Формула любви

— А ты у нас кто такая будешь? — неожиданно спросила Мириам, прожигая Веронику взглядом своих черных, как угли, глаз. Вероника непроизвольно вздрогнула и неуютно поежилась. Ее будто враз обдало ледяным холодом от одного взгляда этих немигающих пронзительных глаз, которые неотрывно следили за каждым ее движением, но в то же время оставались пугающе безразличны к ее персоне. Она словно была новым предметом интерьера — вешалкой или тумбочкой — которую привезли невовремя и теперь хозяйка кабинета не могла решить: приткнуть ее куда-нибудь сейчас, а потом навсегда забыть о ее существовании или же позабыть о ней прямо сейчас и поручить разбираться с ней кому-нибудь другому. Нет уж. С нее хватит. Она больше не позволит так к себе относиться. — Вероника Астафьева, ваша практикантка, — девушка слегка вздернула подбородок и упрямо посмотрела на начальницу в ответ. — Но не думаю, что мое имя вам понадобится и вы собираетесь его запоминать, как и в принципе помнить о моем существовании. В глазах Мириам на секунду промелькнули искорки интереса, но в полноценное пламя так и не переросли. Рыжая ведьма лишь слегка приподняла уголки губ в намеке то ли на улыбку, то ли на усмешку, а затем с грацией кошки спрыгнула с насиженного места и медленно подошла к Веронике, остановившись буквально в нескольких сантиметрах от нее, но та была твердо намерена стоять до конца. Буквально. Поэтому и не сделала ни шагу назад, а даже напротив — слегка подалась вперёд, чуть выпячивая грудь, точно распушивший перья отчаянный воробей, при виде черной вороны. Вероника могла бы даже слегка приподняться на носочки, чтобы компенсировать небольшую разницу в росте, но это выглядело бы совсем по-детски, поэтому она просто предпочла смотреть в упор прямиком в черные бездонные глаза, которые, однако, зрительный контакт удерживать не спешили. Взгляд Мириам из надменно-снисходительного превратился в оценивающий, и Вероника не знала, что из этого было хуже. Ей вдруг сделалось так мерзко, когда она поняла, что полуулыбка начальницы стала немного шире, стоило ей только опустить взгляд на грудь своей новой протеже. Вероника свою грудь никогда не любила, она всегда казалась ей слишком большой и привлекающей излишнее внимание, словно выдающей ее деревенское происхождение своим размером. И то как Мириам на нее смотрела… О, она знала этот взгляд. Слишком хорошо знала. И слишком хорошо знала мужчин, которые ее этим взглядом награждали. Но Мириам же не мужчина. Так что почему же?.. —Ты мне подходишь, — она буквально чуть ли не мурлыкала от удовольствия. Тошно. Мерзко. Вероника даже не заметила, как её поза из угрожающей превратилась в оборонительную, и она инстинктивно прижала папки со старыми отчетами, которые до сих пор зачем-то держала в руках, к груди, будто в попытке прикрыться и защитится. — Эй, дамы, вы про меня там случайно не забыли? — преувеличено возмущенно воскликнул парень, имени которого она не знала. Это подействовало отрезвляюще, словно ушат ледяной воды вылили прямиком на голову. Вероника непроизвольно моргнула и разорвала зрительный контакт, переведя взгляд на манерно оперевшегося на стол молодого ученого. И стоило ей только это сделать, как в ту же секунду, словно воспользовавшись этой заминкой, чужие болезненно-белые худые пальцы потянулись к папкам, бесцеремонно перехватывая их. — Забудешь про тебя, как же, — саркастично хмыкнула Мириам, принявшись изучать написанное с предельным интересом, словно находящиеся в комнате люди перестали ее интересовать, но за тем все же соизволила представить их друг другу, рвано взмахнув рукой в сторону парня и не отрывая взгляд от бумаг. — Знакомься, это Виктор Петров. Выдающийся гений программирования и робототехники, которому нет равных во всем Союзе. — О, такая похвала из твоих уст звучит столь же приятно, сколь и пугающе, Мириам, — Виктор картинно приложил ладонь к сердцу и ухмыльнулся. — Потому что никогда не знаешь, какую гадость ты скажешь после… Мне уже начинать на тебя обижаться? — Ну что же ты, Виктор, то, что я сейчас сказала — чистая правда, а на правду не обижаются, — Мириам улыбнулась, а Веронику передернуло от этой улыбки. — И я надеюсь, что моя эпитафия будет столь же правдива, как и мои слова о тебе. Всего на мгновение по лицу Виктора пробежала тень, что не укрылось от взгляда Вероники, но он предпочла об этом не задумываться. — Неужто ты уже помирать собралась? Какие твои годы? — Все мы рано или поздно умрем, — равнодушно сказала Мириам и пожала плечами, но за ее тоном и напускным саркастичным флером явно скрывалось что-то большее. — И факт того, что ты со всеми своими способностями и талантами, о которых я упомянула ранее, до сих пор не удосужился починить мне радио, лишь приближает тебя к этой незавидной участи от моей руки. — Ну вот, я же говорил, — парень закатил глаза и обратился к Веронике: — Запомни, если она тебя хватит, значит жди беды. Уж не знаю, откуда в ней это. Ведь такая добрая и милая девочка была, пока не попала под кураторство профессора Заха… — Витя, меньше текста, больше дела! — Да починю я, починю! — Вот и иди чини! Это радио будущего может моя единственная отдушина в этой дыре! — А как же я? — А ты меня заеб… — Мира! Здесь же дети! — Ой, да иди ты радио чини уже! Виктор хихикнул и, отсалютовав скептически смотрящей на это действо Веронике, все же пошел выполнять просьбу-приказ. А Мириам тем временем слегка сжала плечо своей практикантки, привлекая внимание. — Ладно, а теперь пойдем, я познакомлю тебя с тем, кто действительно достоин твоего внимания, — и она утянула не успевшую ничего понять Веронику за собой в лабораторию. — Познакомься, это Шееле, — едва ли не проворковала Мириам и нежно провела подушечками пальцев по мясистому щупальцу-отростку идущему от стебля растения, чем-то отдаленно напоминающего осьминога. Шееле тут же перешёл в движение и слегка приподнял «голову», словно пробуждаясь ото сна, как ребенок, которого пришла будить заботливая мать. Это зрелище даже показалось Веронике отдаленно милым, пока цветочек не решил «зевнуть», чтобы сбросить с себя остатки сна, и раскрыл пасть соцветия, демонстрируя слюнявые клыки, растущие в два ряда по периметру лепестков. — Ну разве он не милашка? — умиленно произнесла Мириам и снова погладила стебель, совершенно не боясь остаться без пальцев. — Само очарование, — нехотя отозвалась Вероника, наблюдая за пульсирующей розовато-болотной утробой и гадая, плодом какого неудачного эксперимента стал этот обитатель Вавилова. — А почему Шееле? — Потому что мне нравится зелёный цвет, — просто ответила Мириам. — Особенно зелень Шееле. Вернее мне нравится не столько сам цвет, сколько человек, который его открыл. Выдающийся химик, как впрочем и я сама, — добавила она без ложной скромности и на ее губах заиграла нехорошая улыбка. — Ты знаешь, историю возникновения этого оттенка? — Разумеется, — осторожно отвела Вероника. — Он стал причиной смерти множества людей, потому что содержал мышьяк в своем составе, и Карл Шееле с самого начала прекрасно знал, что его именной пигмент ядовит. — Приятно иметь дело с умными людьми, — начальница подмигнула девушке, — совершенно не обращая внимание на ее тон и открыла крышку аквариума с белыми лабораторными мышами. — Редко кто сразу выкупает фишку. Мириам повернулась к девушке, держа двумя пальцами пищащую и вырывающуюся мышь за хвост, и протянула его Веронике. — Зачем это? — Ну же, не разочаровывай меня. Шееле содержал в своем составе мышьяк. Мышьяк — убивает мышей и крыс, — снисходительно пояснила она, и ее улыбка стала совсем уже пугающей. — Хочешь его покормить? Вероника с сомнением посмотрела сначала на мышь, потом на не в меру воодушевленную Мириам, в затем перевела взгляд на скалящуюся зубастую пасть. До нее медленно начал доходить весь ужас ее незавидного положения. В соседней комнате заиграла незнакомая Веронике мелодия. Мириам улыбалась.

***

— Нет-нет-нет, ну что это такое! — раздражённо воскликнула Мириам и отбросила от себя многочасовой труд Вероники, словно это было самое глупое, что она читала в своей жизни. — Так не пойдет, это никуда не годится. Где полет мысли, где новаторство, где свежий взгляд ученого, не успевшего закостенеть под давлением бюрократии и прочей ереси, навязанной правящей партией?! Рыжая девушка патетично заламывала руки и в принципе во всех ее жестах и движениях было столько театральности, словно они действительно находились на сцене, вот только сценарий пьесы был известен только ей одной. — Да что я сделала не так?! — возмущено воскликнула Вероника и зло посмотрела на наставницу. — В расчетах нет никакой ошибки! Я несколько раз перепроверила! И сама схема отвечает всем стандар… — Именно! Вот именно! — перебила ее Мириам, вскакивая со своего места и сотрясая бумаги в руках. — Эти расчеты сделаны по шаблону! В них абсолютно нет души! У Вероники язык буквально чесался сказать, что у самой Мириам души тоже нет, поскольку та рыжая, но не хотела терять свой профессионализм, поэтому сдержалась. — Да как у расчётов может быть душа?! Это всего лишь цифры! — Да, но что за ними стоит? — Мириам продолжала гнуть свою линию. — Все начинается с искры идеи, которая перерастает в пламя научного свершения! Если ты действительно любишь науку, эта любовь, как и всякая другая любовь, будет толкать тебя на самые невообразимые безумства, и какое-то из них все же будет достаточно удачным, чтобы воплотиться в жизнь. Любая, даже самая безумная идея имеет право на жизнь, воплощаясь в расчетах и формулах. И если в тебе нет этой искры, то и в науке тебе делать нечего. И пока я вижу, что в тебе ее нет. — Откуда такая уверенность? — фыркнула Вероника, не особо задетая всей этой тирадой по уши влюбленного в науку ученого. — Может я еще себя не проявила в полной мере. Девушка говорила немного нахально, но все же относительно вежливо, поэтому посыл «вы же сами отправили меня рыться в бумажках десятилетней давности, а теперь ждете от меня новаторств» Мириам уловила, и на ее губах зазмеилась улыбка, словно она только этого и ждала. — О, хочешь себя проявить? Давай, я только за! — воодушевленно воскликнула она и в ее руки будто по волшебству прыгнули бумаги, точно только и ждали этого часа. — Как тебе эта идея? Твой основной профиль ботаника, верно? Вероника взяла протянутые ей листы и с ужасом осознала, что уже видела этот кривой угловатый почерк, перечеркнутый размашистым крестом. Как вам такая любовь по-японски? — Нет. — Нет? — Мириам удивленно вскинула брови. — И почему же нет, позволь спросить? — Потому что это бесчеловечно, — твердо ответила Вероника и положила бумаги на стол. — Бесчеловечно? — Мириам засмеялась, но было в этом смехе что-то вымученное и безысходное. — Спешу тебе напомнить, что расчленение трупов в средние века тоже считалось чем-то бесчеловечным, а для нас это теперь обыденность. — Вот именно, — нахмурилась Вероника, — трупов. А здесь речь о живых людях. И это оружие ни чем не лучше Коричневой чумы, которую вывели в Гитлеровской Германии! У меня нет никакого желания им уподобляться или делать подобное оружие. А тот, кому пришла в голову подобная идея… — Сейчас стоит перед тобой. — Ох, — выдохнула Вероника. Только сейчас она заметила, как с каждым ее словом Мириам становилась все мрачнее и мрачнее, а сейчас и вовсе смотрела на нее пустым немигающим взглядом, от которого мурашки шли по коже. Ей стоило догадаться об этом раньше, как только она увидела Шееле. — И тем не менее я не отказываюсь от своих слов. Если уж мы говорим о любви к науке, то это самое настоящее извращение ее духа. Наука не должна убивать, она должна спасать жизни. Поэтому я и выбрала ботанику, как свой профиль. Растения безобидны… — она осеклась, вспоминая клыкастого любимца наставницы. — По крайней мере, я так думала. И предпочту остаться при своем мнении. Я не делаю оружие, я хочу спасать людей. Ведь она за этим сюда и пришла. За спасением. В первую очередь для себя самой. — Милая моя, — Мириам снисходительно покачала головой, — по-моему ты не совсем понимаешь, в какое место ты попала. Ты на Предприятии, и если тебе скажут сделать оружие — ты засунешь свою человечность куда подальше и сделаешь его. Если хочешь здесь задержаться, разумеется. «Чужие пальцы грубо схватили ее за челюсть и развернули, заставляя смотреть прямиков в льдинистые серо-голубые глаза. — Так или иначе ты будешь делать то, что я скажу. Не перечь мне.» — А если я откажусь? — Вероника зло сузила глаза и поджала губы, сдерживая не то ругательства, не то плач. — Ну вот, ты опять меня не понимаешь. Под «здесь» я имела ввиду «на этом свете». Вероника застыла как громом пораженная, не в силах поверить в услышанное. Нет, она не была наивной, жизнь заставила быстро повзрослеть, но все равно слышать, как об этом говорят вот так в открытую было шокирующе. А Мириам тем временем продолжила, и то, что она сказала потом, было в разы хуже всего, что она говорила до этого. Словно это была месть за то, что Вероника сказала о ее идее: — Я читала твое досье, не настолько мне на тебя плевать, знаешь ли. Тебе еще очень повезло, что ты сиротка… « — Как там поживает твоя мама? Надеюсь, у нее все хорошо. Только подумай, как же это будет обидно: пережить войну, учитывая ваше происхождение, а затем умереть по глупому стечению обстоятельств, не дойдя до дома каких то жалких пары метров…» — …потому что с твоим характером прожжённого идеалиста, я не думаю, что ты смогла бы пожертвовать своими идеалами ради спасения того, кого ты любишь. Смогла бы ты хоть чем-то пожертвовать ради спасения, скажем, матери, если бы она у тебя была? Очень сильно сомневаюсь. Ведь, как я говорила ранее, в тебе нет ни капли любви ни к науке, ни к… — Заткнись! Закрой рот! — в голосе Вероники было столько неприкрытой злобы, что Мириам удивленно охнула и даже удивилась, как та не бросилась на нее с кулаками в отместку за все, что она ей сейчас наговорила. — Ты ничерта не знаешь ни обо мне, ни о моей жизни! Ее голос дрожал, а в уголках глаз начали скапливаться слезы, которым тем не менее она так и не позволила пролиться. Вероника уперлась руками в стол, словно ища в нем опору, а ее вечно сдержанное лицо исказила ломаная ухмылка, в которой было столько горечи, что даже Мириам сделалось не по себе. — Я способна на жертвы, — тихо сказала девушка, и этот шепот ударил по оголенным нервам Мириам, как медиатор по струнам гитары. — Вот только ты тоже, видимо, не совсем понимаешь, как устроен этот мир. Вероника глубоко вздохнула, зачесала выбившиеся из прически волосы назад одним рваным движением и повела плечами, словно смахивая весь скопившийся негатив. Не говоря больше ни слова, девушка аккуратно собрала принесенные ей бумаги в стопку и, направившись к выходу, остановилась у самой двери. — Иногда… — хрипло начала она, но осеклась на полуслове и прочистила горло. — Иногда если ты приносишь барашка в жертву, будь готов к тому, что ее не примут. Дверь за ее спиной даже не хлопнула.

***

— Почему ты так отвратительно себя ведёшь? — раздался недовольный голос за спиной Мириам, но она даже не вздрогнула, потому что узнала обладателя этого голоса. Да и в принципе в такое время в лаборатории мог находиться только один человек, ввиду их совместного заточения. — Умоляю, прекрати говорить словами Сеченова, тебе не идёт строить из себя начальника, — по-доброму усмехнулась Мириам, но так и не соизволила развернуться к вошедшему лицом. Ей это было и не нужно в принципе, она и так знала Виктора слишком хорошо, чтобы с уверенностью сказать, что он сейчас стоял в дверном проеме, прислонившись к косяку плечом и скрестив руки на груди, и недовольно смотрел на нее. Поэтому она невозмутимо продолжила свое бессмысленное занятие — перекладывание бумаг с места на место, тем самым путая их ещё больше. Неважно, ей теперь есть кого запрячь с наведением порядка. Она усмехнулась. — Ну вот что ты мне на спину уставился? Сейчас дыру прожжешь. У меня что, крылья выросли? — Нет, в тебя как будто Захаров вселился, — фыркнул Петров. — Того и гляди, ты скоро до рукоприкладства дойдешь. — Не поминай черта к ночи, — недовольно буркнула она и непроизвольно повела плечами, враз почувствовав себя себя неуютно, но всего лишь на мгновение. — И не преувеличивай. О мертвых либо хорошо, либо ничего. Захаров в крайнем случае мог запустить в кого-то пустой колбой, когда уровень тупости собеседника достигал критической точки, но чтобы прям уж таки рукоприкладство… — Ты сейчас говоришь прямо как жертва домашнего насилия, — в голосе Виктора было несоответствующее ситуации умиление, и Мириам была готова поклясться, что он сейчас театрально утирает воображаемую слезу. Позер. — А как же тот случай, когда он отходил тебя линейкой? — Ой, заткнись. Мириам закатила глаза. В отличие от дисциплинированной и в какой-то степени покладистой Ларисы, она была сущим беспардонным бесом, который фонтанировал безумными идеями и стремился воплотить их в жизнь несмотря ни на что. Она соврет, если скажет, что в основе ее диковатого поведения лежал искренний порыв юного ученого скорее поделиться своим открытием с миром, а вовсе не желание привлечь к себе внимание, но разве можно её за это винить? Любой гений жаждет если не признания, то хотя бы внимания к своим идеям и плодам своих идей. Поэтому любимым ее развлечением в прошлом было провоцировать то Сеченова, то Захарова по очереди и с переменным успехом, а затем, доведя до белого каления одного, искать поддержки и защиты под крылом у другого. Она прекрасно осознавала, что это было максимально незрелое и инфантильное поведение, поэтому рано или поздно ей пришлось бы столкнуться с соответствующими ответом, но всю жизнь Мириам не хватало отца. Даже несмотря на любящую мать, которая поддерживала ее во всем, пускай и была чересчур навязчива со своей опекой. Это было эгоистично желать заполучить все и сразу, она это прекрасно понимала и признавала. Здесь нечем гордиться, но все-таки уголки ее губ непроизвольно дрогнули в намеке на призрачную улыбку, а сердце болезненно заныло от теплых воспоминаний о тех днях, когда все было хорошо и можно было позволить себе беззаботно действовать на нервы светилам науки на правах перспективного молодого дарования. И как же она упустила момент, когда все начало идти по пизде? Как она этого не заметила? Если только… Мириам вцепилась в край столешницы слишком резко, из-за чего ее любимый Шееле слегка качнулся и вопросительно раскрыл пасть, будто спрашивая, что случилось, но девушка не обратила на это никакого внимания и сжала стол так сильно, что ее пальцы побелели. Если только она просто не хотела этого замечать. Что если бы она не стравливала их лишний раз без веской на то причины, то ничего бы этого не произошло? Захаров был бы жив? Они все могли бы быть счастливы, если бы не ее эгоизм и беспечность? Если бы ее вообще не было, могли бы все эти люди быть счастливы? «Все, к чему ты прикасаешься превращается в оружие. Это прямо-таки настоящий талант, моя дорогая.» Она нерешительно оторвала руки от стола, словно боясь потерять опору, и взглянула на свои ладони. Сколько крови на этих руках? Ты портить все, к чему прикасаешься, верно, Мириам? — Эй, — Мириам вздрогнула, когда тихий осторожный голос раздался у нее над ухом. Виктор за то время, что она блуждала по лабиринтам памяти, успел подойти ближе и, поколебавшись, осторожно положил руки ей на плечи. — Все нормально. Это был не вопрос, а утверждение. Но оба из них прекрасно понимали, что нихера у них не нормально. — Извини, что напомнил. Я просто пытаюсь понять, почему ты так агрессируешь. Ты даже на Нечаева так не кидалась, хотя у тебя есть причины не любить эту псину. А тут ни в чем не виноватая девочка… — Ну, во-первых, абсолютно невиновных людей нет, а во-вторых… — Мириам моргнула несколько раз, силясь загнать выступившие слезы обратно, рассеяно погладила требующее внимания растение и снова потянулась к ёмкости с мышами, как уже проделывал это в присутствии Вероники, но на этот раз взяла мышь обеими руками очень осторожно, словно не собиралась вовсе пускать ее на корм растению-мутанту, — скажи, Витя, ты бы смог равнодушно ухаживать за мышкой, кормить ее и играть с ней, зная, что потом рано или поздно ты самолично должен будешь отправить ее на съедение змее? Мириам развернулась к нему лицом и пристально посмотрела в глаза стоящего напротив парня. Он ответил ей тем же напряжённым взглядом, а затем перевел его на маленький белый комочек в чужих ладонях, который отчаянно пытался вырваться и слабо попискивал, чуя приближение своего конца. — Не думаю, — он покачал головой и невесело усмехнулся. — Вот и я не думаю, — девушка ласково погладила мышь между ушами, — я не хочу к ней привязываться. И отказаться от этого тоже не могу, нам ведь нужен отвлекающий маневр, верно? Виктор тяжело вздохнул. Эта часть плана была самой дурацкой, он уже неоднократно это говорил, и слава богу, его не принудили принимать в ней участие. Однако переубедить Мириам, если она уже что-то решила было не под силу ни Сеченову, ни Захарову, так что он даже не пытался всерьез отговорить подругу от этой затеи, прекрасно понимая, что потерпит фиаско ещё на начальном этапе. — И все же, стоит ли игра свеч? — Неа, — равнодушно фыркнула она и, пронеся мышь прямо над зубастой пастью, кинула ее обратно к собратьям. — Что недовольно зубами щелкаешь? Тебе хватит на сегодня, а то в горшок скоро не влезешь. — Тогда зачем ты это делаешь? Мириам посмотрела на него тяжёлыми взглядом, а затем улыбнулась открытой и самой отвратительной из своих улыбок. В ее глазах не было безумного огня, сумасшедшая гримаса не искажала ее лица. Она не бесновалась. Казалось, она была преисполнена такой ясности и веселья, что спрашивала у себя самой себя, зачем вообще хочет этого, и ответ был предельно прост и понятен. Свет науки не может пролиться без крови. Она приняла этот факт уже давно и сейчас выглядела вполне невинно, как какой-нибудь человек, который счастлив. — Из-за любви, конечно же. Все в этом мире делается из-за любви. Кстати о ней, разве тебя не ждёт Лариса? Давай, лети к ней на крыльях любви, пока она снова не начала ревновать меня к тебе и этим не воспользовался наш общий друг. Виктор досадливо поморщился. Он ненавидел, когда Мириам об этом напоминала. Это глупое стечение обстоятельств. Эту глупую ревность своей любимой женщины к лучшему и, пожалуй, единственному настоящему другу, которая пустила корни, ещё со времён соперничества девушек за внимание Захарова, зацвела после знакомства с Виктором в закулисье театра Майи Плисецкой, и дала первые плоды после нескольких слов Михаэля. Если бы не эта ревность, они бы сейчас не сидели в заточении в стенах Вавилова. Но Мириам, вопреки здравому смыслу, испытывала по этому поводу лишь лёгкое раздражение перфекциониста, который пришел и увидел, что кто-то разбросал его карандаши, разложенные под линейку. «Ты всегда был склонен все драматизировать, Вить. Ревность — это одна из ипостасей любви. Радуйся, потому что тебя любят, а я порадуюсь тому, что в этот раз чужая ревность не стоила никому жизни. Хотя, если говорить совсем уж откровенно, смерть тоже меня бы вполне устроила. Не злись на Ларису. Михаэль умеет находить тайные пути, чтобы проникать в чужие сердца и вносить смуту в разум.» И Виктор правда не мог злиться на любимую женщину. Зато теперь Лариса была полностью на их стороне, а значит сбой на Предприятии пройдет по плану, и это не могло не радовать. Единственное, что омрачало его радость — это стремительно ухудшающейся ментальное состояние Мириам. — Вить, а, Вить. — Чего? — Ты правда ее любишь? — А ты правда любишь его? — Ты задаешь слишком сложные вопросы. — А твои вопросы слишком глупые и однозначные, чтобы я утруждал себя ответом. — Придурок. — Сама такая. Они ещё немного постояли в тишине, думая каждый о своем, пока Виктор первым не нарушил затянувшееся молчание. — Все будет хорошо, Мира, — он осторожно взял ее голову в свои ладони и утер большими пальцами слезы. В последнее время она улыбалась и плакала пугающе часто. — Конечно, будет, — слабо улыбнулась девушка. «Но не у нас», — так и осталось невысказанным, но тем не менее каждый из них двоих это прекрасно понимал.