Преемница

      В последнее время она много думала не о том, о чём не следовало бы. Мысли как будто нырнули в запретную стремительную реку и выбраться из этого потока ей уже было не под силу. Аккерман призывала на помощь всё своё самообладание, чтобы протрезвить рассудок, но снова и снова возвращалась к одному и тому же.       В тот день их банда неплохо позолотила руку — на охоте воздушным пиратам попался самолёт, под завязку нагруженный товаром. На чёрном рынке добычу оторвали с руками и ногами. Она видела, как жадный мафиози с довольной лыбой всучил Кенни пачку денег и что-то прохрипел про хорошую работу. Микаса самодовольно выдохнула, когда шеф убрал награду во внутренний карман плаща и бросил ей своим хриплым баритоном «давай домой». Будь на её месте кто-то из другой банды, он бы тихо рыкнул «мы закончили» и прошел мимо, даже не взглянув. Но с ним была она — его правая рука, его любимица, его птичка. Поэтому он не только сказал фразу, адресованную именно ей, но и взглянул, быстро, метко. А она поймала на слове и пошла следом, прикрывая его спину — иначе в их деле было нельзя.       До самого пиратского логова она не услышала от него ни слова. Стиг и Фин ещё перед взлетом с захудалого мрачного островка, на котором они продавали добычу, пару раз обратились к Кенни с уважительным «шеф». Аккерман снова поймала себя на мысли, что только она из всей банды называет его по имени. И ей это нравилось. Нравилось быть для него особенной. Она осталась наедине с собой в кабине своего верного истребителя Кёртисса, который Кенни когда-то угнал у одного лётчика из-под носа. А сам шеф вместе со Стигом и Фином полетел на базу на грузовом Синкере. За годы они выработали чёткую схему действий: вначале взлетал Синкер, а следом — Кёртисс. И так летели в паре до логова, скрытого вечными туманами.       Вокруг расплылось серое небо, затянутое пеленой туч, внизу штормил океан. Микаса совсем перестала различать, что творят мысли в её голове. Смотрела как растекаются капли по стеклу, вырисовывается темный круг от вращения винта, и управляла самолётом на чистом инстинкте. А мысли юрко нырнули в воспоминания. Каждый раз садясь за штурвал этого истребителя, она вспоминала, как Кенни учил её летать. Ей было 12. Тогда вся жизнь ушла у неё из-под ног: работорговцы убили родителей, а её саму на следующий же день попытались продать и подороже. Кенни появился как всегда тихо, словно тень, она и не заметила, что какой-то мужчина в длинном сером плаще и чёрной шляпе сунул деньги недовольному бандиту. Знала бы она ещё тогда, что тот бандит покрылся холодным потом, почувствовав ледяное дуло пистолета на своем брюхе. Но со временем, прокручивая в голове эту историю, она начала догадываться.       Зачем Кенни это сделал? Зачем выкупил девчонку? В то время она не понимала. Едва они вдвоём ушли в безопасное место, он взял её за плечи и сказал:       — Выбирай: остаёшься дальше сама или идёшь со мной. Крышей и куском хлеба постараюсь обеспечить.       Идти самой? Куда? Дома нет. Семьи нет. Поэтому она выбрала второй вариант. Может, от безысходности, может, от страха. А может, ещё потому, что этот человек внушал ей чувство уверенности. Он вообще вёл себя уверенно и ровно, словно акула плыл по грязным водам прогнившего общества.       Так Микаса и оказалась в его банде — в банде воздушных пиратов, которая уже не один год держала в страхе всех жителей Ферверского океана. Они грабили суда, сбивали грузовые лайнеры и всегда уходили безнаказанно. И ей такая жизнь понравилась. Кенни своё слово сдержал — в логове у неё была и своя отдельная комната в доме шефа и всегда полные тарелки какой-нибудь стряпни. А сам шеф, признаться, опекал девчонку, как свою дочку. Она долго упрашивала взять её на охоту, и в итоге он сдался. Потом шеф раздобыл Кёртисса. И бойкая Аккерман, едва увидела хищный силуэт истребителя, тут же начала уговаривать его научить её летать. Шеф снова сдался.       Прошло пару лет. Кёртисс стал её верным другом и даже сделал ей имя. В портовых забегаловках по всем островам Фервера лётчики и моряки начали с трепетом рассказывать байки про пиратский истребитель с нарисованной пастью на морде. За это её прозвали Зубастой. Аккерман влюбилась в полёт, в машину и вечное небо, поэтому рассекала небесную лазурь виртуозно. А шеф самодовольно улыбался — его воспитанница делала большие успехи. Охотничьи вылеты стали удачнее, добычи прибавилось.       Никто из банды не смел и слова сказать в её сторону, ни тем более притронуться к ней пальцем. Первых таких наглецов шеф порешил быстро и без вопросов. Остальные урок усвоили и теперь им оставалось лишь глотать слюни и смотреть вслед этой очаровательной девице. А сама Микаса ещё больше почувствовала себя за сильной спиной Кенни. И ей это нравилось. Минуло ещё два года. Она выросла, как яблоко налилась сладким соком, стала женственной и грациозной, как кошка, хоть и жила сугубо в мужской компании. Должно быть, опека шефа творила такие чудеса.       Он сам любовался ею. С глубоким блеском в глазах и истомой наблюдал, как она раздевается до нижнего белья после очередного дня охоты и уходит в душ. Или как стягивает с себя ночную рубашку ранним солнечным утром, зевая, откидывает её на кровать и боковым зрением замечает его присутствие. А потом с улыбкой, прикрыв бархатные ресницы, говорит: «доброе утро». Она никогда его не стеснялась, и даже первый такой случай её не смутил. Хоть Кенни и был падок на сладкое, но большего он себе не позволял. На руках лежало табу.       Помнится, как-то в разговоре она честно и даже наивно ему сказала:       — Оказывается, парни не то что считают, уверены, что мы с тобой спим.       Кенни тогда, вальяжно раскинувшись в своём любимом кожаном кресле, затягивал сигару и читал газету. Он блеснул острым взглядом из-за серой страницы и ответил своим хрипловатым баритоном:       — Тебе же это на руку.       В этом он был однозначно прав. Такое положение дел освобождало её от противного внимания со стороны остальных пиратов. Для них позариться на то, что принадлежит шефу — сродни суициду. А Аккерман сама едва ли понимала, чем была вызвана эта фраза. Лишь спустя какое-то время она начала видеть в своих чувствах и мыслях нечто новое.       Раньше она смотрела на Кенни другими глазами, видела в нём отца и наставника. Но по мере взросления это чувство сменило формы. Сильная спина, которая закрывала её от грязных пиратских лап и прочих неприятностей, вдруг стала такой притягательной. Как и вечно хриплый баритон. Как и шершавые мозолистые ладони. Как и его привычка постукивать пальцами по столу или подлокотнику любимого кресла — это означало, что он плотно о чём-то думает. Ей казалось, что она знает о нём всё, и этого было мало.       В тот день они вернулись домой к вечеру, уставшие после бессонной ночи и напряжённого дня. Парни сразу начали заниматься самолётами: швартовать их к пристани, выносить оружие и инструменты из Синкера. Микаса незаметно скрылась в тумане на дощатой дорожке, ведущей к дому. Ей казалось, что она насквозь пропиталась дымным горклым запахом той гадкой забегаловки, где они недавно были. Хоть она и жила с пиратами с детства, но такие места терпеть не могла. В их логове шеф строго следил за чистотой, и тем более в доме. Ей смертельно хотелось смыть с себя крупицы пыли и дурного запаха.       Дверь покорно скрипнула и впустила её внутрь. По дому слонялся холодный воздух, отчего её бросило в дрожь. Она успела промокнуть, и теперь влажная рубашка липла к телу, обжигая холодом. Страшно хотелось согреться. И пока в ванной грелась вода в самодельном баке, она пустым взглядом смотрела в одну точку.       В глухой комнате без окон все стены были обшиты досками. Стояла мёртвая тишина, только бак, нагреваясь, тихонько щёлкал. Она неспешно стала стягивать с себя мокрую одежду, дрожа от вездесущего холода. Губы то ли недовольно, то ли огорчённо скривились. Что это? Ревность? Она ведь прекрасно знала, куда отправится гроза Фервера после удачной охоты и с деньгами в кармане. И от того раздражалась, понимая, что он проведет ночь с какой-нибудь девицей из кабака.       Она не должна была впускать такие мысли в свою голову. Но они осели там основательно. Со временем даже стыд пропал. Чем больше успехов добивалась их команда, тем сильнее она чувствовала свои права на него. Да, это действительно была ревность. Микаса нисколько не сомневалась в законности своих чувств, поэтому даже не пресекала их, только показать при свидетелях ещё не успела.       Вода согрелась. Аккерман с негой слила на макушку полный ковш, и горячие капли шустро побежали по смольным волосам, по нагому продрогшему телу. Она замерла на какое-то время, закрыв глаза. Одна в пустой комнате и пустом доме. А потом два раза повторила то же действие, ощущая всем телом как тепло проникает внутрь, расслабляет мышцы и успокаивает кожу. Ей этого не хватало. Она думала, что осталась одна в этих стенах. Но так ли это было на самом деле?       Тишина по-прежнему царствовала среди старых досок. Аккерман снова закрыла глаза, вслушиваясь в неуловимый шёпот капель. И вдруг почувствовала спиной чью-то крепкую грудь, которая аккуратно и настойчиво прижалась к ней. Но она даже не шелохнулась. Знакомый запах фирменных сигар рассказал обо всём без слов. Микаса приоткрыла глаза. Сомнений не возникло — это был он.       Грубые горячие ладони мягко опустились на её талию. Она чувствовала теплое дыхание на волосах, лёгкие движения пальцев, которые нежно поглаживали по коже. Она замерла в молчании на какое-то время. А потом ощутила как его ладони уже по-хозяйски впились в талию и заскользили вверх, нагло очерчивая формы. Кислорода стало мало. Сердце лихорадочно заколотилось. Она начала хватать ртом холодный воздух, чувствуя, как кровь забурлила в жилах.       Он играл на терпении. Вёл руками медленно, как будто с ленцой. А когда ладони накрыли обе груди и грубо их сжали, в тишине послышался глубокий выдох. Кенни замер и больше не сделал ни одного движения. Они остались в полном молчании. И сложно было сказать, сколько времени минуло прежде, чем она спросила, слегка склонив голову на бок:       — Тебя ждать к утру?       Кенни утробно протянул «угу», не желая лишний раз нарушать идиллию. Микаса всё это время металась в догадках — последует ли он привычке или нет. Страшно хотелось пустить ход событий так, как она того желала. Решимости Аккерман было не занимать. Поэтому она осмелилась хоть что-то предпринять в ту же секунду.       Повернувшись, она так и осталась в капкане его рук. С неоднозначным — то ли требовательным, то ли умоляющим — взглядом всмотрелась в его тёмные серые глаза и, поднявшись на носочки, оставила на сухих губах продолжительный поцелуй. Кенни снова бездействовал, лишь наблюдал.       — Может останешься?       Он слабо усмехнулся, словно умилялся её напору. Ответ прозвучал не сразу, но сказан был не шёпотом, а ласковым баритоном:       — Девочка моя, до чего же ты хороша. Не отдавай себя таким проходимцам, как я.       Урок она усвоила. С благодарностью и уважением проводила его взглядом, пока подол серого плаща не махнул на прощание в дверях.