У любви нет конца

Мы все — игрушки времени и страха. Жизнь — краткий миг, и всё же мы живём, Клянем судьбу, но умереть боимся. Жизнь нас гнетёт, как иго, как ярмо, Как бремя ненавистное, и сердце Под тяжестью его изнемогает; В прошедшем и грядущем (настоящим Мы не живем) безмерно мало дней, Когда оно не жаждет в тайне смерти, И всё же смерть ему внушает трепет, Как ледяной поток. Джордж Байрон, «Манфред»

Я никогда не задумывался о том, каково это — исчезнуть, пропасть со всех радаров жизни, больше не существуя ни в одной вселенной. И вот, глядя в глаза Амалы, полные слёз и светящиеся безнадёжной нежностью, я думал об этом. Я хотел бы продлить этот миг, но, сквозь пелену тумана, наползающую на глаза и пытающуюся украсть моё зрение, я начинаю видеть не глаза своей любимой, а глаза самой Смерти. Мне хотелось утешить её, сделать напоследок что-то хорошее и приятное, доброе и светлое. Я хотел выжечь себя клеймом в её памяти, стать незабываемым. Хотел остаться, не желая мириться с неизбежностью. Увы, исход этих желаний один — осуществить их невозможно. Мы не смогли построить долгую и счастливую жизнь вместе. Не судьба была к нам жестока, а совершаемые нами поступки не вязались с этой реальностью. Мне так хочется искренне надеяться, что в следующей жизни мы обязательно встретимся и не повторим старых ошибок, создав безоблачное будущее только для нас двоих. Амала касается моего лица и я с горечью понимаю, что это прикосновение будет последним, что сможет запомнить моё исчезающее сознание. Я чувствую, как растворяюсь. Я ухожу из этого мира, хоть и не хочу оставлять мой нежный и прекрасный, беззащитный цветок в этой жестокой реальности. Ни один из тысяч других миров не будет мне мил без неё. Я — ничто без моих чувств к ней. Но пора прощаться. Что последним сказать человеку, который дал столько чувств тому, кто их никогда прежде не испытывал? Что сказать человеку, который стал для тебя всем? Сознание постепенно, по капле, оставляет меня, уходя в небытие, куда суждено направиться каждой частице остатков того, кем я был. Я перестаю ощущать собственное тело, будто зависаю в перемещении между тысячами пространств и измерений, разрывающих на куски эту тленную оболочку. Столько лет я бесцельно топтал эту землю. И, встретив человека, ради которого захотел жить… Слов больше нет. А нужны ли они? Их не хватит для того, чтобы передать всю мою боль. Завершать всё вот так — сущая пытка. Но что делать существу без надежды, заключённому в оковы бессилия? Хочется произнести для неё в последний раз так много слов, но силы почти окончательно покинули мой разум и моё тело лишь может в последней попытке отчаянно сопротивляться. Я целую её мягкие, податливые губы в последний раз. В последний раз легко касаюсь пальцами любимого лица. Так много последнего для меня в этот миг. Хочется заплакать, проявив то человеческое, чему она меня научила, но тело уже не в состоянии совершить это. В её глазах — беспросветная боль, вторящая моей. Как же хочется избавить её от этого страдания, но я не могу. Я уже на пути к забвению. Я уже чувствую, что становлюсь лишь отголоском себя. Отпущенное на прощание время так неумолимо заканчивается… В глубине того сгустка энергии, что остаётся мной, я бессильно кричу, но мой крик не может вырваться наружу, оставаясь эхом в поглощающей меня тьме. Я распадаюсь на части. Больше не могу сформулировать мысль. Становлюсь испаряющейся энергией — маленькими, кроткими светлячками, воспаряющими вверх. Последней промелькнувшей ясной мыслью моего, окончательно угасшего, сознания было: «Увидимся в следующей жизни, моя июньская лилия…»