Стихотворные зарисовки

Змея живёт в древесных корнях, В них прячется она, не вылезая, И знает Человек: Застав её — бежать, не вопрошая, Чтоб с жизнью не проститься в ходнях. Но змеи тоже не глупы и вот одна, Змея, Поняв, что род людской, Пока тебя обходят стороной, Убить нельзя, Решила превзойти себя. Ей скучно стало есть зверят Иль день за днём под солнцем спать. Ей захотелось мстить и мстить Всем тем, кто от неё без страха спит. От тварей не себе подобных Узнала, что страшней всего Для человека — человек, И есть управа на него. Бывают люди вдумчивые, есть простые, А есть и недалёкие, кривые, Кого привлечь легко Дай только им дары земные. И чтоб свой план в жизнь претворить Змея надумала так поступить: Привычный вид нарочно изменить, Себя прелестной сотворить. Украсилась Змея красивыми камнями, Свой тёмный стан узорами покрыла — Отменными, чудными. Из чёрной, скользкой И противной, красавицей Змейница обратилась. И на краю лесном прижилась. И ждать вот так: Что день, что два, — Дала себе зарок она. «Я жду тебя, душа моя!» И человек пришёл, И диву дался: «Вот это чудо из чудес, Прекрасна!… Аль ты бес?» «Не бес-с, не бес-с-с… Смелей, коснись же, Человек», — Шептало чудо из чудес. Не стал шагать к ней человек, Застыл на месте. «Сделать шаг аль нет?» Простёр он руку, Но усомнился. И убег. Змея осталась, Улыбаясь, кинжалами своих зубов: «Я знаю, ждать чуть-чуть осталос-с-сь, Когда обратно он придёт». Вернувшись в дом свой, Человек, Лишился всякого покоя Весь. Казалось: Дни — шли как раньше Без помех, Но что-то ёрзало внутри Как червь. Коснётся, муж, воды корыта, И в глади мутной, ледяной, Привидится ему Лик дивницы лесной. «Чур! Чур! Чур» Насыпет на жерно зерна, И, сыпясь как песок, Напомнят яркие каменья Ему простые семена. «Чур, чур… Чур…» А стоит сну позволить Края сознанья тихо Приоткрыть, И всё, погибла всяка воля, «Забрать дары и всё забыть… А жизнь свою… хочу ей посвятить». Он в сне том видел, Что силуэт изгибов Той незнакомицы лесной Сверкал каменьями с боков, А промеж глаз — звездой. И силуэт тот, Совершая оборот — Девичий облик приобрёл. Томливый, он манил собой… В поту проснулся Человек! С печи он слез, Побрёл из дома прочь, Жену оставив почевать одну в ту ночь. Дошёл до близкого трактира Один дом, два, прошёл он мимо. Он встретил там других мужей, За кружку сел и побелел: В питье блеск был тех глаз-огней. «Не-е-ет!» — вскричал, отпрыгнув, Человек, и стал он повторять: «Всё бес, всё бес!..» — За голову схватясь, И не поведав об испуге, Привлёк внимание он люда. В пивной настала тишина, И тут раздалась речь одна: «Что напугало, друг, тебя?» Как на духу, всё, не тая, Другому рассказал он, да… В сторонке брякнул смех Другие проворчали: «Бред». И были те, кто зашептали: «Змеина ворожба — знак бед». Но стало ль тебе легче, Человек? Он весь скрутился и заплакал, На части рвался он желанием — Прийти, присвоить чудо из чудес. Остатки здравости твердили: «Нельзя идти, закончится твой век». Но страсти их не пропустили: Мечтанья о красавице и кладе Разумность всю его затмили. Когда он встал в свой полный рост, Былой блеск глаз его померк. Мужчины хотели отвернуть с пути, Отговорить его, спасти, Но было тщетно всё. Решил всё Человек. Покинул он пивную, Казалось, опустевшую На душу-две, другую. И на окраину пошёл лесную. Недолгим путь был тот, подлунный, Пришёл на место Человек. И показался блеск Змеи колдуний: «Смелей, коснис-сь же, Человек». Змеиных глаз окрас янтарный, Чудесну жизнь наобещал, А свет камений ослеплявший, Богатства незымные предвещал. И так склонился Человек, К Змее тянулся Человек. Не раздалось ни крика, ни испугу. Кинжалов острых — блеск, И всё, не продлевая муку, Скончался человек. Змея собою возгордилась И поуютнее в норе укрылась. Затем недолго ждал тот лес, Звучания прежних слов: «Не бес-с, не бес-с-с…» Мораль сей басни всем ясна, И столь ж она вечна, Как долог людской век: Что кажется простым, красивым — Скрытый бес. Людьми, порой, змея та обернётся, Иль собственным пороком повернётся. И те, кого они поработить смогли — Уже к своей кончине подошли.