Не хватало

      Не хватало.       Настырного внимания, следующего по пятам, вместе с неуёмным, глупым любопытством несмышлёных детей, наивных — оттого и беспечных, готовых броситься в пасть любой авантюры. Звонкого голоса, отбивающегося громогласным эхом в тишине безлюдной церкви, и ядовито-яркой зелени искрящихся жизнью глаз, во взгляде которых отчего-то не было и намёка на ожидаемую неприязнь. Пылкой самоуверенности, громких слов с неясным желанием помочь, как и готовности оставить отметины клинков на каждом, кто подойдёт слишком близко — последнее даже умиляло столь отчаянной и радикальной техникой защиты от всего, даже от мелких, незначительных ситуаций.       Крохотная, испуганная до клацанья клювом пташка.       Не хватало солёности моря, въевшейся в приторно-сладостный цветочный аромат, следующий за ней по пятам, как и вечного мелькания перед глазами — не было и дня, когда она не натыкалась на него в длинных, сырых коридорах поместья. Могла лишь коротко поздороваться, несясь дальше по своим делам, часто вместе с шумной ребятнёй: утомительным главой Чаш и ветреным сыном сбежавшего Иешуа. Могла скривить губы и начать раздражать вечными напоминаниями не пропускать завтраки, обеды, ужины, желательно, ещё и ежедневные тренировки (Данте, кто за язык-то тебя тянул). Могла влезть бесцеремонно в его дела под предлогом сотрудничества, испортить пару планов и приходилось отвязываться, отправлять главную виновницу всего происходящего в Семье абсурда подальше заниматься чем-то иным, но не составлением ему компании.       Она мешалась под ногами столь усердно и навязчиво, что день без рыжих локонов перед глазами казался каким-то не таким.       Не хватало её заспанного вида ранним утром, звонкого стука каблуков совсем рядом, очаровательного вскрика при виде обычной лабораторной крысы, как и стремительно алеющего лица после пары простейших провокаций (он мог стукнуться носками туфель о её сапоги, и она могла соперничать с розами сада Сумирэ по степени красноты). Не хватало запинающихся возмущений, слепящей наивности в черноте хрусталиков, знакомого ещё с далёких времён упрямства, явно передавшегося по наследству. Не хватало множества бессмысленных моментов: и нервного облизывания губ, и впившихся в ладони ногтей, и глупых вопросов, и—       Не хватало чего-то рядом.       — …но почему ты меня спас?.. — она спрашивает с искренним недоумением и неловко с ноги на ногу переминается, словно бежала спасать Мондо с чёткой уверенностью — это конец.       Джолли прикусывает язык, смотря на неё живую и уже раздражающую.       И думает, как же легче становится от звонкого голоса и ядовито-яркой зелени искрящейся жизнью радужки.       И как не хватало кого-то рядом.       — …кажется, вы не утратили вашего качества совать нос не в свои дела, — желаемое отрешение в голосе сменяется на половине пути плохо сокрытым облегчением, и произнесённое звучит раздражённо, задето, но мягко. — Хм… я рад, — мягче.       Странно — радоваться её присутствию.       Странно — вернуть её, лезущую под руку, не потому что надо, а хочется.       Странно — узнать, что по какой-то неясной причине она в него влюблена.       Странно — оказаться влюблённым тоже.       «Бывает же», — у него есть иррациональное желание поговорить с ней дольше, выпить вместе давным-давно обещанную чашку чая, насладиться её запинающимся от смущения голосом и понаблюдать краем глаза правда ли она столь жадно рассматривает его, как выяснилось в глубинах её сознания. Столько всего хочется спросить и сказать, не думая пока о том, что делать и как поступить с влюблённостью — что её, что его. Не сейчас, не время.       Время — потом. Сейчас…       Она стоит рядом, совсем рядом — и ему кажется, что всего наконец-то хватает.