Вернуть ее

Я битый час таращился на пальмовый куст в каком-то античном горшке, привезенным, кажется, из самой Греции, надеюсь, не из тронного зала Зевса громовержца, да прямо ко мне в офис. Ко мне в офис, звучит даже более абсурдно, чем тронный зал главного бога Олимпа. Зачем я вообще смотрел на это безобразие? Ах, вспомнил, Хината сидела в нескольких метрах от меня. Все так удачно сложилось, что не нашлось ни одного маленького, даже малюсенького кабинета для новой помощницы, поэтому ей пришлось, вот ведь незадача, работать рядом со мной. Они с Шикамару рылись в бумагах, куда-то постоянно звонили, с кем-то попеременно ругались, иногда даже кричали друг на друга. А я все смотрел и смотрел на дурацкий куст, как заколдованный. Но я не бездельничал, как вы могли бы подумать, все отпущенное время, я размышлял над нашим с Хинатой последним разговором. И чем больше я думал, тем более убеждался, как все-таки я переменился. Вчера я вернулся в свою старую шкуру, но только недавно осознал, насколько мне в ней тесно. Кажется, я вырос на целую жизнь. Я украдкой взглянул на Хинату, в тайной надежде, что ей удастся прочесть все мои мысли, и мне не придется прилагать усилий. Но чуда не случилось, тайны моей души не открылись Хинате, она сидела в кожаном кресле, вся в своих мыслях, покусывая кончик нашей фирменной ручки, нервно качая, словно маятник, изящной ногой. — Ну, какие новости? — спросил я, нарушив, очевидно, негласно согласованную тишину — А ты где все это время был? — спросил Шикамару, приподняв бровь, уж не знаю, зачем он это делает, очевидно, всерьез считает, что с аристократически изогнутой бровью выглядит намного внушительней. — На куст смотрел, а что? — Ничего, — удивленный взгляд переместился на Хинату, я сразу представил олимпийских бегунов, передающих друг другу эстафетную палочку. — И что он говорит? — Кто? — Куст, — Хината даже не улыбнулась, испытующе глядя своими дьявольски красивыми глазами. — Сказал, что с людьми не разговаривает, — на долю секунды мое внимание отвлек все тот же маятник, — и добавил, что у девушки в кожаном кресле шикарные ноги Послышался глухой смешок Шикамару, Хината тут же вспыхнула, лицо густо покраснело, она изменила позу, спрятав ноги подальше от плотоядных взглядов. Я снова летал где-то в облаках, а если быть точнее, терял огромное количество энергии в бессмысленных попытках уловить особенную мысль, блуждающую где-то в глубинах моего сознания. Совсем недавно я, казалось, обрел себя, цель в жизни, купил костюм, и что? Снова одиночество, ужасное чувство, возникающее у людей на фоне неизвестно чего. Вы не подумайте, внешне я абсолютно спокоен, уверен в себе, в людях, даже на тысячелетия вперед. Однако наедине с собой, с вами, я терзаюсь, словно тигр в клетке. Может, я ищу себя, как и все? Может что-то внутри меня стремится вырваться наружу? Может это что-то еще живет во мне, трепыхается, словно рыбешка, глотая ртом воздух, когда в остальных это что-то уже спит крепким, вечным сном? Быть может, может, может… — Как там Наори, Шика? — зачем-то спросил я, и справедливо был удостоен убийственным взглядом. — Хорошо, — молниеносно ответил он, искоса смотря на Хинату, которой было все равно, я полагаю. — Она о тебе хорошо отзывается — Я рад, — я еле сдерживался, чтобы не рассмеяться, таким мрачным он никогда еще не был. — Было бы здорово, если бы мы породнились, — настроение повышалось пропорционально злости Шикамару — О чем вы? — вопрос был вызван скорее раздражением, нежели любопытством — Да так, — улыбался я Хинате, — кажется, Шикамару нашел свою вторую половину в лице моей сестренки. — Сомневаюсь, — ответил внезапно повеселевший Шика, — думаю, я слишком прост для Учиха Легкая улыбка озарила на миг лицо Хинаты, стало интересно, о чем она в этот момент подумала? Наверное, вспомнила ту ужасную встречу с моим отцом, да, тот еще был спектакль. Пока я вел Хинату к отцу, противоречивые чувства боролись внутри меня. С одной стороны, я категорически не хотел знакомить Хинату с таким человеком, как мой отец, я знал, что ничего путного из этого не выйдет. К слову, я был чертовски прав. С другой стороны, эта странная и правильная мысль дразнила мой скверный характер, я жаждал поглядеть на разочарование Хинаты, злость и презрение Фугаку, как же я ждал отрицательных эмоций. Только так я мог чувствовать власть над ситуацией, Хинатой, собой. — Отец, знакомься, это Хината Хьюга, моя девушка, — я неуклюже толкнул Хинату вперед, выругав себя за нервное поведение. — Здравствуйте, — она так сильно покраснела, что и мне почему-то стало неловко. Я задергался, как никогда прежде, я себя ненавидел за это. Отец улыбнулся, слегка, учтиво поцеловал протянутую руку и произнес: — Хьюга… — Мой отец, Хиаши Хьюга, должно быть — Я знаю, кто ваш отец, — неприятно улыбнулся Фугаку, прервав ее, — бунтарь и балагур, везде видящий какой-то заговор против людей, надеюсь, вы, мисс Хината Хьюга, не из таких? — Простите, но я не понимаю.. — Вы еще хуже, постоянно извиняетесь, — он бросил на меня яростный взгляд и почти с издевкой спросил, — у тебя поменялись вкусы? Я молчал, не оттого, что мне нечего было сказать, или я боялся, нет, я молчал из чистого упрямства. — Отличный вечер, не правда ли? — ласково улыбнулась Хината, будучи деликатной от природы, ей хотелось смягчить ситуацию, хотя бы своей красотой. Ей это удалось, взгляд отца переменился, где-то глубоко в подсознании, на уровне генов, где хранится вся информация человечества, он даже влюбился в нее, — тем более что вы являетесь главным спонсором выпускного бала. Позвольте мне от всего организационного комитета выразить свою благодарность вам и вашей компании, даже не смотря на то, что мой отец, возможно, в данную секунду с плакатами и факелами поджигает один из ваших заводов. — Не только красивая, но и умная, — не остался в долгу отец, польщенный подобным отношением, — позвольте в свою очередь заметить, что ваша младшая сестренка достойна похвалы. Во всем стремится подражать старшей сестре, я это ценю, не в каждой семье увидишь взаимную любовь и стремление разделять общие интересы и увлечения. — Спасибо, она очень способная и очень старается — О, вы даже не знаете как, моя милая Хината, — от неожиданности, я разлил шампанское, но никто этого не заметил, только отец. Он все знает, или догадывается. В тот момент дикое чувство холодного ужаса накатило волной, все во мне одеревенело, я будто голый стоял перед ним, опозоренный и униженный. Я никогда не прощу его за это, никогда. Дело даже не в том, что он ткнул мне в лицо мой мерзкий поступок, а в том, что он ожидал его и даже не удивился. Словно поставил на мне крест, причем до моего рождения, и каждый мой поступок лишь доказывал его правоту. Хината, конечно же, не догадывалась о том, какой человек мой отец на самом деле. Напротив, ее украдкой брошенный взгляд в мою сторону словно говорил: «Саске, ты не прав, только посмотри, твой отец не так уж и плох», «Вот видишь, ничего страшного не случилось». Они обменивались любезностями до посинения, смеялись, даже проскальзывали слабые попытки подтрунивать надо мной, в общем ситуация грозила превратиться в теплую и абсолютно нормальную встречу. Но Учиха есть Учиха и без гадостей не обошлось. Хотя, может, я был отчасти тому виной. — Признаюсь, вы меня окончательно очаровали, — говорил Фугаку, поднося бокал шампанского Хинате, — я рад, что Саске посчастливилось встретить такую воспитанную молодую девушку, в наш век это совершенная редкость. — Спасибо, — ее смущение, как я мог заметить, привело моего отца в дикий восторг. И вдруг я почувствовал то же самое, что было, когда шел в гости к ее дому. Чувство смущения, злости, обиды, нелепости и нереальности происходящего угнетали, я пил и пил, не замечая, как он своим третьим глазом смотрит и ненавидит собственную копию. Я теперь только понял, что быть человеку счастливым или несчастным исходит из семьи. Вся наша жизнь была тихим кошмаром, кромешный ад одиночества и тирании, прикрытый изящными манерами, надменностью и успехом. О! Каждый человек в нашей стране просто жаждал родиться на моем месте, если бы они знали, что выйдя калекой, я мог только калечить. Первое смутное осознание собственной ущербности неприятной волной подкралось ко мне, проникая в организм, словно вода пробирается в легкие, когда тонешь. Я посмотрел на нее, на него, и понял, что, если не вмешиваться, буря минует, пригрозив лишь темными клубами из пара и воздуха, где-то вдалеке засверкав разрядами молний. Пройдет совсем немного времени, мы женимся, Хината войдет в нашу семью и…преобразит ее, я уже вижу, как за большим обеденным столом напротив друг друга сидят Хиаши и Фугаку, каждый преисполнен гордостью за свои достижения в виде дружной семьи, красивых, умных детей, собственным перемирием, о котором они втайне мечтали все эти годы, но только благородная причина в виде взаимной любви детей, могла бы стать точкой преткновения, не задев гордость ни одного их них. Вижу, как матери вертятся вокруг, мама Хинаты на кухне, моя — накрывает стол, Неджи что-то обсуждает с Итачи, громко смеясь, и оттаскивая надоедающих и ползающих везде детей, ее, такую прекрасную, нежную и умиротворенную, что-то говорящую беременной Тен-Тен, отчего та сначала краснеет, затем начинает хихикать, как заведенная, посматривая в сторону мужа. Все на своих местах, все, кроме меня. Саске Учиха нет места в этой идеальной и счастливой семье, как нет волку места среди людей. Алкоголь во мне говорил все отчетливее, они украдут мою Хинату, завладеют ее мыслями, а я останусь не у дел, превратившись в среднестатистического мужа, которому повезло родиться в богатой семье, повезло родиться с симпатичной мордашкой, повезло родиться и, наконец, повезло встретить Хинату. Она определенно изменяла меня в лучшую сторону, хоть я этому отчаянно сопротивлялся, она изменит и их. Но нет! Мои глаза налились кровью, вены яростно вздувались, как у зверя, попавшего в ловушку. Они не заслуживают счастья! Она им не достанется, Хината будет только моей, я открою ей глаза, я, я, я…я украду ее ото всех, рассорю ее с семьей, сделаю все, чтобы ей хотелось быть только со мной, смотреть только на меня, жить мной. Я почти задыхался от бессилия и нового приступа ярости. Я эгоистично ревновал Хинату ко всему миру! Поэтому, когда она сделала очередной комплимент отцу, я презрительно фыркнул, достигнув цели окончательно разозлить его. — Я ведь недаром заговорил о вкусе, Саске, — к моему великому удовольствию отец перешел в наступление, — тебе удалось отыскать настоящий бриллиант в куче мусора, где ты обычно обитал. Я жаждал продолжения, поэтому молчал и нагло смотрел на Фугаку, молчаливое согласие боя подстегнуло отца. — Позвольте пояснить, Хината, — обратился он к ней, — пока Саске не посчастливилось встретить Вас, он водил дружбу с весьма сомнительными особами — Копался в мусоре, не так ли? — Саске! — Хината возмущенно поглядела в мою сторону, не понимая, что желание вернуть атмосферу дружелюбия, царившую какие-то секунды назад, продиктовано глубоко спрятанной ревностью. Ей, в чем она никогда себе не признается, очень сильно хотелось услышать продолжение, поэтому она и приструнила меня, чисто автоматически, повинуясь сиюминутному желанию. — О нет, Саске прав, мусор, отбросы общества, проститутки и шлюхи, которых интересуют только деньги — Мистер Фугаку, Саске! — она снова обратилась ко мне, пытаясь найти объяснения мерзким словам некогда вежливого во всех отношениях человека. — Он имеет в виду Сакуру, - я, наконец, подал голос, — я тебе, кажется, рассказывал, что мы с ней встречались — Встречались? — рассмеялся Фугаку, а мне было грустно, как никогда. Чувство омерзения к самому себе накатывало тошнотворным рефлексом, я снова разрушил нечто прекрасное, и это, как ни странно, доставляло болезненное удовольствие, — разве ты не говорил, что любил ее, Саске? — Ну, может, и любил, но какой в этом толк? Сейчас я люблю Хинату, к чему ты вообще вспомнил о ней? Пробил час, и сердце Хинаты раскололось, трещина, которую ничто и никто больше не в силах заполнить. Я это сделал, сделал собственными руками. Дикая ревность пронзила хрупкое, невесомое устройство ее души, также, как она пронзает меня каждый раз, стоит увидеть ее и Наруто. Одно дело я, повидавший виды, почувствовавший все на этом свете, совсем другое – она. Я будто подошел и потушил свою гадкую сигарету о ее нежную кожу, и от этой острой и невыносимой боли она вскрикнула так сильно, так пронзительно, что я поневоле очнулся. Хоть это и было плодом пьяного воображения, душевный крик застыл в искрящихся глазах, на миг они показались мне совершенно чужими. Я понял, что совершил роковую ошибку, сердце женщины не прощает никогда. Я прочитал в ее глазах все — она заранее готова была простить мне любые измены, пагубный, безобразный образ жизни, грубость, что угодно, кроме любви к другой женщине. В этом была все ее природа, ее женская суть, ее трагедия, если хотите. Даже Фугаку немного испугался, увидев перемену на прекрасном лице Хинаты. — Впервые соглашусь с тобой, ты прав, Саске, — он подмигнул Хинате, — кто старое помянет, тому глаз вон — А кто забудет… Хината не успела договорить, как перед ней, да и всеми нами, развернулась ужасная сцена. Всклокоченная, зареванная, бьющаяся в истерике с размазанной по щекам черной тушью Ханаби подбежала ко мне, размахивая руками, очевидно, она пыталась ударить меня. Ей это удалось, первый удар выбил из рук бокал шампанского, содержимое которого опрокинулось и запачкало ужасное платье Хинаты. Второй удар, когтями поцарапал мне щеку, третьего, думаю смертоносного, удара не случилось. Кто-то остановил безумную, заломив руки за спину. — Хани! — трясла ее Хината, пытаясь поймать безумный взгляд, — что ты творишь? Опомнись, что случилось? Неожиданно для всех милая, юная, невинная Ханаби дерзко, с усмешкой взглянула на Хинату, и со словами «Дура набитая!» плюнула в лицо сестре, дико захохотав на весь изумленный и оцепеневший зал. Хината в ужасе отстранилась, я же яростно вцепился Ханаби в руку и силой уволок ее от позора подальше. Я думаю, Вас мало интересует наш дальнейший разговор с малышкой Би, все ее детские сопли и рыдания, нелепые оправдания не трогали меня. — Не смей приближать к нам, поняла? — я тряхнул ее с такой бешеной силой, что казалось еще чуть-чуть и часть руки от локтя станет моей собственностью. Мы стояли на крыше, ветер выл сильно и протяжно, заглушая ее дикие вопли. — Прости, я только… — Заткнись, — шипел я, — ты и мизинца ее не стоишь! Еще раз тронешь ее, я тебя размажу, клянусь, я уничтожу тебя, тварь Тут, наконец, до ее пустой головки дошло, как она во мне ошиблась и что натворила. — Я ненавижу тебя! — крикнула Ханаби и так быстро подбежала к краю, словно сам ветер помогал ей. — Стой! — крикнул я, но мой голос сорвал новый залп. Внезапно ветер утих, будто нарочно, убаюкивая несчастную, усыпляя бдительность. — Клянусь Богом, я это сделаю, я покончу с собой! Прошу тебя, Саске, — ее глаза молили о пощаде. Но я не любил ее и не собрался давать надежду, пусть бы это спасло ей жизнь. Я откровенно недоумевал, что могло твориться в душе у самоубийцы, но Ханаби была лишь подростком, претворявшим в жизнь одну из страниц своего надуманного романа, — я прыгну, я умру, потому что больше незачем жить, если мы не будем вместе. Какой тогда смысл в жизни? Какой смысл, если не любовь? Жизнь без любви невыносима, а неразделенная и не жизнь вовсе! Я, конечно, не воспринял сказанного всерьез, но ее слова, почему-то, леденящим страхом прокрались в мою душу. Словно тени, они просочились в меня, притаились в укромном уголке, поджидая своего часа. Отчаяние в ее глазах покоробило, на миг мне почудилось, что это я сам смотрю на себя и молю о пощаде и милосердии. Что-то фатальное и неизбежное было во всем этом действии, на какой-то миг я осознал всю красоту жизни и смерти, и это красота ослепила меня, заворожила. — Нееет! — завизжала внизу Хината, я очнулся и сам не понял, как в один прыжок приблизился к Ханаби и одернул к себе. — Дурочка, дурочка, — шептал я ей, целуя макушку, волосы, лоб, — ты еще маленькая совсем, дурочка. Я обнимал ее так крепко, так крепко я не обнимал никого и никогда. Будто в этот момент спаслась не только она одна, но и я вместе с ней. — Я все знаю, можешь ничего не говорить, — голос в темноте прозвучал как приговор. — И что ты намерена делать теперь, когда тайное стало явным? — спросил я в надежде на чудо. Не разжимая опухших глаз, я лежал на диване нашей с Хинатой съемной квартиры, ожидая, когда мое сердце, сердце великого и ужасного Саске Учиха разобьется. — Не знаю, — сказала она, послышалось, как на пол падает какая-то ткань, — наверное, я и вправду дура набитая, потому что все еще люблю тебя, Саске, Учиха, сын Фугаку, самого омерзительного человека на свете. Я резко вскочил, возмущенный организм ответил головокружением. В темноте я едва мог различить обнаженный силуэт Хинаты, ее манящие локоны и округлые формы дразнили воображение, я следил за ней и продолжал говорить. — Я разве не говорил, что встреча с отцом плохая затея, я ведь предупреждал, ничего хорошего из этого не выйдет, я предвидел, я…Хината, боже, — она приблизилась ко мне, от запаха волос и вида округлых грудей в горле пересохло. Я не сопротивлялся, полностью отдавшись власти ее пухлых, нежных губ, я горел, ощущал, как плавится моя кожа от прикосновений. Она властвовала надо мной, словно бы в наказание мне, отчего я млел, тая в пространстве и времени. — Будь моим, — шептала она — Я твой, только твой, — отвечал я в исступлении — Забери меня, Саске, — я резко остановился, этот вопрос в пылу страсти показался мне самым важным — Куда? — выдохнул я, покрывая разгоряченное лицо поцелуями — Куда угодно, — стонала Хината — Когда, милая? — Хоть сейчас