Снег в душах

За окном разворачивалась снежная буря: тяжёлые хлопья снега падали всё сильнее и агрессивнее, словно хотели потопить мир в вечных сугробах. Темнота завесой стремительно опустилась на замок, ещё больше отзывая желание выйти на улицу. Все жители Чернолюта сейчас находились в своих домах в тепле камина и, конечно, семьи. Все, кроме обитателей самого Чёрного Замка. В редких окнах горел свет, по коридорам нечасто проезжали клоки или раздавались механические шаги клокеров, в отдельных местах можно было услышать тиканье часов. Повелительница вероятней всего проводила свои часы в своём кабинете, разбираясь с государственными делами, либо придавалась ностальгии, распивая хорошую бутылку вина. Нортона Огнева это сейчас интересовало меньше всего. Он внимательно следил за усиливающейся бурей и оставшимся временем. Все-таки температура станет ещё ниже, а темнота не даст разглядеть все сугробы внимательней, она вряд ли откликнется на его крик и тогда возможно замерзнет окончательно, собственно, ничего такого, чего бы не было в её желаниях. Нортон недовольно прищелкнул языком, на ходу надевая тёплое пальто, шапку, высовывая из карманов перчатки и натягивая шарф по глаза. Ветер засвистел в пустом холле при главных дверях, словно предостерегая от выхода наружу, только часовщику всё равно - он упрямо идёт вперед, распахивая тяжёлые двери. Его ступня сразу же скрывается под снегом. Быстрыми шагами Нортон идёт в направлении одной из аллей чернолютского сада. Снег яростно бросается ему в лицо, неприятно покалывая и тая на коже. Чем дальше он от освещённого замка, тем темнее становится в саду, и ему приходится щурится, чтобы что-то разглядеть. Щелчек пальцев - и синий огонёк плывёт впереди него, отсвечиваясь от белых кристалликов. Нортон бредёт дальше, пока наконец облегченно не вздыхает: в одном из сугробов - провал. Он еще быстрее подходит, освещая теперь явные проблески человека под снегом. Рыжие волосы особенно выделяются на фоне стерильности вокруг. Его грубая перчатка начинает отряхивать одежду, доходят до лица и смахивает иней с ресниц. Её кожа опасно синеватого оттенка, как и губы, дыхание редкое, а тело трясёт мелкой дрожью. Он поднимает её на руки и почти бегом возвращается назад. Его стремительные действия абсурдно контрастируют со спокойностью на лице. Нортон укладывает её на диван, подвигает ближе к камину, который растапливает на максимальную температуру, снимает с неё промокшую одежду, одевая в свитер и длинноватые тёплые штаны, накрывает двумя одеялами сверху. И ждёт. Часовщик проверяет её каждые десять минут, во время своей работы тщательно прислушиваясь к дыханию. Он продолжает читать книги и статьи об обморожении, закаливании, время отдыха в зимнее время, опасность сна в снегу. В его голове уже давно был расчитан план, еще с той секунды, когда он увидел, как она упала в снег. Нортон находится рядом, смотрит на неё сверху вниз, проверяя температуру, когда её глаза медленно открываются, моргая, словно она вот вот снова провалится в безпамянство. Как всё же поразителен их цвет: такой синий, холодный , но мягкий одноврменно, как будто бы тёплые волны моря. Его рука трогает её лоб, очерчивает круги на щеках, касается ресниц. — Лис-са, — не торопясь произносит Нортон, наслаждаясь звучанием чужого имени. Девушка туманно рассматривала его лицо, блуждая от платиновых волос до угла челюсти. — В следующий раз напиши мне, когда собираешься замёрзнуть насмерть. Лисса остановила взгляд на его глазах. — Ты позволяешь этому случаться? — почти удивлённо прошептала она, не совсем ещё владея онемевшими мышцами. Нортон покачал головой: — Вопрос в том, почему ты позволяешь этому случаться. Нортон отошёл к столу, чтобы призвать две кружки и чайник, который методично начал наполнять листиками чая, вскоре по всей комнате разнёсся аромат трав и ягод. Лисса приподнялась в импровизированной постели, откидывая от себя два тяжёлых одеяла и поправляя подушку. Она внимательно с блеском в глазах следила за действиями часовщика, пока её внимание не отвлекла буря, уже окончательно разыгравшаяся за окном. Нортон наблюдал, как она задумчиво смотрела на улицу. — Над замком скоро снова поднимут защиту, — нарушил тишину Нортон, — и снежные бури снова станут редким гостем в этих землях. Лисса ничего не ответила, лишь сжала плотнее губы и нахмурила брови. На так же призванный деревянный столик перед диваном, опустились две кружки с дымящимся чаем, за ними - тарелка с печеньем. Девушка молча берёт обжигающую посуду в руки и кивает головой, не поднимая глаз: — Спасибо. — Чернолют не то место, из-за которого можно убиваться, — в ответ пожимает плечами Нортон. — Вся Эфлара такая, — грубым и хриплым голосом огрызается Лисса, с каждой минутой становившаяся более беспокойной. Часовщик отпивает из кружки, берёт в руку печенье и откусывает. Ему не хочется начинать этот разговор. Он знает, что в итоге всё сведётся к одному исходу. Поэтому Нортон благоразумно молчит, даёт время им обоим остыть, так как глубоко внутри него поднимается непонятная злость. — Извини, я знаю, ты любишь Эфлару..., — виновато тихо раздаётся. Лисса ещё сильнее напрягается, когда заставляет произносить себя эти слова. Её пальцы впиваются в керамику, не замечая сильного нагрева. Нортон глубоко вздыхает, словно на его плечи взвалили непосильное бремя: — Аккуратней или обожжешься. Так они и молчат, снова и снова повторяя один и тот же сценарий, как будто бы играя нескончаемый спектакль. В этот раз лишь с одним единственным отличием: оба пытались забыть о жизни своими способами (на краю стола в пепельнице всё ещё тлеет далеко не первая сигарета). — Может быть стоит взять отпуск? — бормочет Нортон, откидываясь в кресле, — уехать куда-нибудь в тёплое место, на Осталу, там всё это: море, пляж... Никого и ничего, только наше время. Он устало смотрит на Лиссу, ему в ответ возвращается тот же взгляд. — Мне бы понравилось, — отрешенно продолжает Нортон, — точно, без писем, встреч и работы. Хороший выходной. Чай закончился. Не только в кружках, но и в чайнике тоже. Часы на стене пробили восемь. К тому моменту никто из них больше не произнес ни слова. Лисса не смотрела на Нортона, а Нортон не смотрел на Лиссу. Его мысли всё ещё обращались к фантазиям о плескающихся морских волнах и жарком солнце. Он даже не сразу заметил, что его "собеседника" в какую-то минуту не стало. Посуды не осталось, одеяла были сложены на краю дивана, а пепельница чиста. Огонь всё также ровно горел, поддерживаемый часодейсвом, но кажется в комнате вдруг внезапно стало холодней. Может быть и не только в ней.