Разум заперт изнутри

      АЭС была введена в эксплуатацию в срок — это то, о чем писали все европейские газеты. Они не знали, что стоит за этой строчкой на дешевой бумаге. Знали академик Сеченов, сотрудники комплекса «Павлов» — те, кто принимал участие в реанимационных мероприятиях, начальник «Аргентума» Кузнецов и сам Харитон.       — Агента Блесну спасти не удалось.       Так это звучало на языке протокола. На человеческом же языке это означало, что красивой Кати Нечаевой больше нет. Ни волнистой пряди над ухом, ни смешливого рта, ни обручального колечка на тонком пальце. Лазерный луч «черного лаборанта» фактически разрезал ее надвое, включая голову и мозг, единственное, что он не смог расплавить — «Искру» в основании черепа.       — Почему не сработал имплант?       Харитон не знает, что ответить. «Искры» — его разработка, их принцип действия он знает как облупленный. Кроме обычного функционала сети Коллектив при опасности внутри импланта автоматически формируется локальное нейрополимерное лимбо и туда загружается матрица личности носителя. Моторные функции тела в этот момент «Искра» принимает на себя, до момента возвращения сознания носителю по окончании угрозы, либо же оставляет матрицу в общей сети, если тело разрушается или требует основательного вмешательства. Из Научной Когорты «Искру» много лет носит Павлов, благодаря ей он недавно отметил свою сто вторую годовщину со дня рождения, и при массе перенесенных под наркозом операций его сознание остается ясным, крепким и непрерывным.       За круглыми окнами больницы темно, но если приглядеться, то небо слегка светлее в левом окне, тогда как в правом оно чернильно-черное, точно окна выходят в разные реальности, а то и в разное историческое время.       Дима встает из-за стола, снимает халат — перерыв. Торопиться некуда, три недели прошло с момента, как радио в «Турбине» вызвало их обоих в «Павлов», за это время сделано все, что можно, и даже больше.       Машинный зал освещен по полной схеме, медицинский бокс за стеклом тоже, если бы не черные окна и отсутствие человеческого персонала — обычная рабочая ночь в реанимации.       — Что-нибудь новое о событиях на АЭС выяснилось? — спрашивает Харитон. — Что Кузнецов вытащил из Петрова?       — По словам Петрова на АЭС действительно проникли террористы. — Дима делает широкий круг по лаборатории, посматривая на часы, показывающие четыре утра. — Блесна справилась с людьми, Плутоний занялся поиском взрывчатки, которой они нашпиговали контейнера под отработку. Понятно, что такой заряд АЭС как слону дробина, да и контейнеры были пусты, но срок сдачи пришлось бы переносить, ремонтировать повреждения, объясняться с журналистами, успокаивать заказчиков, ребята пытались уладить дело своими силами. Кто и в какой момент обвязал одного из «черных лаборантов» взрывчаткой и направил навстречу Плутонию — неясно. Петров клянется, что это сделал кто-то из террористов, «лаборант», мол, был поврежден и никого не слушался, но проверить, не слушался лаборант только Петрова или «реагентов» тоже мы сейчас не можем. Девочка встала у него на пути, рассчитывая на имплант, но, видимо, команда не прочиталась, так что до Плутония «лаборант» все-таки добрался. Результат...       Дима останавливается возле прозрачной стены — за ней кокон из трубок и проводов. Харитон тоже смотрит — сейчас спокойнее, раньше было тяжелее. Димке проще, он хирург.       Плутоний — Сергей Нечаев. В отличие от Кати он жив, но понятие это очень абстрактно — то, что от него осталось, стабилизируют автоматы и механизмы, а осталось немного, процентов шестьдесят от первоначального объема. Плана лечения до сих пор нет, потому что никто не берется сказать, с чего тут можно начать, да и стоит ли. После бесконечных консилиумов, разошедшихся во мнениях, решение должен принять академик Сеченов.       Единолично.       — Ты сам ему веришь, Петрову этому?       Дима прижимается лбом к стеклу, точно у него жар или он хочет прогнать сон — время слишком раннее, спать и спать бы еще, но они зачем-то притащились в лабораторию и вот уже час под ослепительным светом просто наблюдают за показаниями приборов.       — Нет! — отвечает он. — «Черные лаборанты» действительно Петрову не подчинялись, а вот «белые» находились под его контролем, и дать им команду подойти к «черному» и навесить взрывпакет он вполне мог. В отместку за арест или просто показать, что догадался о нашей подтасовке, или же они с Молотовым что-то согласовали за моей спиной, не зря тот про террористов ляпнул еще у меня в кабинете, как будто почву готовил. Формально привлечь Петрова можно только за вышедшего из строя «лаборанта», ставшего причиной гибели двоих сотрудников. Остальное выяснять — опять сцепимся с Молотовым, бессмысленно. Отсутствие в сети отпечатка обоих — вот что меня волнует больше. Лимбо ни у одного из них не сформировано.       — Они не понимали, что умирают?       — Ни один человек в мире не понимает, что умирает! — Дима всю неделю работал по шестнадцать часов, это сказывается на его взвинченном состоянии. — Даже если бросится животом на гранату, все равно будет ждать только боли и потери сознания. Смерть понятие настолько противоположное жизни, что мозг просто не в состоянии ее представить. Боль, ужас, кровь, страдания, вырванные кишки, оторванные конечности, слепоту, глухоту, любую заразу — в состоянии, а абсолютное ничто — нет. Такого опыта нет ни у кого во всем человечестве.       Харитон дает ему время успокоиться.       — Давай рассмотрим вариант, что «Искры» все-таки сработали. Отсутствие отпечатка в сети не равно не сделанному отпечатку. Куда прошла выгрузка и почему не в Коллектив, я не знаю — меня в сети не было, могу только предполагать какие-то ошибки при формировании лимбо или при указании пути, одно из двух. Что у Блесны было в остатке?       — Мозг мы «прозвонили» сразу, тогда часть связей еще была активна, но не те, что формируют личность, бороться не за что.       — А Плутоний?       Дима снова смотрит на прозрачную капсулу, в которой угадывается укороченное до невозможности тело.       — Помнишь Эльку? — неожиданно говорит он. — Та же история.       — Элька не носила «Искру».       — Единственное отличие. Остальное один в один.       Харитон не спорит, сходство велико, но стоит ли напоминать Димке, что тот сам мало чем отличался от Эльки после падения, и просил только об одном — чтобы руки собрали, иначе с хирургией придется расстаться.       — Но вот что важно, — продолжает Дима, и его голос вдруг начинает звучать иначе, так, как он обычно звучит на докладах, которые он устраивает для журналистов и общественности. — «Восход», по сути, расширитель функций мозга, он способен на долю секунды выжать из него весь отпущенный природой максимум, чтобы снять матрицу личности принудительно, но для живого мозга такая стимуляция фатальна, метод разрабатывался для покойников и тех, кто в ближайшее время ими станет, о дальнейшем существовании этих людей в том же теле речи не шло. Но никогда еще «Восход» не применялся одновременно с «Искрой», а ведь один из них по функционалу может быть прямым продолжением другого.       Дима расхаживает вдоль стекла, точно находится на сцене перед полным залом, такие представления он тоже любит — сделать смертных участниками своего открытия в прямом эфире, многие потом до конца жизни верят, что были свидетелями чуда. Харитон знает его не первый год, и уверен, что все уже решено и обдумано, причем не менее, чем сутки назад. Пустых заявлений академик Сеченов не делает.       — Голая теория, Дима! — Харитон рад, что у него нет тела, сейчас бы психовали оба. — «Восход» может на долю секунды оживить любой мозг, но даже если «Искра» снимет матрицу, без готовой ячейки, способной ее принять и поддержать в рабочем состоянии — это пустая трата времени. С тем же успехом можно отрезать ему голову и никуда не пришить. Мы не умеем делать лимбо за человека и без человека! Пока — не умеем. Сам Плутоний его не сформирует, он, мать твою, в коме, если ты заметил!       — Не надо формировать! — без выражения говорит Дима. — Трансплантация. Экспандерная лимботензия.       Харитон даже теряется от такого термина.       — То есть как?       Дима пожимает плечами.       — Полимер — не органика, совмещать параметры не нужно, иммунная реакция в чужом лимбо отсутствует. По уровню стресса пребывание в чужом лимбо сравнимо с попаданием в другую страну, местность, даже в сказку в конце концов, зато сознание нагружено информацией и оно активно.       Харитон некстати вспоминает, что Элька однажды назвала Димку волшебником.       Дима смотрит на «усы» с тем простоватым видом, какой у него бывает после очередного мозгового штурма. Большая часть этих штурмов кончается прорывным открытием для советской науки, это непреложный факт, заставляющий отнестись к его словам внимательно.       — Хочешь сказать, что владелец лимбо не заметит чужое присутствие по взмаху твоей волшебной палочки, и не войдет с ним в конфликт? Сумасшедший вместо трупа, отличный выход!       — «Восход» сейчас существует в единственном экземпляре, мы использовали его только однажды и безрезультатно, — точно не услышав его возражения, продолжает Дима. — Элькино лимбо до сих пор хранится в сети Коллектива в качестве мемориальной ячейки без доступа, практически в первозданном виде. Если не тратить время на новый «Восход», а взять тот же самый, он заставит «Искру» загрузить новую матрицу поверх предыдущей. Лимбо мертвеца статично, оно не травмирует сознание сменой паттернов.       Харитон смотрит на круглый контейнер золотого цвета, размером с шарик для настольного тенниса, появившийся в Димкиной руке. Внутри находится «Восход», стерильный в стерильной среде. Теперь причина их ночного бдения становится Харитону понятна — Димка пришел воплотить свою идею в жизнь, благо, в ассистентах-«вовчиках» у него недостатка нет.       — За это время с телом можно провести сотни операций, если не тысячи, не опасаясь за мозг, Тош! — подтверждая его мысли, говорит Дима. — Можно заменить до восьмидесяти процентов органики полимерными составляющими. Кости, конечности, позвоночник, зрение, слух… А потом он просто проснется и забудет все, что ему снилось. От тебя мне нужен только контроль установки импланта, ты знаешь «Восход» лучше меня, ты его проектировал, я сделаю все остальное. Согласен?       Дима делает паузу, чтобы услышать возражения.       — Допустим, но… — Харитон замолкает.       Потому что все его «но» по сравнению с открывающимися в случае успеха возможностями абсолютно ничтожны.