Игры разума

Он выглядел почти таким же, каким Тина его запомнила. Холёное пальто, безупречно уложенные смоляные пряди, седина на висках. Странное нечитаемое выражение на лице. Девушка пару секунд тупо смотрела на человека, представшего перед ней, а потом её разобрал истерический смех. — Этого не может быть, этого не может быть, — забормотала она, закрыв лицо руками. Это было уже чересчур. Так не должно было быть. Рассудок не имел никакого права так её подводить. Голдштейн понадеялась, что это очередная дымная иллюзия, но она не рассеялась, даже когда девушка снова посмотрела перед собой. Волшебник всё так же спокойно продолжал стоять посреди поляны. Мистер... Грейвс смотрел на неё безучастно, как будто она была не более, чем деталью неизменного пейзажа. Если в первые секунды он выглядел изумленно, то теперь его лицо сковала маска равнодушия. Это напомнило Тине времена, когда Грин-де-Вальд притворялся начальником аврората, и в его глазах было точь-в-точь такое же выражение, которое не раз являлось ей в кошмарах. Выходит, теперь кошмар стал явью. Мерлин, за что? — И что, никаких «Тина» на этот раз? — язвительно осведомилась девушка, решив, что раз уж Персиваль всё равно не настоящий, так хотя бы можно было выместить на нём горечь, разъедавшую её нутро. Мистер... Грейвс слегка наклонил голову, и в его безжизненных до этого темных глазах вспыхнул еле заметный огонек интереса. — Забавно, — произнес он. Порпентина малодушно зажмурилась. Может быть, это была иллюзия, но она говорила его голосом. Его глубоким, ни с чем не сравнимым голосом, от которого ей хотелось подойти поближе и ощутить тепло настоящего человека. Но от одной мысли об этом Голдштейн волной окатил липкий страх. — Я так устал, Тина. Девушка, не веря своим ушам, пересилила себя и посмотрела на Персиваля. Как же давно она не слышала своего имени, сказанного с этой интонацией. Каждый день её окликали не один десяток раз, но это... Так называл её только он. — Уже который раз я вижу тебя, и каждый раз одно и то же. Хотя, признаться, эта встреча отличается от остальных. Голдштейн напряженно всматривалась в его лицо, в опущенные уголки губ, в застывшую складку между бровей. Он не мог быть настоящим. И всё-таки... — Иллюзия не может так долго притворяться, — сама себе сказала Тина, уверенная, что мистер Грейвс или, вернее, тот, кто его создал, вскоре иссякнет. — Иллюзия? — внезапно усмехнулся волшебник. — Да, это сверх меры забавно. Я определенно сошел с ума. Девушка медленно потянулась к своей руке и что было силы себя ущипнула. Вышло на удивление больно. — Я столько времени провел среди иллюзий, что уже, наверное, сам стал таким же, — с горечью в голосе произнес Персиваль. — Но что толку говорить с тобой, если через пару минут ты снова исчезнешь? — Я? — поперхнулась Голдштейн. — Вообще-то я настоящая и исчезать не собираюсь. — Ты всегда так говоришь, — саркастически хмыкнул Грейвс, опасно сверкнув глазами. — Ну вот, а я уж было подумал, что на этот раз всё будет по-другому. Тина ничего не понимала. Мистер Грейвс, похоже, злился. И, подумать только, на неё!.. За что? Уж кто-кто, а она уж точно ни в чем не виновата. Девушка медленно наклонилась, не сводя взгляда с волшебника, и подняла волшебную палочку. — Где Томпсон? — спросила она, не особенно надеясь на ответ. — Какой Томпсон? — не понял Персиваль. — Тони Томпсон, аврор, — настаивала девушка, которой всё происходящее казалось каким-то сном. — Мы аппарировали сюда, а потом он куда-то исчез. — Откуда я знаю, — безразлично пожал плечами мужчина. — Да и не всё ли равно? Тина моргнула. Потом снова огляделась. Ничего не изменилось, всё те же деревья и вид. — Где мы? — решила она хоть как-то прояснить ситуацию, хотя надежды на это практически не было. — В мире снов и видений, — светски отозвался Грейвс, поправляя ворот пальто. Похоже, он решил, что Голдштейн не достойна даже его злости, и снова принял скучающий вид. Его ответ Тину совершенно не устраивал, и она направила палочку на волшебника. — Ревелио. Но не изменилось ничего, кроме выражения лица Персиваля. Он какое-то время выглядел удивленным, а потом неуверенно рассмеялся. — Ну и ну, — сказал он. — Такого ещё не бывало. — Не бывало?.. Тина почувствовала, что ещё немного, и напряжение, по силе равное земной гравитации, раздавит её. Она пыталась держаться, но делать вид, что всё происходит так, как и должно быть, было попросту нелепо. Всё это не укладывалось в голове, а Грейвс, или кто там это был, вполне успешно убеждал её, что для него в порядке вещей вот так встретить Тину в непонятной глуши. Это его совершенно не удивляло, и разве мог бы живой, настоящий мистер Грейвс с таким пренебрежением отнестись к ней, если бы и вправду вдруг оказался рядом? «Мог бы» — отозвался мерзкий голосок где-то внутри тининого сознания. Голдштейн тряхнула головой. Этот голос исходил из той её части, куда она затолкала все свои страхи и опасения. Ведь кто знает, что Грин-де-Вальд на самом деле сделал с Персивалем. Наверняка, он подвергал его страшным пыткам и мучениям, и глава аврората, каким бы сильным и крепким он ни был, мог не справиться с таким давлением. Так что безразличие — не самое страшное, с чем она могла бы столкнуться. По крайней мере, так она себя убеждала. Только нужен бы был ей мистер Грейвс, если бы он даже не смог вспомнить о ней? Мерзкий голосок противно захихикал. Тем временем мистер Грейвс задумчиво сделал несколько шагов в сторону Тины и остановился. В изучающем взгляде черных глаз застыло непонятное чувство, скрытое толстым слоем непробиваемого самообладания. От его взгляда все мысли стремительно вылетели из головы Голдштейн, и она замерла, охваченная трепетом. Как глупо, но её вспотевшие ладони и чрезмерно громко стучащее сердце совершенно не подчинялись логичным доводам разума. Убедить себя в том, что мистер Грейвс всего лишь иллюзия или галлюцинация, было чрезвычайно сложно, потому что он стоял прямо перед ней точь-в-точь как настоящий. Тина попыталась воззвать к хладнокровию, но разгорающаяся радость от вида этого сосредоточенного и такого близкого лица, этого живого блеска в глазах, не давала выстроить надежную и крепкую защиту от эмоциональных потрясений. Она понимала, что ещё чуть-чуть, и она либо бросится на мужчину с объятьями, либо заплачет. Но так как стальная выдержка не позволяла ей ни того, ни другого, то оставалось просто стоять и усиленно моргать, стараясь не забывать вовремя делать вдохи и выдохи. Губы пересохли, и все вопросы, которые Голдштейн хотела бы задать, испарялись быстрее, чем она начинала говорить. Пожалуй, она ещё никогда в жизни не чувствовала себя настолько глупо, так как решительно не знала, что ей делать. Мистер Грейвс не давал никаких подсказок, все так же молчаливо глядя на неё. Может быть, он чего-то ждал, или причина была в том, что он все-таки был иллюзией, но так или иначе это было невыносимо. Тине срочно нужно было вырваться из этого кошмара, очнуться и найти Тони. Она заторможенно сделала шаг назад и набрала в легкие побольше воздуха, собираясь с силами на аппарацию. Волшебница хотела поскорее исчезнуть в пространстве, но её молчаливая галлюцинация внезапно ожила и не дала ей этого сделать. — Подожди. Голдштейн дернулась от испуга, прерывая заклинание. В его голосе послышалась мольба, и девушка, сама от себя не ожидая, вдруг ощутила волну неконтролируемой ярости. Настоящий мистер Грейвс никогда и никого не умолял. Как он смеет притворяться? Опять? — Драккла с два, — выдавила она сквозь зубы, возведя глаза к небу, чтобы не видеть лица мужчины напротив. — Ты всё равно ненастоящий. Тебя нет. Я... Её сжатой ладони вдруг коснулось чужое тепло. Мистер Грейвс взял её за руку, и Тина судорожно вцепилась в его пальцы, всё так же глядя куда угодно, только не прямо. Прикосновение было вполне реальным, все органы чувств подтверждали это. Человек, с которым она столкнулась, не был сделан из дыма и не исчезал, как мираж. Он был... настоящий. Живой, теплый, она даже чувствовала его пульс, как если бы сердце и вправду разгоняло кровь по телу Персиваля. Голдштейн из последних сил балансировала на краю пропасти, скованная недоверием, запрещая себе хоть на секунду помыслить, что всё это может быть взаправду. — Пожалуйста, — его голос был хриплым. — Я знаю, что ты уйдешь. Я столько раз сам отталкивал тебя... Но прошу, сейчас... Останься. Тина повернула лицо к мужчине и широко распахнутыми глазами встретилась с его лихорадочно блестящим, поглощающим её душу взглядом. Она не сопротивлялась, когда Персиваль слегка потянул её на себя и просто обнял, вдавливая в себя так крепко, как будто хотел, чтобы девушка стала с ним единым целым. Она зажмурилась и до боли сжала его пальто, чувствуя головокружение и дикий жар во всем теле. Это не могло быть правдой, не поддавалось объяснениям ума, но её сердце впервые за долгое время очнулось ото сна и решило напомнить своей хозяйке, на какую мощь оно способно. Ни он, ни она не проронили ни слова. Порпентина не знала, как долго они так стояли. Она готова была обнимать Персиваля вечно, и ей сейчас было совершенно плевать, иллюзия это или нет. Если он такой же, как настоящий, то не все ли равно, в каком сне она оказалась?.. Стоило ей так подумать, как мистер Грейвс ослабил свою хватку и медленно, бережно отпустил девушку, беря её ладони в свои. — Как бы я хотел, чтобы так было всегда, — произнес он. Он улыбнулся с такой тоской, что у Тины перехватило дыхание. Она осторожно высвободила руку, чтобы дрожащими пальцами дотронуться до щеки того, кого так долго и безуспешно искала. Он закрыл глаза, прильнув к ней, а девушка изо всех сил пыталась впитать себя каждую секунду разрывающей сердце боли, чтобы никогда не забывать, что это и есть любовь. — Так и будет. Клянусь, я вытащу тебя отсюда. Грейвс посмотрел на неё немного растерянно. Несколько секунд в его взгляде было напряжение. Но потом он усмехнулся и покачал головой. — Тина. Ты удивительная. Но... Я и сам не знаю, что со мной, и где я. Грин-де-Вальд ни на секунду не оставлял мой разум в покое, так что постепенно реальность и видения смешались в один сплошной туман. В краткие миги просветления я пытался сопротивляться и даже давал отпор, но он неизменно путал мои мысли и старался сломать мою ментальную защиту. В какой-то момент я перестал чувствовать на себе его давление, но выбраться отсюда у меня так и не получилось. То, что ты здесь появилась... Я вообще не уверен, что ты не плод моего воображения. — Я тоже не уверена, — честно призналась Голдштейн. — И я без понятия, как сюда попала. Ей вдруг стало легко. Болезненное недоверие сменилось твердой уверенностью в своих силах. То, что она была безосновательной, сейчас Тину ничуть не волновало. — С тех пор, как мы поймали Грин-де-Вальда, я каждый день пыталась тебя разыскать. И наконец нашла... — Вы поймали Грин-де-Вальда? Мистер Грейвс выглядел ошеломленным. Его брови сошлись к переносице, а руки вцепились в плечи девушки. — Как? Но почему тогда я всё ещё здесь? — Я не знаю, — беспомощно отозвалась Тина. — Он притворялся тобой и раскрылся по глупости. Нам повезло... — она вдруг почувствовала, как по её щеке бегут горячие слёзы — нервное напряжение искало выхода. — Я даже не знаю, что это за место. Мы с Тони пытались разузнать про Роули Грасса... Потом на нас напали, а дальше я очутилась здесь. Она моргнула, чтобы убрать с ресниц влагу, которая мешала как следует рассмотреть лицо напротив. — Вот как. Мужчина бережно провел чуть шершавыми пальцами по её гладкой коже, стирая мокрые дорожки. Взгляд его прояснился, и он только собирался что-то сказать, как в наступившей вокруг них тишине послышался неясный звон. Персиваль с тревогой огляделся, и Тина последовала его примеру. Воздух вокруг них пришел в движение и начал странно искриться, словно отражая свет из неизвестного источника. — Здесь небезопасно. Грейвс без предупреждения рванул с места, крепко держа девушку за руку, и Тина, не успев опомниться, уже в воздухе поняла, что летит с обрыва. Однако до земли она долететь не успела — мистер Грейвс аппарировал, и они внезапно очутились в кромешной темноте. Не видно было ни зги; Голдштейн лишь чувствовала тепло прижимающего её к себе мужчины и осознавала, что твердо стоит на земле. На секунду она ощутила себя как будто в невесомости, но мистер Грейвс аккуратно переместился так, что спиной Тина почувствовала какую-то поверхность — очевидно, стену — и ощущение реальности к ней вернулось. — Где мы? — шепотом спросила она. Грейвс извернулся и приложил палец к её губам. Тину обдало жаром от этого ничем не провоцирующего жеста, и ей оставалось лишь догадываться о том, чувствует ли волшебник исходящее от неё тепло или же ему не до этого. — В этом мире долго находиться на свету опасно, только если ты не в укрытии. Любой свет может преломляться, и здешние старожилы легко могут выследить человека, ещё не утратившего способность разумно мыслить. Особенно опасайся зеркал — через них тебя запросто найдут, и тогда ты уже навсегда застрянешь в мире иллюзий. Голдштейн слушала его тихий голос и понимала одно — для неё сейчас имело значение лишь то, что она так близко к Персивалю, что может ощутить его дыхание на своей коже. Ноги её слегка подкосились, и она повисла на руках мужчины, который чуть подтолкнул её вперед, буквально вжимая собой в стену. Места от этого больше между ними не стало, и Голдштейн услышала, как мужчина судорожно сглотнул. — Тина, мы с тобой на волоске от гибели, — прошептал он в ответ. — Если нас найдут... Порпентине было наплевать. Внутри неё была лишь одна потребность: быть так близко, насколько это возможно. Она потянулась к источнику звука и победно улыбнулась, когда её губы наткнулись на полувздох мужчины, который не ожидал такого напора. Всё это было похоже на безумие; оно пропитывало полумрак, к которому постепенно привыкали глаза, способные теперь разглядеть неясные очертания мужественного лица. Отпустив себя, Голдштейн словно слетела с катушек, рваными поцелуями осыпая его кожу, запустив руки под его рубашку, чтобы чувствовать обжигающее тепло своими ладонями. Персиваль не сопротивлялся, отвечая на её ласку, но и не делал никаких попыток взять инициативу в свои руки. Что-то не давало ему до конца расслабиться, и Тина чувствовала, что он напряжен. — Скажи, — он внезапно отстранился, пытаясь разглядеть её лицо. — Ты правда... настоящая? Тина тихо засмеялась. — Правда, — тихо ответила она. — Я и сама не верю, но, кажется, это не сон. Персиваль вздохнул и прислонился горячим лбом к её. — Если это так... Твоё присутствие не осталось незамеченным. У этого мира свои правила. Попадая сюда, люди становятся пищей для его обитателей, которые способны контролировать их разум. Я долгое время прятался, но, похоже, они научились отслеживать фон моей ауры, или что-то вроде того. Поэтому, находясь рядом со мной, ты подвергаешь себя опасности. Голдштейн внутри похолодела. — Мне все равно. Тебя не поймают. Только не теперь. — Боюсь, что это неизбежно. Я так устал, Тина. Грейвс нашел её губы своими. Он целовал мягко и непреклонно, как будто пытаясь вложить в этот жест свою волю и решительность. — Мне нужно отвлечь их внимание. Я убегал, потому что боялся, что больше никогда тебя не увижу, но теперь мне не страшно. — Нет! — Голдштейн в отчаянии схватила его за отвороты пальто. — Не вздумай! Я придумаю, как тебя спасти, я вытащу тебя отсюда! Почти черные радужки его глаз сливались с окружающим мраком. — Ты очутилась здесь случайно. Скорее всего, ты как-то проскользнула в промежуток между сном и явью, в этот пограничный мир. Но тебе нужно вернуться, потому что здесь ты никогда больше не увидишь ни Куинни, ни кого-то из тех, кто тебе дорог. Здесь нет ничего настоящего, только иллюзии, которые медленно, но верно сводят с ума. — Но здесь есть ты! — чуть не взвыла Тина. — Почему ты не можешь вернуться со мной? — Потому что Грин-де-Вальд не отпустит, — обреченно ответил Грейвс. — Это из-за него я сюда попал. Я не знаю, как, но он не дает мне вернуться в реальность. Я даже не уверен, жив ли я или уже умер. Может быть, мне просто некуда возвращаться. Какое-то время оба молчали. Порпентина прижалась к груди Персиваля, как будто он мог её спрятать от страшной действительности. Он уткнулся лицом в её волосы и мягко обнимал, обволакивая своим теплом. — Я не сдамся, — прошептала девушка, зажмурившись. — Не сдамся и тебе не позволю. — Ты можешь жить дальше и не думать обо мне, — негромко ответил ей мужчина. Голдштейн отстранилась, чтобы посмотреть ему в глаза. Ей плохо было видно выражение его лица, но похоже, он не шутил. — Ты считаешь, что я могу просто взять и забыть? Да ты... — она задохнулась от возмущения. — Ты хоть знаешь, что мне пришлось пережить, когда ты исчез, а твое место занял Грин-де-Вальд?! Ты понятия не имеешь, как мне было тяжело, когда я поверила, что ты решил вычеркнуть меня из своей жизни! А когда стало ясно, как глубоко я заблуждалась, — Тина стукнула его ладонью по груди, — я каждый день жила одной лишь мыслью о том, что должна тебя отыскать! Я... Персиваль медленно качал головой, вслушиваясь в её звенящий от негодования голос. — Я люблю тебя. Тина осеклась и судорожно выдохнула. Все слова, вылетавшие из неё под давлением той многопудовой горечи, которая до сих пор осталась в её душе, рассыпались на бестолковые звуки, не имеющие силы и веса. Они были мусором, прошлогодней листвой, которую уносит свежий ветер. На долю Персиваля выпало ничуть не меньше трудностей, но ему хватило всего лишь трех слов, чтобы выразить все свои внутренние переживания. И столько всего было в этих словах, что девушка почувствовала, как её словно омывает незримый поток света, исходящий от волшебника. Грейвс взял её лицо в свои ладони и легко поцеловал в лоб. — Я не вправе говорить тебе, что делать, — сказал он. — Более того, я знаю, какая ты бываешь несносно упрямая, поэтому отговаривать тебя от задуманного... Нет, мне это не под силу. Но я прошу: не подвергай себя опасности ради меня. Вероятность того, что я смогу вернуться обратно ничтожно мала. Тина закусила губу до боли. — Но она есть. Грейвс покачал головой. — Больше всего я хотел бы, чтобы ты была жива и счастлива. — Все это время я была жива, но счастлива только теперь. — Счастье не должно зависеть от того, есть я или нет. Тина. Ты же это знаешь. Она вздохнула. — Я слишком сильно тебя люблю, чтобы просто сдаться. Персиваль тихо усмехнулся. — Как мне тебя убедить?.. — Никак. — Даже в мире, которого не существует, ты заставляешь меня чувствовать себя беспомощным. — Теперь, когда я знаю, что с тобой сделал Грин-де-Вальд, я выбью из него признание. Тут Грейвс словно окаменел. Он произнес медленно и тихо: — Ты что... его допрашивала? Тина прикусила язык и поняла, что мистеру Грейвсу не стоило об этом знать. Но её молчание сказало всё за себя. — Мерлина ради, Тина! — рыкнул волшебник и встряхнул её за плечи. — Да он же просто использует тебя! Никогда, ты слышишь?! Никогда не верь Геллерту Грин-де-Вальду. Голдштейн чувствовала смесь упрямства и стыда, и не знала, что из них сильнее. — Пообещай мне, — стальным голосом продолжил Грейвс, — что бы там ни было, не обращайся за помощью к нему. Он так и не смог забраться ко мне в голову, а в наказание запер в этом мире, чтобы я свихнулся. Если он тебе что-то и расскажет, то лишь для того, чтобы навредить тебе и — мне. Ты слышишь? — Я знаю, на что иду, — упрямо ответила волшебница. От досады Грейвс треснул стену за головой Голдштейн. — Ну разумеется, — едко ответил он, резко переменив тон. — Опытный следователь Голдштейн с феноменальной интуицией. Та прищурилась. — Ты сомневаешься во мне? Тина сжала кулаки. От её головокружительного счастья не осталось и следа. Персиваль поспешно топтал угли их страсти и поливал ледяной водой, пытаясь вразумить свою упрямую возлюбленную. Но прав он был только в одном — ему действительно было не под силу отговорить её от задуманного. — Только в твоем здравом смысле, — отрезал Грейвс, но тут же смягчился: — Тина, пойми, даже за решеткой Грин-де-Вальд не перестает быть сильным и искусным магом. Может быть, он оказался там не по своей воле, но тюрьма МАКУСА вряд ли надолго его остановит. Я не смогу тебе помочь, потому что меня, можно сказать, уже нет. — Мне... — девушка скрипнула зубами, — не нужна помощь. — Не думай, что я не верю в тебя, — его взгляд был раздражающе проницателен. — Но на этот раз ты ошибаешься. Не ищи меня больше, не трать время попусту. — Я думала... — тихий голос сорвался, и девушка безвольно опустила руки. — Что ты поддержишь меня. Но даже сейчас, пожертвовав собой во имя долга, ты продолжаешь думать обо всех, кроме себя. Ты считаешь, я не понимаю, что рискую? Но если бы ты оказался на моем месте... Скажи, ты бы оставил всё, как есть, и не стал бы продолжать поиски, даже если бы я попросила бросить меня на произвол судьбы? Грейвс молчал. Его грудная клетка ровно вздымалась и опускалась, всю его фигуру сковало от необходимости озвучить непреложную для него истину, которая впечатывалась в его сознание годами долгой и изнурительной работы на посту главы департамента правопорядка. Но вот он вздохнул глубже и расслабил плечи. — Жизнь одного человека не стоит тысячи других, — ровно ответил он, и Голдштейн почувствовала, как кружится её голова, а по телу расползается противная слабость. — Но... Он сжал её предплечье, не давая провалиться во тьму. — Я бы сделал всё возможное, чтобы тебя отыскать. Несмотря ни на что. В тишине раздавался лишь звук их дыхания. Их время неумолимо заканчивалось, Тина ощущала это всем сердцем. — Я должен идти, — Грейвс отпустил её руки и отошел во мрак. Теперь девушка почти его не видела и невольно потянулась рукой вслед за ним. Но вот из темноты проступил контур двери, освещая пространство вокруг них, и волшебница хорошо различила силуэт мужчины, который уже держался за ручку. — Мы больше не увидимся. Я поведу стражей дальше по следу и не вернусь к тебе. Ты сможешь выйти через некоторое время и осмотреться — в этом доме тебе ничто не угрожает: даже если меня схватят, то заклинания будут держаться. Отыщи способ вернуться обратно. Я верю, что ты справишься. — Нет! — воскликнула Голдштейн и почувствовала, как её тело сковывает от невербальной магии. — Это приказ. Темноволосый волшебник смотрел на неё, и в его взгляде не было ни капли мягкости. Резкие скулы заметно выступили от того, что он крепко сжал зубы, а глаза горели, как уголья. — Выживи и вернись домой. Всё это было иллюзией в твоем воспаленном уме. — Нет... — Да, — жестко ответил он. — Я не хочу, чтобы ты погибла. — А ты не спрашиваешь, чего хочу я? — яростно выпалила Тина, лишенная возможности ударить его. — Ты права. Я всегда был эгоистом. Благодаря этому я очень быстро и легко шагал вверх по карьерной лестнице. А когда я добрался до верха, то понял, что всё имеет свою цену. Я раньше думал, что чем больше у меня будет полномочий, тем больше будет возможностей. Однако жизнь раскрыла мне глаза на правду: огромная власть обязывает к огромной ответственности, и со временем ты перестаешь думать о своих личных желаниях, меряя свои успехи состоянием жизни граждан, которых поклялся защищать. Я не прошу тебя понять меня и отказаться от всего личного. Но пожалуйста, не забывай, что ты нужна другим, иначе потом ты можешь горько об этом пожалеть. Грейвс толкнул дверь, и Тина, не имея возможности закрыть глаза, на мгновение ослепла. — Прощай, — услышала она, и свет померк. Тина слушала, как стучит её сердце. Волны эмоций накатывали, как океанский прилив, слезы струились из глаз, но она не имела возможности их стереть. Темнота давила со всех сторон, и в какой-то момент сознание девушки не справилось с нагрузкой и отключилось. Очнулась она на холодном полу, а вокруг по-прежнему был мрак. Некоторое время девушка лежала без движения, пытаясь осмыслить всё, что с ней произошло. Грейвс исчез так же внезапно, как и появился. Волшебница не могла определиться, что же чувствует внутри себя: всё, произошедшее за последнее время, казалось настолько невероятным, что мозг и нервная система пребывали в нокауте. Часть её сознания, которая отвечала за рациональное мышление, до сих пор была уверена, что это просто сон, и стоит подождать ещё немного, и она проснется. Но интуиция прохладной струйкой вливалась в её воспаленный ум и подсказывала, что на самом деле всё не так просто. Она твердила, что как бы это ни было невероятно, но на этот раз Персиваль был настоящий. И он ушел. Навсегда. Это был не сон. Эта мысль стегнула по сознанию Голдштейн раскаленным прутом, и она сжалась, пытаясь выдавить из себя раздирающую боль и отчаяние. Только не снова. Она уже пережила подобное, когда лже-Грейвс выкинул её из своей жизни, но тогда ей было достаточно и того, что он просто есть. Сейчас же всё было иначе. Тело подчинилось на автомате, когда Тина наконец почувствовала, что леденящий душу холод — это не душевное переживание очередной потери, а вполне реальное и физическое недомогание от длительного лежания на каменном полу. Магия напрочь отказывалась струиться сквозь деревянные пальцы, и люмос не зажигался. Девушка на ощупь добралась до стены, пытаясь нашарить дверь, через которую отсюда вышел мистер Грейвс. Но никакой двери или ручки не было и в помине: каждый сантиметр стены был тактильно изучен, пока нужное место все-таки не нашлось. Надавив пальцами на еле заметное углубление, Тина добилась своего: из непроглядной темноты снова засияла арка дверного проема. Оставалось только открыть эту злополучную дверь и шагнуть наружу. Тихо охнув, Голдштейн прикрыла глаза от яркого света. Его было так много, что глаза волшебницы далеко не сразу смогли разглядеть просторную залу, в которой она оказалась. Свет струился из высоких окон, заливая роскошный мраморный пол, а под немыслимо высоким потолком висели канделябры. На каменных стенах висели гобелены, как в каком-нибудь средневековом дворце. Это было совсем не то, что она ожидала увидеть, даже если учесть, что этих ожиданий практически не было. Ни одного намека на то, что Персиваль недавно был здесь. Голдштейн, смаргивая слезы, озиралась по сторонам в призрачной надежде на то, что увидит темную фигуру, облаченную в пальто. Но нет, как назло всё вокруг было словно соткано из воздуха и света; ничто не портило великолепия картины. Запретив себе надежду, Тина попыталась воззвать к рациональному мышлению, чтобы понять, зачем Он привел её в это место, и куда ей теперь идти. Выхода из зала было два: большая резная дверь в другом конце и выход на застекленную террасу, заканчивавшуюся винтовой лестницей, ведущей на верхний этаж. Из окна видно было раскинувшийся внизу аккуратный сад, посреди которого стоял небольшой фонтан с каменными горгульями. Дальше, куда бы девушка ни смотрела, везде был непроницаемый белый туман. Это было очень загадочно и не поддавалось логическому объяснению, поэтому Тина уже направилась было в сторону большой двери, ведущей, как она полагала, на улицу, как её внимание привлек странный шорох откуда-то сбоку. Авроровские рефлексы сработали и тело машинально напряглось, готовое в любой момент обороняться. Голдштейн прислушалась. Ей не померещилось: звук был еле заметен, но повторялся с периодичностью. С вытянутой палочкой следователь медленно пошла в ту сторону, откуда доносилось неясное шуршание, стараясь ступать по зеркально начищенному полу как можно тише. Но дальше идти было некуда, потому что впереди была только стена с гобеленами. Тина испытала секундное облегчение: очевидно, шуршала ткань, и в этом не было никакой мистики. Впрочем, гобелены были массивные и тяжелые — так с чего бы им шуршать?.. Голдштейн отрешенно окинула взглядом затейливый рисунок, в который чьей-то искусной рукой были вплетены узоры, волшебные птицы и фигуры людей, кружащихся в танце. На следующем гобелене был изображен гордиев узел — точь-в-точь такой же, как в Ильверморни. Дальше висело ещё несколько полотен, но Тина не обратила на них внимания, потому заметила кое-что необычное. Гобелен с узлом еле заметно колыхался, как если бы на него дул ветер, и редкое соприкосновение его со стеной и было источником насторожившего её шороха. Голдштейн подошла ближе и с трудом отодвинула тяжелую ткань от стены. Вот и оно — за гобеленом скрывался узкий проход, из которого сквозило. Не давая себе времени на раздумья, волшебница пробралась под полотном, стараясь не вдыхать скопившуюся в нем вековую пыль. Палочка в потеплевших пальцах волшебницы на этот раз отзывчиво осветила люмосом все узкие ступеньки, ведущие куда-то наверх. Страха не было, скорее Тине было все равно. После того, как Персиваль её покинул, вместе с ним из её сердца пропало что-то ещё, в чем она пока не отдавала себе отчет. И все-таки она с долей аккуратности и неспешности, присущей аврору, двинулась вперед. Лестница оказалась довольно длинной и упиралась в деревянную дверь без ручки и замочной скважины. Впрочем и то, и другое было без надобности, так как дверь поддалась легкому нажатию — очевидно, она не служила хранилищем каких-то особенно важных секретов дома. Без всякого шума Голдштейн попала в гостиную с камином, креслами и множеством шкафов. Обернувшись, она обнаружила, что дверь замаскирована под стеллаж с книгами, и благоразумно подложила ближайший же альманах в промежуток между дверью и стеной на случай, если выйти отсюда будет сложнее, чем войти. Казалось, что в этой комнате совсем недавно кто-то был — на столе стояла чашка с ещё не до конца остывшим чаем, кресла были слегка помяты. Внимание девушки привлек предмет, стоявший рядом с чайным сервизом: необычной формы кальян, основанием которого служил мерцающий череп, покрытый рунами. Знакомые мурашки пробежали по затылку Голдштейн, и впервые за все это время её посетил ветерок беспокойства. В комнате она была одна, но у неё возникло очень неприятное чувство, что за ней кто-то наблюдает. Точно такое же чувство она испытала в тот злополучный день на Грин-Вуд. За креслами, в конце книжного стеллажа обнаружилась ещё одна дверь, на этот раз металлическая. Здесь Тина столкнулась с трудностями: дверь оказалась заперта и не поддавалась ни одному известному ей заклинанию. Даже бомбарда, брошенная сгоряча, просто втянулась в темную поверхность, не оставив и следа. Интуиция подсказывала волшебнице, что за этой дверью скрывается нечто очень важное, но как попасть по ту сторону, было непонятно. Персиваль не оставил ей путеводителя с подсказками, и обратиться за помощью было не к кому. Оставив бесплодные попытки, Голдштейн вернулась к столику с недопитым чаем и села в кресло, не испытывая особого желания предпринимать какие-либо попытки выбираться из сложившейся ситуации. Её единственной потребностью сейчас было сидеть в мягком кресле, поджав ноги к груди и обняв их так крепко, чтобы в грудной полости не оставалось ощущения пустоты. Это было непрофессионально, но Голдштейн в эту минуту было наплевать на все уставы, правила и свою безопасность в том числе. Её острый ум расплывался от перегрузки и мистического тепла, которым была пропитана эта небольшая комната. Несмотря на близкое соседство с темномагическим артефактом, Тина ощущала себя здесь в безопасности. Поэтому она просто закрыла глаза и позволила себе раствориться в небытие. Грейвс притащил её в это странное место без всяких объяснений, заверив её в безопасности, а сам исчез, уводя неизвестных преследователей по своему следу. Тина презирала себя за то, что так легко доверилась ему — ведь у неё даже не было никаких доказательств того, что повстречавшийся ей волшебник реален. Да и как можно говорить о реальности, когда всё настолько запутано. Он оставил её одну. Наверное, никогда за всю свою жизнь Порпентина не испытывала такого всепоглощающего чувства одиночества. Даже когда погибли родители, у неё всегда была Куинни. Всегда. Порой Тину это даже раздражало, ей хотелось побыть одной со своими мыслями. Куинни всегда понимала, когда сестре это было необходимо и могла легко сделать вид, что её и в помине нет. Но сейчас некому было делать вид. Это было не то приятное отстранение от суеты, когда после рабочего дня ты приходишь домой и с наслаждением сидишь у окна с кружкой чая. Нет, это было безвоздушное, всепоглощающее одиночество черной дыры, которое вытягивает все до последней капли из самой сердцевины твоего существа. Голдштейн моргнула, и её зрачки сузились. На какое-то мгновение она действительно увидела эту черную дыру — она находилась прямо у неё в груди, в том месте, где у людей горит сердечное пламя. Тина вдруг осознала, что же исчезло из неё в тот момент, когда мистер Грейвс закрыл за собой дверь, сепарировав их души. Он забрал у неё то, что раньше давало ей силы двигаться вперед, несмотря ни на что. Он забрал у неё надежду.