Перья падали

Пустота зовет, шепчет, тянет свои липкие паутинные нити к тускнеющей благодати ангела, который не в силах защититься. Их слишком много. Таинственных теней с жуткими очертаниями, скользящими по выжженной долине. Они подбираются все ближе, а Кастиэль с трудом может наклонить голову и провести ладонью по лицу, снимая невидимые паутины, уже успевшие налипнуть. Его крылья бессильно висят, превратившись в ненужную обузу. Для ангела, не мыслящего жизни без них, это кажется жестоким наказанием. Перья падают. Одно за другим, они слетают, как только новая паутина окутывает стоящего в одиночестве ангела. Темнота шепчет. Приближаясь и поглощая мягкий свет, обволакивающий застывшую фигуру, она сулит опьяняющую мощь миллионов миллионов душ. Кастиэль еще сопротивляется. Стремительно тускнеющая благодать отзывается блеклыми вспышками, с каждым разом всё более робко озаряя выжженную долину, но всё короче становятся ее вспышки. Нет чернее души бездны, которая смотрит, вглядывается в замеревшего ангела, не смеющего двинуться с места. Он слышит голос, нашептывающий ему о предательстве друзей, и этот звук кажется ангелу таким сладким, завораживающим и таким правдивым... Плещущаяся в глазах Кастиэля благодать заволакивается тонкой пленкой, меркнет, и падают, падают перья… Он знает, что должен отступить, что надвигающаяся темнота, сомкнувшаяся вокруг него кольцом, зовет в пропасть, но сок внутри него пульсирует в такт с каждым словом, ласкающим слух. Опьяняющее чувство заставляет ангела судорожно сглотнуть и податься вперед, навстречу зовущему голосу. Остатками угасающего сознания он продолжает хвататься за уплывающие воспоминания, сосредотачиваясь на одном единственном: «Дин», - и чувствует, как внутри него что-то болезненно сжимается. Ангел сейчас совершенно один, и нет рядом взбалмошного Дина Винчестера, ставшего когда-то маяком в непроглядной тьме. Кастиэль очень хочет, чтобы сейчас этот маяк озарился вспышкой и указал путь, но море шепчущих теней непроницаемо. Совершенно одинокий среди бесчисленного скопища душ, которые продолжают налипать проклятой паутиной. Предоставленный самому себе, поставленный перед необходимостью принимать роковые решения, Кастиэль резко дергается, чувствуя, что вот-вот сдаст последние позиции. Он балансирует на самом краю выбора, боясь шагнуть вперед и не имея уже возможности повернуть назад. Он зашел слишком далеко, и теперь тьма обволакивает, нежно касается посеревших крыльев, скользит по ногам и поднимается вверх… Падают, падают перья… И пожираются темной бездной, раззявившей пасть. «Дин». Тот самый Дин, который не может поверить в Кастиэля и делает всё, чтобы остановить запутавшегося в собственных целях ангела. И темнота нашептывает тихие слова обиды и горечи, которые так давно поселились где-то внутри не подозревающего об этом ангела. Чужеродные липкие чувства растут и множатся, изнутри подавляя любое сопротивление, и ангел предпринимает последнюю попытку ухватиться за соломинку. «Семья». Для убитого не единожды братом и убивающего братьев своих это откликается чередой едва уловимых, умирающих эмоций, и Кастиэль чувствует, как что-то сдавливает горло и перебивает дыхание. Он сделал достаточно и даже больше, чтобы заслужить понимание от тех, кого мог бы назвать семьей, но вместо этого встретил только осуждающий взгляд столь дорогих ему зеленых глаз. Кастиэль чувствует, как пугающие тени темных душ задевают волосы, касаются кончиков пальцев, словно пробуя на вкус неподвижного ангела, шепчущего одно единственное имя. В выжженной долине собственного сознания он не находит больше отклика, способного привести в чувство и обуздать пьянящий голос темноты. Так сладко чувствовать нескончаемый поток энергии, горячащий кровь и дающий всевластие. И уже совершенно не важно, что опадают последние перья с некогда прекрасных крыльев, ныне посеревших и погасших. И с каждым последним пером умирает какая-то часть прежнего Кастиэля, уступая место чему-то новому, что никогда отныне не будет таким же одиноким. Миллионы миллионов душ налипают плотным коконом и сдавливают обреченного ангела. Благодать откликается жалким светом и гаснет. И падает последнее перо уже не ангела, потерявшего крылья, но бога; чернеет и осыпается пеплом, не долетев до земли. Так умирает прежний Кастиэль, и его новая версия не испытывает сожаления, вонзая клинок в спину бывшего соратника, и едва слышное «Кас…» не отзывается ни единым чувством. Они всего лишь беспомощные дети, испуганные совершенным могуществом, неспособные что-либо сделать, и потому Кастиэль, предоставив им выбор, оставляет некогда дорогую умершему ангелу троицу. У нового бога есть дела поважнее, потому что за старой целью, наконец достигнутой, появились новые. Он станет лучшим богом. Лучше собственного Отца, оставившего своих детей и свое творение. И только где-то в выжженной долине сознания, куда каким-то чудом не попадают липкие паутинные нити, на маленьком островке вечнозелёного сада, плачет младенец. Белые маленькие крылья беспомощно трепещут за спиной, и разлетаются, падают перья. Легкие и пушистые. Всё, что осталось от прежнего Кастиэля.