Поцелуй с привкусом соли

— Главное — душа. В ответ он ядовито и зло бросил: — Да кому сдалась моя душа? Ответ вырвался сам. — Мне. Кицунэ постепенно приходила в сознание, пытаясь вновь стать хозяйкой собственного тела. Мокрые от пота и грязи пряди волос, падали на лицо, закрывая взор от ярко-зеленого надоедливого оттенка. В ушах глухо раздался знакомый голос: — Мэй! Мэй, вставай! — Попытавшись провернуть шею, лиса увидела ронина, чей сожалеющий взгляд окинул девушку лишь на мгновение, затем вспышка зелёного света и… Воспоминания больно ударили по затылку. — Масамунэ! — Лисица подорвалась с места, отрывая грудь от ледяной плиты. Кости ломило с такой силой, словно их прокручивали через мясорубку. К горлу подступил ком. Кислорода перестало хватать даже на маленький вздох. Крик, который слетел с губ девушки, ничем не отличался от осипшего хрипа. В глазах снова потемнело, и зелёный оттенок, перемешиваясь с кровью, вновь начал пропадать из виду как и многие знакомые голоса. — Мэй, Мэй, Мэй! — Возникло через мгновение. Голос требовательно просил. — Очнись же! — Кто-то тыльной стороной руки начал бить кицунэ по щекам. Ей удалось обнажить карие глаза. Пусть тяжёлые веки мешали разглядеть их полностью, это, все же, позволяло им оставаться такими же невероятно красивыми. — Сатоши?.. — Одними бледно-синими губами произносит лиса, вновь невольно закрывая взор. — Нет, нет! — Требует синоби, продолжая спасать её лишь одним известным ему способом. — Ты должна выжить, кицунэ! Слышишь меня? — Ниндзя пытался перекрикивать шум боя, доносившийся с каждой стороны, что, впрочем, удавалось ему слишком трудно. Он схватил девушку за щеки, дотрагиваясь до ушей, и начал трясти, крича всё громче и громче. Бесполезно. — Мэй! — Острый клинок явно хорошо наточенного меча звякнул о холодную плиту, приземлившись недалеко от названной. Вероятно, это был меч убитого ронина, однако это нельзя свободно утверждать. — Мэй! — Повторил новый хозяин меча. Его голос не звучал как голоса остальных. Он не был угасающим или глухим. Его голос звучал каждый раз в её голове, а не в ушах. Каждый раз когда она встречала рассвет и провожала закат — слышала его голос. Каждый раз когда она обедала одна — его голос был с ней. Каждый раз когда боролась с ворчанием Азуми — его голос находился внутри нее, и она умела предсказывать, о чем он скажет. И не ошибалась. По крайней мере, свято верила в это. Однако слушая его голос вживую, она могла лишь догадываться, что скрывается за интонацией и тоном. Какую эмоцию он прячет на этот раз. И почему? Лиса открыла глаза. — Кадзу, — прошептала она, пытаясь двигать губами. Ниндзя повернулся к Сатоши, мягко кивнув. Тот лишь окинул грустным взглядом девушку, и мгновенно скрылся за пеленой кроваво-зелёного света. — Кадзу… — Повторила лисица, с трудом проводя дрожащей рукой по гладкой щеке. — Ты не должен… — Она не могла набрать воздуха в лёгкие для того, чтобы что-либо сказать, но не только это мешало ей. Девушка не смогла подобрать нужных слов. Черные глаза парня наполнились заметной влажностью. В них даже незнакомец был способен прочитать слова, которые так прытко вертелись на языке, но так сложно воспроизводились в речь. В его взгляде читалось сожаление и боль одновременно, отражаясь в черных зрачках почти безжизненными светло-голубыми губами кицунэ. Лишь на миг его глаза были задумчивыми или сомнительными, а может просто показалось… Ниндзя бережно положил руку на плечи девушки одной рукой, а другую опустил под изгиб коленей. Лиса тихо всхлипнула. Она отвернулась от синоби, почти до крови поджимая нижнюю губу… — Ненавижу. — Прошептала она, когда парень хотел взять её. — Я ненавижу тебя… Кадзу Наито. Синоби остановился лишь на миг. Почувствовав лёгкий холод, пробежавший по спине, он мысленно взвыл, позволяя слезе оставить на щеке свой след, но никак не мог позволить оставить её, раненую и больную. Лисица заметно дернулась, но от физической ли боли?.. Его ноги подкашивались, руки дрожали, рана, появившаяся на спине, и зашитая совсем недавно дедушкой Чонганом, кажется, начала расходиться по швам. Но это было раем для него — так он уверял себя — по сравнению с мыслями о том, что он не успеет спасти её. Ступая босыми ногами по холодной земле, синоби, уворачиваясь от ударов и вспышек, смог выйти к маленькому пруду, до которого рука жестокой бойни пока не добралась. Он положил кицунэ на мягкую траву недалеко от воды. Она с трудом коснулась маленькой ранки у его правой брови. — Я не смогу… — Проглатывает. — Я не смогу спать… Знаешь… что ты… делаешь сейчас?.. Уверен?.. Ниндзя приподнял уголок губ, изображая добрую ухмылку, хотя на глазах предательски появлялись слезы. — Я знаю, пушистая. Прости мне это. — Он взял в свою и так холодную ладонь ледяные кончики пальцев девушки, и поморщился от того, что это могло значить. — Я люблю тебя, Мэй. — Он слабо улыбнулся, уже не скрывая слез, однако голос все ещё оставался твердым. — Будь счастлива, пушистая. — Синоби отпустил ее ладони, осознавая, что у лисы не будет ни какой-либо возможности схватиться за них. Он наклонился, своими живыми алыми губами, прикасаясь к ее омертвевшим синим. Они были слишком холодны из-за чего возникал слегка солоноватый вкус. Вкус горечи. Вкус утраты. Ниндзя поднялся, ещё раз взглянув на лису. — Нет… — Срывалось с ее губ непонятной закономерностью. — Ты не можешь… Ты не оставишь… — Бросала она в него слова, смотря совершенно по-другому. Кажется, порой роли в жизни и правда меняются. На этот раз она скрывала за словами свой скрытый смысл, который показать было бы ещё больнее чем скрыть. Ниндзя молчал. Запоминал в последний раз все, что и так помнил наизусть, бросая грустный взгляд по всему облику кицунэ, но каждый раз как в первый, задерживал взгляд на пока ещё живых карих глазах. После чего ушел. Молча. Как всегда и делал. Тихо. Без предупреждения, без иронии. Мэй вгляделась в темное небо, вероятно, потому что просто не могло смотреть куда-либо ещё, из-за неподвижности шеи. — Я люблю тебя, Кадзу Наито. — Ответа не последовало. Однако лиса знала, что он слышит её. Слышит, не находясь рядом, не прислушиваясь. Просто в нем жила такая способность, которой она научилась от него — слышать, не слушая. Виски́ резко ударили, в глазах пропал даже блеск от звёзд, находившихся на небе. Стало холодно, потом бросило в пот. Кости заломало ещё сильнее, а кислород, кажется, перестал наполнять легкие вовсе. И снова доносилось глухое и знакомое… — Мэй! Мэй! Затем, стало гораздо звонче… — Мэй! Мэй, очнись! Девушка резко подорволась с места. Пару раз моргнув, она увидела возле себя ронина. Смахнув капли пота со лба рукавом кимоно, она быстро вскочила с постели. — Где Кадзу? Как он? — Кадзу жив, Мэй. Облегчённо выдохнув, кицунэ села на место, только сейчас осознав, что лежит не на траве возле пруда, а в мягкой постели, и позволила себе оглядеться; позади Араи была невероятно роскошная комната огромных размеров. Пожалуй такого девушка даже во снах не видела, не то что в императорском дворце. — Где мы? — Взволнованно поинтересовалась лиса. — Врата закрыты? Где Кадзу? — Мэй… — С сожалением произнес Масамунэ. — Ты разве не помнишь? Кицунэ непонимающе матнула головой. — Восемь лет прошло… Девушка моргнула. — Восемь лет назад клану Наито удалось закрыть врата, не выпустив на ружу ни одного о́ни. Восемь лет прошло с тех пор, как Кин Хаттори начал править Норё беспринудительно, мудро и самостоятельно, не ощущая давления. С тех пор, как Кадзу… Речь ронина была явно отточенной, и, видимо повторяющейся на протяжении этих долгих лет, но последнее предложение каждый раз давалось с трудом. — Как Кадзу склонился над моим трупом, лежащим на том самом берегу пруда… — Закончила Мэй, явно многое вспомнив. Масамунэ медленно кивнул, однако, понимая, что девушка ещё не закончила, ведь на протяжении этих лет, пробуждаясь после подобного сна, приводящего ее к потери духовного сознания, она добавляла каждый раз: — Восемь лет прошло с тех пор, как он последний раз поцеловал меня, как без сожаления ушел, искренне надеясь на мое спасение, и на свою смерть. Восемь лет, как живёт с чудесной женой Азуми, и очаровательной дочерью по имени Мэй. Восемь лет, как я вижу этот сон. Сон, который ненавижу всем сердцем, и который хочу ощутить наяву ещё раз хоть на миг, чтобы увидеть его, чтобы вспомнить тот поцелуй с привкусом соли.