Ночные переживания

Это была тяжелая ночь. Кажется, Лоуренс и не помнил событий, произошедших днём: все разделилось на до и после. Сидеть в коридоре больницы было невыносимо: неизвестность укутывала в свои объятия, душила ими, заставляя судорожно глотать воздух - черт бы побрал эту дурацкую войну, безрассудность Теодоры и её глупое и бессмысленное рвение оказаться в гуще событий. Кровь на одежде прожигала кожу свои весом насквозь, запах спирта и лекарств создавал страшную духоту, что хотелось скорее покинуть, а страшные мысли заполнили голову до остатка. А вдруг..? В мастерстве великого Джона Робертса трудно было сомневаться - за плечами доблестного врача было много чудесных спасений, новости о которых покрывали небольшой городок Бельгии словно туман раз за разом. Немногословный и отчужденный покоритель медицины успел не только помочь многим, но и заработать себе славу и признание среди местных, став спасителем от болей и невзгод, навалившихся тяжким грузом. Что было отрицать - Джон Робертс считался профессионалом, в навыках которого люди перестали сомневаться еще пару месяцев назад. Лоуренса это не успокаивало. Помимо журналиста коридор был наполнен и другими друзьями пострадавшей: Йоке судорожно прислушивалась к каждому звуку, сдерживая непоседливые слезы в уголках глаз, пока Фридрих ходил из стороны в сторону, борясь с нервозностью. Всех присутствующих сковывало одно и то же: немыслимый страх, сомнения и стойкое ощущение того, что ночь должна была пройти по-другому. Внезапно, дверь кабинета отворилась и выпустила в свет Джона. Однако, вид врача не придавал уверенности - Робертс выглядел по-настоящему истощенным, словно держал всю скорбь мира на своих плечах. Виновато оглядев присутствующих, он будто вернулся из собственных мыслей на землю, произнеся лишь короткую фразу, которую было так неимоверно тяжело озвучить. - Её больше нет. Осознание произошедшего тяжкой вуалью легло на плечи: Йоке дернулась и отвернулась, погружая лицо в объятия ладоней, словно стараясь огородиться от всего мира; Фридрих побледнел, сливаясь со стеной больницы - солдату было безумно трудно принять мысль, что его дорогой подруги - той, что вселяла в него уверенность, давала советы по поводу ситуации с Куртом, всегда подбадривала - больше нет. А Лоуренс... Происходящее после слов Джона он помнил смутно: на задворках памяти мелькали обрывки рыданий Йоке и всхлипов Фридриха, взгляд Джона - всегда хладнокровный врач был наглухо повержен скорбью и осознанием собственной беспомощности - и смутная дорога до дома госпожи Ваутерс в сопровождении солдата с последующим видом комнаты, которая потеряла всякий уют и бывалую привлекательность. Заставить себя отдохнуть он не смог, несмотря на наставления еле державшейся Ван дер Люссе, убеждающей его в данной необходимости и отчаянно шепчущей, что все будет хорошо, пусть и не верившей собственным словам. Головная боль точными ударами пульсировала в районе затылка и висков, мышцы ныли - сказывалась торопливая дорога от той чертовой деревни, куда так отчаянно побежала Теодора, и откуда Баркли пришлось бежать с ней на руках, впитывая наспех надетыми вещами кровь возлюбленной. Но тяжелее всего оказалось осознание. "Её больше нет". Казалось, только сейчас эти слова влетели в воздух, наполнив спальню дымом отчаяния. Мысль туманно скользила где-то высоко под потолком, не спеша опускаясь горькой ношей, от которой хотелось спрятаться под одеяло как когда-то в приюте при пугающих мыслях о родителях. Война никогда не приносила в жизнь Лоуренса чего-то прекрасного: конечно, он знакомился с новыми лицами, получал материал для статей и поводы для славы, ведь собственные слова находили отклик в душах других, а описанные факты задевали струны интереса, но вместе с ними рука об руку шли всё отчаяние пострадавших, неумолимые ужасы пережитого и, конечно, ночные кошмары от минувших событий, хоть и закалившие характер, но не оставившие душу в покое. Данный период не стал исключением - редакция Таймс жаждала новых подробностей, а Нью-Йорк снова казался отголоском какой-то другой жизни, однако никогда бы в жизни журналист не предположил, что это адской кровопролитие не только подарит ему светлые чувства, но и отберет эту любовь тогда же, когда он только ее обрел. "Её больше нет". И ведь больше нет и не будет не только больше самой Теодоры, но и всего, о чём он мечтал с ней - чёрт, да они только недавно разговаривали о совместном возвращении, о знакомстве с её родителями и всего, что последует за этим. Оставаться в собственной спальне казалось невыносимым, и какая-то неведомая сила повела его в комнату на другом конце коридора. Её комнату. Атмосфера была здесь такой привычной - растянувшиеся на берегах стола черновики, приоткрытый шкаф - девушка действительно торопилась увидеть все вживую, даже не захлопнула его двери - несколько скрученных сигарет, осиротевше лежащих на тумбочке у кровати - дурацкая, по ее словам, привычка курить, поддавшись собственным мыслям по вечерам... ..и что-то на подоконнике. Письмо. Письмо родителям - отчаянный шаг все изменить, зарыть топор непонимания, висевший парадно на самом видном месте с глубокого детства девушки. Решение, на которое в некоторой мере сам журналист её подтолкнул незадолго до произошедшего. Кажется, данная находка стала последней каплей, ведь глаза Баркли затуманила пелена слёз. Пробуждение ничего не поменяло - зрение все также неумолимо расплывалось. Утерев глаза тыльной стороны руки, журналист аккуратно коснулся остывающей половины кровати. На балконе спальни лунный свет аккуратно омывал женский силуэт. Не осознавая происходящего, находясь под впечатлением от кошмара, мужчина медленно поднялся с постели, едва переставляя ноги. Услышав тихие шаги, Теодора обернулась, не выпуская сигарету из длинных пальцев. Лицо её было скрыто тенью и табачным дымом. - Ты чего? Завтра же рано вставать как-никак, рабочая неделя ещё не кончилась, чтобы позволять себе не спать по ночам. Не дождавшись ответа от мужа, девушка затушила сигарету и двинулась ему навстречу. Увидев выражение лица возлюбленного и мокрые дорожки на щеках, девушка поняла - что-то явно случилось. - Лоуренс, что такое? Конечно, она знала причину - ночные кошмары были частым явлением для журналиста, где он видел отголоски войны и всего пережитого, в том числе той ночи, что чуть не унесла за собой жизнь Эйвери. Девушка часто корила себя за то, что так напугала своих друзей, поступив так рискованно в тот страшный день, и настойчиво предлагала любимому обратиться к врачу, на что он всегда отвечал отказом - дескать, велика ли проблема, всего пару раз то было (что, конечно, совсем не совпадало с правдой). Лоуренс не ответил - лишь крепко сжал её в объятиях, утыкаясь лицом в нежную кожу шеи. Вздохнув, Эйвери нежно погладила мужа по спине, после чего заправила ему за ухо неуместно развивающуюся ветром кудряшку. - Снова кошмар? Ей не нужен был ответ, чтобы всё понять, но легкий кивок со стороны журналиста лишь подтвердил сомнения девушки. Теодора аккуратно отстранилась, взяв возлюбленного за руку и переплетя их пальцы, и, словно маленького мальчика, повела его обратно в кровать. В ту ночь они так и не разговаривали - лишь лежали, крепко обнявшись, пока Эйвери аккуратно перебирала волосы Лоуренса, оставляя иногда в них смазанные поцелуи и шепча, что всё хорошо, ведь кошмары так и остаются выдумкой подсознания, что унесет за собой ночь. Джон Робертс был не прав. Она здесь, она с ним, и всё у них будет хорошо.