Залупа Иваныча

Май, где-то в 2020-х годах…

— Сколько можешь пить уже? Заебал меня! Падла! Алкаш несчастный! Вой недовольной старушки тряс практически весь дом семьи Батиковых, такой же старый, как и его хозяин, Фёдор Иваныч. Сегодня он был убит, но не горем или оружием, а алкоголем. Извалявшийся в траве и земле, чуть не обрыгавший весь свою поношенную клетчатую рубашку старик уже был в почти что бессознательном состоянии, готовый упасть на старую пружинистую кровать и басом захрапеть, да так, чтобы у соседей опять возникла нужда включать музыку или плотно закрывать окна с ушами. Не обращая внимания на возгласы супруги Прасковьи, бившей по нему полотенцем, Фёдор Иванович сказал: — Йа-а жрать хочу. — Жрать хочешь? Да ты уже нажрался, холуй! Слава Богу тебя наш Даня не видит, он бы перекрестился да обратно в Саратов вернулся! Заебал уже меня так жить! Сколько можно? Позорище! — Т-ты… ты чё орёшь? — Потому что ты бухаешь каждый день, как не в себя! — Я на пенсии. Имею… ик… пра-аво. — Да хоть бы про меня подумал! Я тут сижу, мучаюсь на огороде, а эта гадость пьяная по всей деревне шатается! Ты мне когда помогал в последний раз?! — Д-да я помогу… Н-ноо… ик… не сегодня… — Чтобы завтра — не бухал! Понял меня?! — Х-ха… х-ха… харашо, я тебя понял, Параска. — Давай, спать пиздуй! — Щ-щас… Этот приказ мужчина принял стойко, и, увидев постель, тотчас увалился, почти сразу предаваясь снам о прекрасных подвигах, где он ещё сильный и молодой, как в тридцать, и сражает чудищ голыми руками, что испить решили с озера местного. Жаль сон забывает, что озеро сие — речка-вонючка, а единственное чудище, которое может осилить немолодой организм — точно такой же зелёный старик. Например, его друг Иван Петрович. Сегодня, впрочем, у Иваныча был весьма яркий повод выпить. С самой маёвки он почти без шашлыков отмечал День труда, водружение Красного знамени над Рейхстагом, День Победы, взятие Вены с Прагой, день рождения дяди Пушкина, день Еркрапа в Армении, день лаосской конституции, дни V съезда РСДРП… в общем, май есть май, и поводов выпить там много. В какие-то дни бабуля Прасковья была даже готова поддержать супруга в его начинаниях, но только дважды. После девятого числа это ей решительно надоело. В Митькино мало чем можно заняться. У стареющего дома культуры, под старым дубом стоит продуктовый, в котором Иваныч и ему подобные добывают спиртное, является центром общественной жизни деревни, в которой живёт немногим более пятиста людей. Как чайхона в мусульманском мире, он просвещает население новостями и слухами о каждом жителе саратовской глуши, и пары соседних в придачу. И это не говоря о мировых новостях, что с упоением обсуждаются под местный самогон, «Пять Озёр», Талку или даже под Боярышник, которую местный аптекарь выписывает вне рецепта за небольшую добавку в размере четырёх сотен рублей. Но не только этим местом сыта деревня по горло. В некогда существовавшем парке Труда осталась беседка, где старики нередко собираются. Кто охотится на зелёного змия, поражая только свою печень; кто пускает громкие речи и длинные слюни на стол; а кто-то просто радуется тому, что на старости лет можно оттянуться без особых проблем. Из этой беседки в обсаженном берёзками парке Иваныч добирался домой уже пьяный вусмерть, либо его несли более трезвые друзья. Например, Лёха, работавший на местном хлебзаводе — единственном, что осталось от советского прошлого, не мог много выпивать в силу того, что завтра отправлялся на работу. Поэтому нередко он нёс друга домой, на своих уже не очень-то и крепких от возраста руках. Даже в меру пьющий в 59 лет может столкнуться с тем, что мышцы теряют силу. За что они только здесь не пили: за гласность и перестройку, за XIX съезд Компартии, за то, «чтоб хуй стоял и сердце пело»; за родину и за Сталина, за всех и каждого… список сложно перечислить. Самые забористые тосты частенько получались у Евгения Ашотовича — местного тамады, обслуживающего почти весь район, но «для души» живущего в Митькино. — …Давным-давно, когда мой отец отправлялся в Анголу военным специалистом, он наткнулся на одну небольшую деревеньку. Там, когда он сказал, что он из СССР, его радушно встретили местные, и рассказали во время обеда, что у них в деревне живёт самый старый человек в мире, которому больше трёхста лет. В доме вождя деревни они встретились, и старик курил какую-то траву. И он ему сказал… — Женя блять, давай к делу! — возразил один из старческих голосов. — И он короче сказал: «Мир и хвала тебе, юнец! Расскажи, что же тебя привело на эту землю?» А отец ответил: «Я пришёл сюда защищать мировую революцию и помогать коммунистам, таким же людям, как мы. Мудрец ему говорит: «А почему же ты не начнёшь с себя и семьи, сынок?» Я не помню, что ему ответил отец, но давайте выпьем за… за семью! Икнув ближе к концу, Евгений испил рюмку коньяка, бутылка которого уже пошла по рядам у стола, словно распутная девица. Так они и пили. И всё бы ничего, но именно тем майским вечером старушка Прасковья получила звонок на свой кнопочный. — Аллё… — Мама, привет! — Данила! Сыночка, привет! — радостно воскликнула старушка. — Привет, мам. Как вы там поживаете? Как папа? — Да как обычно. Папа уснул, спит сейчас. А ты как? — Да всё хорошо, вчера вот зарплату получил. Как там деревня? — Хорошо. Староста наш недавно парк облагородил. — И как оно? — Я там мало бываю, но там вроде светло теперь. И скамейки есть. — А-а-а, понятно. Ты извини, что я звоню так поздно. Короче, мне сынка на месяц пристроить надо… — Лёшку? Лёшку можно. Мы не видели его с папой давно… Как он поживает? — Да он молодчина! Год закончил на отлично. — А в каком он уже классе? — В девятый переходит… — Вооот, молодец. — Да он у нас уже здоровый такой! Точно выше вас с папой будет. В общем, вы не против? — Мы по нему скучаем. И по тебе скучаем… Ты приезжай почаще, что ли, сына! — Я летом ещё приеду. У меня много работы в городе, поэтому… Коплю на квартиру для вас. — Ааа, вот оно что. Ну копи, молодец. — Я завтра позвоню, мы приедем, поговорим. — Хорошо. — Ну… тогда спокойной ночи? — Доброй ночи. Звонок прервался. Прасковья Никифоровна была бы рада видеть внука — наконец, спустя столько времени в Митькино в их жизни намечаются хоть какие-то изменения… последний раз он был в деревне пять лет назад, когда ещё совсем маленький был.