ряд ниже, ещё сильнее поворачивается в его сторону, готовится взорваться прямо сейчас и убить своим раздражением каждого в этой аудитории, разлетаясь на кусочки, словно динамит. — То есть ты хочешь мне сказать, что Буше и Рембрандт писали одинаково, раз следовали канонам в своём творчестве? Здесь только ты мыслишь глупо и поверхностно, разделяя мир на чёрное и белое. Электив посещало немного людей, так как ввели его совершенно недавно, однако Вонён обожала прибегать сюда после пар: преподаватель всегда интересно рассказывал, и в аудитории было тихо и спокойно. После того, как пришёл мальчик-ледышка, который ставил под сомнение абсолютно все, что говорит девушка, каждый раз вступая в спор, ходить сюда перехотелось, перестало быть так уютно, как было до этого. Своими карими глазами Чан продолжала неотрывно смотреть в такие же глаза напротив, не находя там ничего, кроме пустоты. Её глаза всегда горели огнём, его были холоднее самой холодной зимы. Девушка понимала, что это лишь верхушка айсберга, и сколько скрыто многовекового льда — неизвестно. — Хочешь сказать, что Буше и Рембрандт писали в корне различно? — Сонхун слегка усмехается, складывая пальцы в замок. — Да, — Вонён почти смеётся, — ты разве не видел их картины? Или ты хочешь сказать, что различий между ними меньше, чем между кубизмом и футуризмом? Сонхун прищуривает глаза, продолжая неотрывно смотреть на неё. У Вонён в такие моменты возникало только одно желание — со всей дури ударить по его спокойному лицу. Ей иногда кажется, что он — настоящий эмоциональный вампир, который приходит сюда только для того, чтобы выпить из неё немного энергии. Преподаватель кашляет ещё раз, привлекая внимание к себе и продолжая свой монолог, а Вонён несколько секунд смотрит на Сонхуна, будто ожидая, что он продолжит говорить с ней, однако парень, словно ему наскучил этот бессмысленный диалог, отворачивается к окну, разрывая их маленькие красные ниточки, которые затянулись донельзя туго, и наверно это вина Чан. Она шумно выдыхает, поправляя свою белую рубашку, надетую поверх красной майки, отворачивается, старается унять быстро бьющееся сердце, кладёт голову на руку, пытаясь сосредоточиться на теме занятия. Чан Вонён терпеть не могла Пак Сонхуна. Он всегда окатывал её холодной водой, в то время как она горячее самого жаркого лета. Нет ничего ужаснее и смертоноснее спокойствия, которое несется навстречу уничтожающему всё на своём пути пожару. А Пак Сонхун, как только Чан Вонён отворачивается и кладет голову на руку, продолжает смотреть на неё, не отрывая взгляда, словно она — единственное, что существует на этой лекции. Его личная эпоха Возрождения среди фальшивого модерна.

***

Пак Сонхун ненавидел кофе на вкус, не пробуя ничего, кроме американо, но каждый выходной день шёл в одну и ту же кофейню, расположенную в небольшом центральном квартале Сеула. Все просто — именно по выходным, в свободное от учёбы время, Чан Вонён работала там. Колокольчик, как и всегда, звенит, оповещая маленькое заведение о приходе нового гостя, и сердце девушки замирает на секунду, когда она вновь видит его. Старается улыбнуться и не показывать, что приход Сонхуна каждый раз становится все более и более настораживающим. Его непостоянность вводит в ступор. — Привет, — машет она тонкими пальцами. — Тебе как обычно? Сонхун скрещивает руки на груди, забывая про приветствие, кивает и неотрывно смотрит на неё. У Вонён от его взгляда по всему телу бегут мурашки. Она использует кофемашину, кладёт на дно стакана лёд, заливает сверху американо, дожидаясь, пока с его пластиковой серебряной карты спишется нужная сумма. Всего несколько секунд, но Сонхуну хватает с головой. Её длинные прямые волосы слегка играют солнечными бликами, аристократичные пальцы с ярко-красным маникюром крепко держат стакан, на бледной коже розовыми пятнами отражается первый загар, а из темно-коричневых родинок составляются все новые и новые комбинации. Кажется, он выучил её всю наизусть. Вонён, съеживаясь под пристальным взглядом, чёрным маркером выводит его имя — Сонхун, отдавая заказ и вздыхая. — Может, улыбнешься хотя бы разок? — она проводит пальцем по своим губам, очерчивая контур улыбки, отчего у парня что-то внутри летит вниз. — Я улыбаюсь тебе каждый раз, будь немного вежливее, это ведь несложно. Пак ещё пару секунд глядит на неё и не знает, куда себя деть, держит в руках прозрачный стакан, за который только что бралась Вонён, словно это его может как-то спасти. Её глаза пылали искрами, а он не знал, какого быть честным. Выдавливает из себя улыбку, и Чан Вонён в неё не верит, хмыкает, однако не говорит, лишь смотрит, как Сонхун отворачивается и идёт на выход, делая несколько глотков. Он покидает кафе, и девушка наклоняется из-за прилавка, смотря ему вслед. Пак выкидывает стаканчик в ближайшую мусорку, чувствуя на языке кислое кофейное послевкусие, после которого хотелось промыть рот с мылом.

***

Вонён уже переоделась в свою уличную одежду и складывает рабочую форму в свой шкафчик. Её напарница Юджин, которой пришлось выйти сегодня из-за большого наплыва посетителей, устало потирает переносицу и что-то смотрит в телефоне. Наверно, вызывает себе такси. Вонён недолго думает, а затем тянет её имя, привлекая внимание к себе. — В твою смену к тебе приходит парень с пепельными волосами и холодными глазами по имени Пак Сонхун, который всегда заказывает американо? Юджин задумывается. На её плавных чертах лица проскальзывает едва заметная усталость, поэтому Вонён морщится, понимая, что задерживает её от такого большого счастья оказаться дома. — Не помню, прости, — отвечает, все ещё пытаясь, кажется, подумать об этом. — Редко вижу людей с пепельным блондом, я бы запомнила, — она с сочувствием проводит рукой по локтю Чан, словно стараясь поддержать. — Он достаёт тебя? Вонён слегка задумывается, мысленно прогоняя все их встречи. Он никогда не делал что-то, что грубо нарушало бы её личные границы, но каждый чёртов раз ходил по самому краю, словно играясь и надсмехаясь над ней. Не переступает тонкую грань, но и задевает за что-то глубоко внутри. Возможно, не сейчас, не в кафе, но в институте, на самом любимом дополнительном занятии. — Нет, не достаёт, все в порядке, — старается выдавить, скрепя зубами от фальшивой улыбки. Юджин кивает, но, кажется, не совсем верит, потому что иначе такой вопрос бы не прозвучал, однако виду не подает, обнимая подругу за тонкие плечи и выходя из небольшой раздевалки, чтобы наконец попасть домой. Чан смотрит ей вслед, дожидаясь своего такси, и ловит себя на на том, что все мысли заняты мальчиком-блондином с холодным взглядом. Он вызывает столько вопросов, она ломает голову. Смотрит так долго, будто не может отвести взгляд, но так холодно, будто делает это лишь потому, что иначе кто-то в этом мире точно умрёт. И пока она думала про кого-то, то представляла на этом месте себя, лежащую в луже крови от рук мальчика-загадки, который пугает и одним своим видом заставляет захотеть вызвать сразу все спасательные службы, потому что иначе её сердце насквозь замёрзнет. На телефон приходит уведомление, сообщая своей хозяйке о том, что такси ждёт на улице. Девушка берет небольшую белую сумку через плечо и выходит, оставляя раздевалку, единственную свидетельницу её мыслей, додумывать их за нее.

***

В университетской столовой до ужаса шумно. Вонён пьет клубничное молоко и жует лапшу, которую купила себе по дороге. Есть еду из столовой отвратительно, иногда её тошнило от одного только вида и запаха, поэтому приходилось самой покупать себе перекусы. Возможно, желудок возненавидит её за это, но зато она хотя бы будет сыта. Встаёт из-за стола, поправляя свое лёгкое белое платье почти в пол, и выкидывает обед в мусорку неподалёку. Достаёт телефон, отвечая на сообщение Юджин, что сможет подменить её сегодня вечером, и медленно двигается на выход из помещения. В один момент замечает чьё-то приближение боковым зрением, останавливается и поднимает глаза от телефона, вскрикивая от резкой обжигающей боли. Рука сразу же краснеет от кипятка, а новое платье, купленное недавно, страдает от коричневых пятен, моментально впитавшихся в районе правого бока. — Глаза открывай, когда несёшь что-то в руках, — шипит она, стараясь не привлекать внимание других студентов, и поворачивается к убийце спокойствия. Сонхун своими ледяными пальцами дотрагивается до её покрасневшей кожи, убирая быстрыми успокаивающими движениями неприятно саднившие остатки чая. Вонён продолжает раздражённо смотреть на него и шипеть какие-то ругательства, пока он жертвует рубашкой, не зная, где найти салфетки. Но единственное, что замечает Чан — отсутствие извинений, и это волнует её больше, однако она не разводит скандал сильнее, чувствуя, как от боли в руке хочет разрыдаться. Шок проходит, позволяя нервным окончаниям буквально кричать от ожога. — Только не плачь, Чан Вонён. Чем больше сосредотачиваешься на боли, тем она сильнее, — спокойно произносит Пак, ведя её за здоровую руку к раковине. Она старается сосредоточиться не на боли, а на его ледяных ладонях. Кажется, этим жарким маем она нашла свою новую, облегчающую зной зависимость. Он держит её руку под ледяной струёй, и Чан понимает, как сильно нуждается в том, чтобы вместо бесчувственной воды её продолжали поглаживать пальцы не менее бесчувственного Пак Сонхуна. Или она просто его совсем не знает? — Продиктуй номер своего счёта, я оплачу химчистку, — он проводит мокрой рукой по её платью, размазывая пятна. Чан замирает, почти не дышит, смотря ему в бледную шею, даже до конца не осознавая, что парень спрашивает, и считая его родинки, чтобы окончательно не сойти с ума. — Куда ты запишешь? — Вонён не сразу узнаёт свой осипший голос. — Я запомню, — Сонхун снимает свой пиджак, накидывая чёрную ткань ей на плечи. — Можешь его не возвращать. Чан протирает мокрую руку об ткань, смотря ему в след и мысленно благодаря за спасение от хождения на виду у всех в грязном платье, даже если и по его вине. Когда Чан Вонён окончательно выходит из столовой, под руку её хватает Дживон и рассматривает пиджак, принюхиваясь к запаху. — Мда-а-а, — тянет она, — ваши духи смешались, но готова поспорить, что этот горький тон принадлежит Паку. Вонён слегка криво улыбается, чувствуя, как она умирает от неловкости произошедшего. — Отстань, — легонько толкает подругу в плечо, на что та ещё сильнее смеётся. — Я слышала, что тебе хотят выдрать волосы! Может, им помочь? — Дживон тянет её каштановые локоны на себя, конечно же, специально аккуратно. Чан вскрикивает, выдергивая свои пряди из рук подруги, и заливисто смеётся. Пак Сонхун смотрит на неё из-за дверного косяка, не отводя взгляд от того, как дрожат её мягкие волосы от смеха, а пиджак на прямой спине будто кричит, что она принадлежит ему, даже если пока сама это не осознает.

***

С тех пор как Сонхун начал посещать дополнительные занятия по искусствоведению, свободных мест почти не осталось. Новость о красивом и холодном первокурснике разлетелась быстрее, чем Вонён успела это понять. С тех пор занятия перестали быть спокойными и комфортными. Сегодняшняя лекция была посвящена художникам эпохи Ренессанса. Некоторые студентки (в основном, действительно только студентки) сидели с абсолютно кислыми лицами и скучающе листали что-то в телефоне, либо же просто лежали на парте. Видимо, им было абсолютно все равно на то, что вызывало мурашки восхищения у Чан Вонён, именно поэтому вряд ли бы в этой аудитории хоть кто-нибудь сравнился с ней. Она поднимает руку, отвечая на вопрос преподавателя. — Я буду слишком предсказуемой, если своим любимым художником этой эпохи назову Леонардо да Винчи? — этим она вызывает насколько смешков вокруг, но всё-таки продолжает. — Мне доводилось видеть его работу вблизи. Она поразила меня не своим невероятным смыслом или идеей, которые так любит Пак Сонхун, — от упоминания своего имени парень незаметно улыбается, — она поразила меня талантом; красоту и неприземленность его техники сложно описать словами. Преподаватель кивает, словно соглашаясь с точкой зрения студентки, а затем задает тот же самый вопрос Сонхуну, переводя на него свой взгляд, как и половина аудитории в этот момент. Он, кажется, чувствует себя не в своей тарелке. Чан, повернувшись, замечает это, потому сразу же возвращается в прежнее положение. Её взгляд точно будет лишним. — Мне по душе скульптуры Микеланджело, — тянет Пак. — Но если сравнивать только живопись, то он проигрывает да Винчи, поэтому сегодня я соглашусь с Чан Вонён. Лицо девушки озаряет яркая улыбка, расплывающаяся непроизвольно. Сонхун, конечно же, ее не замечает, но очень сильно на нее надеется. Чан чувствует на себе недовольные взгляды и слышит тихие перешептывания. Раздражение сменяет быструю радость и начинает бить через край, а кончики ушей непроизвольно краснеют. Она встаёт, берет свою сумку и быстро уходить, по дороге расправляя рукава-фонарики своей хлопковой рубашки, пока преподаватель отворачивается к доске. Её буквально выжили.

***

На часах почти десять вечера. Он готов поклясться, что бежал так быстро впервые в жизни. Сонхун останавливается возле стеклянной двери, пытаясь отдышаться, ставя руки на колени и мысленно ненавидя себя за то, что не смог сегодня себя сдержать и пришёл. Он видит внутри какого-то смазливого парня, которому Чан Вонён, его Чан Вонён, улыбается ровно так же, как делает это для него, отчего Пак сжимает руки в кулаки и, стараясь забыть о быстро бьющемся сердце и покрасневших от жары щеках, входит в кафе, впервые в жизни одаривая её улыбкой. — Привет, Чан Вонён! Как твой день? — проходит в прохладном помещении к кассе, засовывая руки в карманы и игнорируя её удивлённый взгляд. Она пару секунд хлопает своими большими карими глазами, которые, он готов поставить на это всё, на солнце сияют янтарем, но всё же отвечает. — Привет, Сонхун! Тебе как обычно? Стоящий внутри до этого парень быстро прощается, и Пак чувствует свое неземное превосходство, будто тут стоять может только он. Вонён нажимает на монитор в желании пробить средний американо, но затем решает поступить иначе. — Зачем пьешь кофе, если не любишь его? — и смотрит на него так долго, изучающе, что Сонхун перестаёт улыбаться. — Я видела, ты его выбрасываешь. Пак пожимает плечами. — Может, просто хотел, чтобы ты приготовила кофе для меня. Вонён замирает. — Может, сегодня я сделаю для тебя чай? — закусывает губу и наклоняет голову. Её волосы слегка растрепались, а осанка выражает усталость, однако парню она всё равно нравится. — Если разрешишь побыть тут до закрытия. — Если купишь чай и для меня, то даже разрешу проводить себя до дома, — тянет, идя ва-банк. Пак поднимает брови, слегка улыбается, и Чан Вонён клянётся, что его лед треснул. Всегда идеальные пепельные волосы потрепал ветер, щеки немного горели, а дышал он быстро и часто, время от времени глупо смеясь. — Ты так смотришь на меня, Сонхун, — она неловко поправляет волосы. — Что с тобой? Ты пугаешь меня. Он снова пожимает плечами, проводя рукой по волосам, портя свою причёску ещё сильнее. Вонён была не права, называя его айсбергом. Они холодные и внутри, и глубоко-глубоко под водой, а его сердце точно такое же, как и у неё. Оно горячее и обжигает её кожу ни хуже кипятка. — Я просто понял, почему не могу перестать смотреть на тебя. — Почему же? — Чан кладёт заварку в два разных стакана, даже не спрашивая, какой вкус хотел бы он, потому что знает — тот, который выбрала она. — Я так влюблён в тебя.

***

Тёплые майские ночи по-своему обворожительны. Ветра почти нет, звёздные точки тут и там горят на небе, а в воздухе стоит запах лета, тот самый, по которому очень сложно не соскучиться. И как тёплая ночь могла стать ещё теплее рядом с мальчиком-льдышкой? По всем законам должно быть наоборот. Он действительно провожал её до дома. Молча шёл и только улыбался, будто на его душе вдруг стало так легко. И она тоже улыбалась, потому что не могла унять улыбку. В руке Вонён держала фруктовый лёд, который время от времени облизывала, чувствуя на языке вкус вишни и взрывающейся карамели. После горячего чая это было идеальным продолжением перекуса. Она любила мешать холодное с горячим, держать ледяные пальцы в руке, согреваясь его мягкой улыбкой светло-розовых губ. Он доводит Чан до подъезда многоэтажки, продолжая смотреть на её холодные от мороженого губы, будто от этого они стали ещё краше. Возможно, так и было. Его след на ней. Наклоняется и откусывает небольшой кусочек фруктового льда под смех волшебной Чан Вонён, а затем приближается ещё, заглядывая в её светящиеся глаза и позволяя себе поцеловать ледяные губы своими такими же, пока карамельные взрывы начинают растворяться на языке. Она закрывает глаза, свободной рукой цепляется за его футболку, сжимая мягкую ткань в своей ладони и чувствуя, как он оттягивает её губу, слегка прикусывая и не позволяя даже вздохнуть, когда ледяной язык сплетается с обжигающе горячим. Рука Пака движется по спине его викторианской эпохи, цепляя шёлковые волосы и прижимая ещё ближе, так, что фруктовый лёд почти оставляет разноцветный след на его футболке. Никто даже не поспорит, что их первый поцелуй на вкус, словно горячий снег?