Четверг. Дождь. И долгожданное «я тебя люблю».

Марго. Каждый четверг был для меня особенным. По-настоящему особенным. В этот день я почти всегда находилась у своего лучшего друга в квартире. Мы пили, играли на гитарах, долго-долго обсуждали насущные темы — политику и любовь, даже не думая о завтрашнем дне. И почти всегда проводили этот день вдвоем. Но уже как три месяца к нам в компанию затесались не менее хорошие друзья моего лучшего друга. Быть честной, сначала я была жуткой противницей новых людей в уже устоявшихся правилах, но Густав — он же лучший друг — был слишком непреклонен. Конечно, я знала, что Гурьянов был барабанщиком у самой группы «Кино», но я бы никогда не подумала, что смогу познакомиться с Виктором Цоем и Юрием Каспаряном лично. Изначально я познакомилась со скромным, но очень обаятельным мужчиной, которого звали Юрой. Он был приветлив и открыт к общению в нашу первую встречу, и я даже, стоило думать, по уши влюбилась в этого кареглазого красавчика. Каспарян, безусловно, завораживал, тянул, манил, не отталкивал так, как делал это Виктор. С самой первой встречи невзлюбила его. Как только заприметила его сидящего на своём любимом кресле в квартире у Густава, невзлюбила. Как только он посмотрел на меня, я невзлюбила. И даже когда он случайно разбил мою любимую кружку, я его невзлюбила. Всем своим сердцем и душой я клялась, что никогда не подружусь с Цоем. Потому что знала, что с таким неуклюжим, вечно грустным и безэмоциональным человеком мне нельзя будет коммуницировать. Но чем больше я злилась на Цоя ни с того, ни с сего, тем больше я злилась на саму себя. Три месяца прошли в метании от чувств к одному парню до чувств другого. Я была обворожена Юрой, но стоило мне вспомнить Цоя — я утопала в этих глазах цвета шоколада. Я не признавала влюбленность, потому что ей не откуда было браться. Она взялась из воздуха, из пустоты. Но что-то внутри меня всё равно заставляло мечтать.

***

Сегодня четверг. Уже через час я должна быть у Густава с бутылками алкоголя в руках. Готовить я не умела, а вот пить — запросто. Я попыталась изобразить подобие макияжа и нацепила любимые босоножки, выходя на улицу. Шёл дождь. Проливной. — Чёрт, зонтик, — я посмотрела на окно своей квартиры, решая — идти ли за зонтом. Время подпирало, а опаздывать не хотелось, приходить после Цоя — тем более. Именно поэтому я решила не возвращаться и идти так. Бутылки алкоголя бились друг об друга, создавая неприятный шум, которые смешивался со звуками дождя. Громыхнуло. — Только не это… — бросив мимолетный взгляд на небо, ускорила шаг. Не любила я дождь, а гроза вовсе была моим главным страхом, конечно, после темноты. Не боялась. Но почему-то всегда вздрагивала, когда в небе раздавался грохот. Так же и с Цоем. Не любила. Но почему-то всегда ощущала чувство теплоты и радости, когда он был рядом. Я не любила. Но в глубине душе мечтала о его глазах и улыбке рядом. Я не любила, но ждала каждый четверг. Благо, жила я довольно-таки близко к дому Густава, посему, пройдя пару кварталов, я уже стояла возле подъезда, прячась под козырьком. Вода капала с волос, а от макияжа не осталось и следа. — Добрый день, Маргарита, — я вздрогнула. Рядом образовался Цой, который был таким же обмокшим, как и я. Только если мои волосы просто как сосульки повисли на голове, то у него это выглядело как взрыв на макаронной фабрике. Почему-то мои собственные мысли заставили меня нелепо хихикнуть. — Я что-то смешное сказал? — он стушевался, едва заметно хмурясь. Эх, Марго, для всего абсурда не хватает только быть глупой дурой перед ним. — Нет, извини, — замотала головой, заскакивая в подъезд. Гурьянов, к большому сожалению, жил на двенадцатом этаже. Лифт был сломан. А это значит, что сейчас нужно будет подниматься по одной лестнице вместе с Виктором. Мои щёки стали пунцовыми. Это потому, что я бежала от своего дома до Густава. Не потому, что сзади меня шёл Цой, и, судя по ощущениям, давил ехидную рожу. Не поэтому. Бутылки алкоголя грохотали, что заставило меня нервно закусить губу. А Виктор, когда понял, что я уже, мягко говоря, устала, взял пакет в свои руки. — Спасибо, — смущенно пробормотала я, оказываясь позади мужчины. Он шёл уверенно, одной рука держа пакет, а другой — свою кофту. Не знаю, зачем он её снял, ведь на улице довольно-таки прохладно. Но вид мне открылся на чёрную рубашку, аккуратно заправленную в серые брюки. Я витала в своих мыслях, видимо, настолько сильно, что даже не заметила, как мы подошли к квартире Гурьянова. Чуть было не врезавшись в массивную спину Цоя, я вовремя успела остановиться. От него веяло чем-то приятным, отдалённо напоминающее смородину и анис. Я сходила с ума. Но по-прежнему не признавала этого. Цой поднёс палец к звонку, но остановился. Его голова развернулась ко мне, и он произнёс: — Тебе не холодно? Я удивилась. Почему он решил об этом спросить? И почему только сейчас? — Н-нет, — я лукавила. — Мы уже пришли, я согреюсь. — Значит всё-таки замёрзла? Держи, — он дал свою кофту. — У Густава нет отопления, а там холодновато. Приняв вещь мужчины и накинув её на себя, улыбнулась.

Естественно, я могла взять что-нибудь тёплое у Густава. Да и Виктор это прекрасно знал, но почему-то он предложил именно свою кофту, а я почему-то приняла. Уже спустя минуту я стояла в обнимку с Густавом, повиснув у него на шее. — Привет, Маргошка, — Густав потрепал мою лохматую голову. — Привет, Вить, — они пожали друг другу руки. Сегодня Каспарян должен был подойти попозже, поэтому посиделки начинали втроём.

***

Каспарян отзвонился и сказал, что из-за погодных условий не может выйти из дома. Я взгрустнула, ведь Юра был очень моим хорошим другом. А видились мы и до того редко. Дождь усиливался. За окном стоял гром и иногда появлялись световые вспышки молний. Очередной грохот заставил меня вжаться в спинку кресла, и я ухватилась за чью-то руку. Только спустя минуту я начала понимать, что рука была Цоя. И вместо того, чтобы оттолкнуть, он понимающе сжал мою ладонь. Это не укрылось от внимания Густава, который, прищурившись, улыбнулся. — Так, ребят, я сейчас быстренько к соседям сбегаю, — он встал с места. — Что? Куда? Зачем тебе соседи в одиннадцать вечера? — Так это… — он задумался, — соль нужна. — Зачем? — мой испытывающий взгляд сразу же стал осознающим всю ситуацию. — Густав! Но от Гурьянова уже не было и следа. Он чуть ли не бежал к соседям… за солью. Как только дверь захлопнулась, я отпустила Цоя, а моя голова оказалась в противоположном направлении от Виктора. Я знала, что Густав специально ушёл. И Виктор это тоже знал. Я смотрела на окно, за которым была темнота. Я смотрела на старенький телевизор, на котором стояла фотография Гоши с родителями. Я смотрела куда-нибудь, лишь бы не на него. Свет в комнате погас. Я подскочила, почувствовав животный страх; мои ноги затряслись, а разум затуманился. Я подкосилась, упав на кресло. Руки цеплялись за всё попавшееся. — Я темноты боюсь, я темноты боюсь, — как в бреду шептала я. Ничего не чувствовала, кроме тёплый мужских ладоней, которые успокаивающими движениями поглаживали мои лопатки. Но и это заставило меня нервно задышать, как в кошмарном сне. Я сходила с ума от темноты и любви. — Успокойся, тише, — Цой сел ещё ближе. Ему даже не мешала преграда в виде подлокотника на кресле. — Всё хорошо, ты не одна, — его ладони опустились на голову, поглаживая вверх-вниз. Я загнанно дышала, не слыша ничего. Даже слова Виктора доносились до меня с трудом. — Самое главное — дыши. Давай вместе со мной подышим? М? Маргарита? — Д-да, — кивнула, показывая ему, что слышу. — Слушай меня и мое дыхание. Он начал дышать глубоко и размеренно. Его руки опустились поверх моих ладоней. Сначала ничего не выходило: в порыве тревоги и конвульсий я вырывалась, скулила, дышала, как будто бежала километры, а потом и вовсе плакала. Спустя пять минут, я, прикрыв глаза, уже дышала без препятствий. Сзади меня по-прежнему сидел Цой, который, уткнувшись в макушку, вздыхал. Ему тоже было сложно. Но не сложнее, чем мне. — Ты в порядке? Я молчала. Я могла ему что-то да ответить, но молчала. Мне было стыдно и отвратительно от себя самой. — Ответь мне, не молчи только, — он оторвался от моей макушки. — Марго… Он никогда меня так не называл. Никогда. Я чувствовала, как внутри меня что-то переклинило. Я повернулась к нему лицом, наконец видя его обеспокоенные глаза, которые бегали по моему лицу, ища ответы на все его вопросы, которых был нескончаемый запас. Без лишних слов двинулась к его губам, касаясь двумя ладонями его щёк. Он бездействовал, а его губы замертво расплылись в одну тонкую полоску. Он не хотел целоваться. Виктор. Она нервно стояла возле подъезда, переминаясь с одной ноги на другую, поправляла каштановые волосы. Она не была красива, но было в ней то, что цепляло. Даже сейчас, будучи промокшей от дождя, она не выглядела плохо. Я подошёл чуть ближе, по-прежнему наблюдая. Боялся спугнуть эту диву резкими движениями. Но всё же мне пришлось позвать её. Как только её взгляд переместился на меня, на её губах появилась улыбка. А потом она и вовсе начала хихикать. Я хмурился и находился в непонимании, но в скором времени, заметив её красное лицо, я успокоился. Она была смущена до предела, что не стала продолжать со мной дискуссию. Убежала быстро, даже не успев я ничего ей ответить на её «Нет, извини». Она была младше меня всего на десять лет, но я видел в ней то, чего найти в женщинах старше себя не видел — искренности. Хоть она и пыталась делать вид, как не любит меня, но глаза… её зелёные глазки всё выдавали. И даже больше. Маргарита шла впереди меня. Её плечи иногда дёргались от грохота на улице, а руки подрагивали от холода и страха. Она была похожа на хрустальную куклу, которая могла разбиться вдребезги в любой момент, но я любил бы эти осколки всей душой. Только возле квартиры Гурьянова я предложил ей свою кофту, чтобы она не мёрзла. И она, на удивление, приняла это предложение. Абсурдно. Но почему-то грело сердце.

***

Она дрожала в моих руках, словно осиновый лист. Её руки держали мои, а голова упиралась в мою грудь. Она боялась, плакала, чуть ли не кричала, но не сдавалась. Чувствовал, что даже через всё это она что-то говорила. Неразборчиво, очень тихо, но искренне. Прислушавшись, услышал: «Не уходи, не уходи, не уходи». Судя по всему, адресовано было мне. А уйти я не мог. Когда она успокоилась и наконец смогла принять нормальное сидячее положение, я уткнулся в её макушку, вдыхая запах пряностей. Приятно. Маргарита молчала, изредка дёргаясь от моих слов. Я беспокоился. Стало страшно. Вдруг после шока она не может говорить? Или вовсе ей сейчас станет хуже? — Марго… В ту же секунду лицо Маргариты оказалось перед моим, а её губы несмело, но очень чувственно коснулись моих. Её ладошки чуть сжали мои щёки, а сама она зажмурила глаза. Я не отвечал. Что-то неведомое заставило меня не отвечать и сидеть как истукан. Она сама оттолкнула меня, вскакивая на ноги. Её взгляд — испуганный и слезливый — бегал по моей фигуре.

***

Марго. И в тот момент я поняла — я совершила ошибку, доверившись этому чувству. Страшно. Было настолько страшно, что я не чувствовала то, на чём стояла. Он не ответил мне, а сейчас сидит и смотрит очень не по-доброму. — Я… Я… — заикалась. — Прости. Убегала я быстро, даже не успев взять свои босоножки. Босиком и побежала. Выбежала на улицу: лужи превратились в одно большое море, на небе сверкали молнии, раздаваясь грохотом по всему городу. Сильный ветер разбросал волосы по лицу, которые спустя уже пару секунд вновь стали мокрыми. Дальше — я шла. Не бежала. Настолько не было сил, что на бег уже ничего не хватило бы.

***

Виктор. Боялся ли я? Возможно. Совершал ли сейчас глупость? Однозначно. Любил ли эту девчонку? Да. Но почему тогда сидел и бездействовал? Она убежала, а я не мог остановить. Только когда дверь хлопнула, я выбежал следом, не забыв взять верхнюю одежду. В подъезде столкнулся с Густавом. — Вить, ты куда? А Маргошка где? Я вам зря свет выключал? — Густав, ты дебил что ли? — я покрутил возле виска, спускаясь вниз по лестнице. — В смысле? — он почесал затылок, а мне оставалось только бежать. — А что не так-то? Я думал вам романтичную обстановку сделать. — Густав, она боится темноты, идиот! Следующих слов Гурьянова не слышал, поскольку оказался на улице. Огляделся. Её нигде не было. Абсолютно. Свернул в сторону её дома, стараясь в каждом прохожем найти Маргариту. Чудо случилось — я её нашёл. Она лежала на своей скамейке и плакала. Слишком жалкое зрелище. Я бежал к ней, спотыкаясь и чуть ли не падая вниз прямиком в лужи.

***

Марго. Я увидела, как Цой побежал ко мне через весь двор: по лужам, по клумбам, по грязи. Я ненавидела себя в этот момент, но это всё, что я могла. У меня хватило сил, чтобы встать и начать отбиваться от него. Он держал меня, прижимал, что-то кричал и матерился. Но я не хотела слышать и видеть его. — Остановись же! Не делай этого! — Уйди! Уйди же! — Не уйду! Дура! — он больной хваткой схватил меня за локоть, потащив к подъезду. — Номер квартиры какой? — Отстань. — Номер. Твоей. Квартиры, — произнес он членораздельно, не ослабевая хватку. — Вторая. — Отлично. Он открыл квартиру моим ключем, который выпал из кармана куртки. Затолкав меня, включил свет. Он был сам не свой, отчего по телу прошли мурашки, а в горле появился ком Я осела на пол, закрывая глаза ладонями. Слёзы предательски текли по щекам. — Марго, почему ты опять плачешь? Его словно подменили: он сел напротив, кладя свои ладони на мое лицо, стараясь сделать так, чтобы я не закрывала себя от него. Замотала головой. — Я не знаю, я просто не знаю, — голос дрожал, чуть завывал и был настолько детским, что от этого становилось ещё отвратнее. — Девочка, не плачь. Из-за чего плачешь? Из-за меня что ли? — он по-доброму улыбнулся. — Допустим, я люблю тебя, ну и что? Какое вообще тебе до этого дело? — наконец убрала свои руки и выкрикнула ему в лицо. Поднялась на ноги, уходя в свою комнату и плюхаясь на кровать лицом вниз. Я думала, что он уйдет, услышав это. Я думала, он разозлится.

Но вместо этого пружины кровати прогнулись, а запах свежей смородины начал усиливаться. — Так почему плачешь-то? Радоваться ведь нужно. Любовь — это прекрасно, — он улыбался. — Ты не любишь меня, поэтому смысла в этой любви нет, — я уже не плакала, но чувствовала, что новый приступ паники не за горами. — Это глупо. — Глупо говорить то, чего не знаешь, — его голос стал серьезным. — Если бы ты знала, что я чувствую, когда вижу тебя. У меня голова не на месте. Я молчала, затаив дыхание. Я не верила в то, что он говорил это серьезно. — Когда только увидел тебя, понял, что ты очень прекрасное создание. Я поглощён тобою, Марго, — рука Виктора коснулась моего плеча. — Если хочешь — я уйду. Может даже навсегда, но просто знай, что ты не права. — Останься. И он остался, ложась рядом. В прихожей горел свет до самого утра, а Виктор всю ночь, не смыкая глаз, был рядом.