Katari

      Рокэ не выдержал и хохотнул, когда услышал снисходительно-беспечное и мягкое «Катари», обращенное в адрес молодой госпожи Ариго, леди из предместий Монтсиммара, и гитара была вынуждена не согласиться с его весельем, струны вызывающе бряцнули, и всеобщее внимание вмиг было обращено к его скромнейшей персоне.       — Что-то не так, господин Ворон?       Чем хороши были маски, так это тем, что скрывали лицо и личину, как бы банально это ни звучало. Синие глаза в прорезях маски о черных перьях все еще смеялись, известный всюду и неизвестный здесь и сейчас наследник антиванского дома Алва обезоруживающе улыбнулся и поспешил успокоить маркизу Монсиммар:       — Думаю немного сменить атмосферу, вы не против?       — О, да, конечно! Вы порадуете нас или опечалите?       Рокэ отвечать не стал, лишь перебрал струны и затянул малоизвестную песню, что узнал в Ферелдене.       — Он уходил под шелест струй по пологу листвы, ища напрасно в толще хмар кусочек синевы...       Мелодия лилась, Страж уходил умирать, женщины в зале внимательно слушали, пропуская горе через себя, и с последними аккордами кто-то даже позволил себе омраченный слезами вздох. Раздались негромкие аплодисменты, и Рокэ поклонился, обнимая гитару, хотя не то чтобы для него было важно признание здешней аудитории.       Вечер продолжался, Ворон исполнил еще несколько композиций, уже менее печальных, почерпнул для себя несколько интересных сплетен и решил позволить себе «отдых», о чем поспешил сообщить здешней хозяйке, отправившись в сад вслед за шуршанием юбок.       Молодая госпожа Ариго сидела на одной из витиеватых скамеек с ножками в форме галл и словно бы ждала его.       — Вы знали, что я приду?       — Я надеялась на это. — Сапфиры, освещенные луной, переливались в гиацинте на ее маске, а на руках беспокойно поблескивали кольца. Леди была смела, но не могла не бояться, учитывая особенности орлейского бардовского дела. — Вы засмеялись, когда леди Лемарк обратилась ко мне. Почему?       — Мои извинения, — Рокэ насмешливо склонил на мгновение голову. — Вы знаете кунлат?       — Нет, не знаю даже пары слов, — голос звучал ровно, но Ворон был готов поспорить, что лицо под маской было удивлено вопросу.       — «Катари» на кунлат означает «тот, кто приносит смерть». А еще это одно из их так называемых имен-званий. Я уже встречал кунарийских Катари, и вы на них не похожи.       — Вы поэтому исполнили после этого песню о смерти? Но вы ее не допели.       — Боюсь, это был весь текст, что мне известен, — Рокэ лукавил, но откуда ей было знать?       Ночь пестрила стрекотом каких-то насекомых и отзвуками доносящихся из поместья разговоров, но это все стало совсем неважно, когда она запела.       — И в забытьи, где степь и дом, где птицы носятся галдя, ему знакомый голос пел о небе без дождя. О Андрасте, и для нас свой черед придет, увы. Подари нам в этот час хоть кусочек синевы.       Ворон подхватил последнюю строку и песнь они закончили дуэтом.       — Он уходил под шелест струй по пологу листвы, ища напрасно в толще хмар кусочек синевы.       — Вы хорошо поете. Хотели стать бардом?       — Как вы? — А гиацинт-то с колючками. Такие вообще бывают?       — Я простой менестрель, — снисходительно сообщил Рокэ.       — Тогда я ферелденка.       Вот только наследник дома Алва действительно больше развлекался, чем делал что-то полезное, и он ни разу не воспользовался на выгоду тем, что узнавал, пока был тут, а несущая смерть Катарина знала ферелденскую песенку, что была найдена в самой глуши королевства.       Орлей называли Империей масок, но только сейчас Рокэ убедился в этом окончательно. Не пора ли вступить в Игру?