Блеф

… и выстрелил в «потолок» грота. Все участники тогдашних событий посмотрели на него в недоумении, а он рассмеялся и произнёс: — Кто ж вам сказал, что я все свои планы от корочки до корочки рассказываю? Думаю, друг наш Иван Шатов полностью осознал, чем грозит ему написание доноса, если он на такое решится. Верно же я, Иван, говорю? Всё ещё в испуге, но начиная наполняться праведным гневом от того, что с ним Верховенский в такие игры играет, Шатов произнёс: — Уяснил. Но право, со мной и проще было можно. А вы тут сразу: грот, револьвер, речка неподалеку… Верховенский только руками и развёл, всплеснув для того, чтобы артистичнее выглядело: — Ах, Иван, вы уж нам простите! Метод больно действенный приглянулся. Эркель, да перестаньте вы человека в стенку вдавливать! Ему, чай, холодно, простудится ещё и помрёт, а обвинят кого? Нас с вами. Эркель смущённо выпустил из своих рук рубашку Шатова, которую всё это время продолжал сжимать, не зная, чем обернутся эти события. Он был явно озадачен таким поступком Петра Степановича. А ещё, быть может, слегка обижен. Ладно уж остальные революционеришки — их Верховенский за низшую касту почитал, но ему то, Эркелю, сказать можно было о своём настоящем замысле! Но впрочем, раз уж Петр Степанович так решил, стало быть, так и надобно. Верховенский продолжал с напускной слащавостью раскланиваться Шатову, приговаривая что-то вроде «Вы уж, Иван, не серчайте, на чай заходите, даже коли не в обществе — о народе русском поспорить всегда дело правое.» Иван всё это мимо ушей пропустил, знать, покивал, только бы поскорее из этого мрачного, темного места уйти. Не нравился ему грот, где его чуть не застрелили только что. Осознав, что его больше никто не держит, он неловко всем откланялся, с опаской спиной развернулся, проговорил несвязно, почти как Кириллов беседует: — Пойду я, право. Ни в коем… не напишу, клянусь! — и вправду ушёл. Сначала медленно, словно пробуя каждый шаг, но как только покинул поле видимости для пятёрки — так помчался, что пятки засверкали. Общество благоразумно решило Петра Степановича о его решении не расспрашивать- мало ли, какой нагоняй получат за то, что не поняли замысел лидера своего. Один только Эркель выделился. Подошёл к Петру, и в лоб его спросил: — Пётр Степанович, да как же так? Вы ведь уже неделю только о том и толковали, что от Шатова нужно избавиться, а сейчас, в самый момент, так его быстро отпустили? Верховенский на это только скалится, и в своей развязной манере ответ даёт: — Ох, mon petite garçon! Всё просто — это блеф разума! Вы ведь читали рассказы Конан Дойла, Эркель? — Читал. Давно, правда, но что-то да помню. — Так вот, был там прелюбопытнейший эпизод: доктор Ватсон считает, что Шерлок Холмс в схватке с Мориарти погиб, рассказывает об этом, грустит, выговаривается. В общем, многие и многие знают о том, что Шерлок мёртв, и они в этом уверены — Ватсон искренен до невозможности. И в один момент Холмс возвращается — согласитесь, эффектно, после двух годов в могиле то? Доктор в изумлении у него и спрашивает: «Холмс, но почему же вы мне никак не сказали? Я же ваш друг, в конце-концов!» А великий сыщик ему и говорит:"Элементарно, Ватсон! Объяви я вам, что жив — весь Лондон бы знал это. Люди абсолютно не умеют держать секреты, вы уж простите.» Так вы поняли, Эркель, о чём я толкую? Всё дело в том, что скажи я хоть вам о том, что Шатов не будет мёртв — так вы б по-другому себя вели, и сейчас бы настолько убедительны ни были. Взял бы он, да и не поверил бы, что мы его вправду порешить можем. Поэтому и так вышло. Что ж, finita la comedia. До приятнейшего, Эркель. Разворачивается Петр Степанович и уходит. Куда- одному ему известно. Эркель вслед проговаривает: — До свидания, Петр Степанович, я всё понял, всё понял. — и остаётся в гроте стоять. Ничего он на самом деле и не понял, мальчишка ещё, чтобы запутанные схемы Верховенского полностью осознавать. Но уверен — их лидер поступил правильно, потому что иначе быть и не может. Улыбается скомкано, и самым последним выходит. Завтра будет новый день, новые дела, новые шаги в сотворении революции. И он абсолютно уверен — всё, что ни делается — к лучшему. … А Шатов после того дня ещё долго обманывал Лёшу и Marie, говоря, что ничего с ним не произошло, тихо — мирно станок отдал да и всё. Вот только желание Верховенскому насолить у него таки появилось. И как-то раз он даже сделал Петру пакость, хотя и по-своему, по- шатовски — его друзья это бы пакостью даже и не назвали. Но какую, и как он это провернул- это совсем, совсем другая история.